– Я занят, клей готовлю. Мне отойти никак нельзя. – Давай я вместо тебя помешаю, – предложила Вера Герасимовна. – У меня еще лучше получится: женская рука деликатнее. Иди! Достаточно одного твоего зоркого взгляда, чтобы понять – это засланный казачок. Самоваров неохотно уступил Вере Герасимовне место у кастрюльки и передал палочку, которой размешивал клей. Взглянуть на странного посетителя он решил вовсе не потому, что заподозрил в нем конкурента. Настойчивый любитель второго рококо вполне мог оказаться психически нездоровым типом со склонностью к вандализму. Это страшный сон любого музейщика. К тому же ограбление Галашина оставило неприятный осадок. Как был, в рабочем халате синего сатина, Самоваров быстро прошел сумрачным служебным коридором. Появившись из двери с грозной надписью «Не входить!» в залах экспозиции, он сбавил скорость, принял деловой вид и даже достал из кармана видавший виды блокнот и карандаш. Типа, который напугал Веру Герасимовну, Самоваров заметил сразу. Тот оказался не только странным, но и единственным посетителем Репинского зала. Правда, он не проявлял никакого интереса собственно к Репину, чей крохотный этюд к «Запорожцам» – бритый затылок неизвестного казака – являлся гордостью Нетского музея (в честь этого затылка и был назван зал). Зато незнакомец стоял почти вплотную к скульптуре Лансере [18] «Казак в дозоре» и разглядывал ее не мигая. На вид приятелю Ренге было за шестьдесят. Одет он был в потертую пиджачную пару, сшитую, видимо, на заказ, но очень давно, во времена шикарных клешей от колена и могучих остроугольных лацканов. С тех пор, наверное, и башмаки любителя искусства не чистились. Роста он был небольшого, с реденькими седыми волосами. В профиль незнакомец смотрелся вполне невинно, так что опасаться за прочного бронзового «Казака» не приходилось. Вдобавок смотрительница Чеснокова, уютно развалясь на своем стуле, не спускала с посетителя сонных глаз. Самоваров по-хозяйски сделал несколько кругов по залу. Странный посетитель оглянулся, некоторое время изучал Самоварова и его халат, затем отвернулся к Лансере. Смотрительница Чеснокова окончательно расслабилась и захрапела. «Чушь какая-то! – с досадой подумал Самоваров. – Боязнь за место в гардеробе скоро доведет Веру Герасимовну до психушки». Он сунул блокнот в карман, круто развернулся и пошел к себе в мастерскую. Однако в соседнем зале он услышал за спиной дробный стук быстрых шагов. Оглянувшись, он понял, что странный посетитель его догоняет. – Молодой человек! – взывал незнакомец шепотом, чересчур громким для музея. В свои тридцать восемь Самоваров отвык отзываться на подобное обращение, поэтому спросил: – Это вы мне? – Вам, вам! Вы ведь здесь работаете? Где-нибудь в столярке, верно? Самоваров отметил, что засланному казачку в проницательности не откажешь. Лицо у него вообще было неглупое, сносно выбритое, но сильно битое жизнью. Самоваров не исключал, что его собеседник втихаря попивает. Глубже всего на лице незнакомца залегли те морщины, которые образуют гримасу трагической маски. Голубые глаза смотрели кротко. – Я тут хотел спросить… Вы точно из столярки? – Почти, – не стал спорить Самоваров. – Тогда вы должны хорошо разбираться в искусстве. Видите вон ту лошадку? И незнакомец ткнул худым пальцем в сторону Репинского зала. – «Казака в дозоре» Лансере? Вижу, – ответил Самоваров. – Красивая штучка, художественная, – похвалил статуэтку незнакомец. – Как по-вашему, сколько такая может стоить? Самоваров усмехнулся: засланный казачок задал самый банальный вопрос. Так называемых рядовых зрителей часто интересовала стоимость экспонатов. Если бы рядом с привычными табличками в музеях висели ценники, наверное, посетители получали бы от высокого искусства больше эстетического наслаждения. Поэтому, вместо ответа, Самоваров изрек что-то о вечных ценностях. – Вы меня не поняли, – терпеливо продолжил незнакомец. – Я хотел спросить, сколько такое может стоить в рублях? То, что речь пошла не о долларах или евро, говорило о скромности и патриотизме странного посетителя. – Если вы надеетесь приобрести что-то из коллекции музея, то это невозможно, – сказал Самоваров, поглядывая на выцветшие клеши незнакомца. – Вы же не хотите сказать, что у вас самого есть скульптура Лансере? Незнакомец чуть покраснел и неопределенно улыбнулся. – Вас как зовут? – вдруг спросил он Самоварова. – Николай. – Правильно, Николай – мне мужик, что торчит во дворе, так и сказал: «Идите к Николаю». А еще он сказал, что человек вы хороший и с вами можно иметь дело. В том смысле, что вы скупаете всякие старые штуки. – А что у вас есть? – спросил Самоваров сдержанно, но с заметным блеском в глазах. Сам он собирал самовары и старинные чайные принадлежности. Подозрительный незнакомец о самоварах не заикался, но сосватать родному музею что-то стоящее (неужели Лансере?) Самоваров тоже был не прочь. Они отошли в сторонку, подальше от Репина. Незнакомец своих карт раскрывать не стал. Он тихо улыбался, косился по сторонам, но как на прямые, так и на окольные расспросы не реагировал. Он то чуть краснел, то бледнел, иногда даже порывался что-то сказать, но сдерживал себя, мялся и увиливал. Чутье коллекционера подсказало Самоварову, что посетитель в клешах – фигура перспективная. На скупщика краденого не похож, а вот на тихого алкоголика, который тайком от жены таскает вещи из дому, похож, и даже очень. Если то, что он собирается сбыть, стоит хлопот, можно с ним поработать. Или с его гипотетической женой. – Вас-то самого как зовут? – поинтересовался Самоваров. – Юрий. Юрий Валерьевич. Юрий Валерьевич Сахаров, – представился незнакомец до того смущенно, что Самоваров заподозрил, не врет ли он. – Вы не думайте, академику Сахарову я не родственник, просто однофамилец, – добавил незнакомец, снова краснея. – Меня на работе из-за этого вечно дразнили. Беззлобно, конечно, но все-таки… В те времена фамилия Сахаров – это вам не кот начхал. Большая политика! Ой, знаете, я очень спешу. Дела ждут, дела! До свидания, очень рад был познакомиться. И странный Сахаров, будто спохватившись, засеменил к выходу. Многие, особенно женщины, говорили Самоварову, что в его взгляде, улыбке, выражении лица есть что-то такое, что невольно вызывает доверие, располагает к откровенности. Комплиментам он никогда не верил, но сейчас решил поднапрячься и пустить в ход свое обаяние. Он нагнал Сахарова, улыбнулся так мило, как только смог, и сказал: – Я тоже рад знакомству, Юрий Валерьевич. Очень рад. Надумаете – забегайте. Посидим, потолкуем. – Обязательно, – пообещал Сахаров. Пообещал так неискренне, что Самоварову пришлось выложить последний козырь – весьма сомнительный, который мог все испортить. – Очень, очень рад, поверьте, – повторил Самоваров. – Сейчас обед. Может, сходим пивка попьем? Трагическая маска Сахарова немного разгладилась. Его глаза потеплели, но тут же уперлись в табличку с изображением стрелки и надписью «К выходу». Бормоча «Обязательно, как-нибудь!», Юрий Валерьевич удалился. Самоваров вернулся в Репинский зал и подошел к скульптуре Лансере. Она была в полном порядке: миниатюрный казак весело гарцевал на скакуне размером с недельного котенка. Непонятно, что пленило в ней Сахарова – ведь он не удостоил взглядом ни Репина, ни Врубеля. Сахаровым надо заняться! Он странен, он подозрителен. Кроме его интереса к цене скульптуры, Самоваров выяснил лишь одно: Юрий Валерьевич не дурак выпить. Остальное нужно срочно разузнать хотя бы у гардеробщика Ренге. 2 Красавицы фирмы «Мечты сбываются» знали себе цену. Поначалу они смотрели на следователя Юршеву сверху вниз. Во-первых, Вероника не дотягивала до модельного роста, а во-вторых, была не слишком красива. Известно, что любую некрасоту можно подправить разумным макияжем, но Вероника и этого не делала. Зато иронические улыбки она встречала ледяным взглядом, без всякого стеснения грызла карандаш «Конструктор» и так умела задавать неудобные вопросы, что красавицы быстро поджали хвосты и вытянулись в струнку. Причем не только красавицы. Сам генеральный директор Вотяков тупо сидел перед Вероникой и силился вспомнить хоть что-то про мероприятие, которое его фирма провела в доме Галашиных 8 сентября. Пот лил с Алексея Викторовича градом. Его элегантный светлый костюм даже промок на спине. Однако потоотделение ничуть не помогало работе мысли. Язык лидера индустрии развлечений заплетался так, что Вероника задумалась, не слабоумен ли господин Вотяков. Рядом со столом шефа навытяжку стояла бухгалтерша Лиза Гавриленко. В ее розовых пальчиках дрожали финансовые документы по дню варенья Анджелины Галашиной. Красавица секретарша в это время пыталась подсунуть Веронике крошечную, на один глоток, чашечку кофе с крошечными, на один укус, пирожными. На чашечку Вероника смотрела с презрением. У себя в следственном отделе она пила растворимый кофе из огромного мужского бокала, на боку которого грубо были намалеваны щит и меч. Она настолько была устойчива и невозмутима, что даже после литра кофе спала как убитая. – Сосредоточьтесь! Расскажите о самых мельчайших деталях, – требовала Вероника от Вотякова. Тот, хотя не помнил вообще ничего, для приличия закатывал глаза под лоб. Перед Вероникой лежал список всех устроителей праздника. Она сличала его со своим списком посетителей галашинского туалета. Заодно она фиксировала алиби шоуменов на вчерашнюю ночь. Кое-какие результаты уже были. В самый конец списка подозреваемых пришлось поставить молоденькую флористку Зою Воробьеву, которая накануне праздника вместе с дизайнером Яной Друкарь украшала интерьер особняка. Испортить кран в туалете Зоя не могла. Девушка оказалась очень стеснительной и, поскольку на первом этаже постоянно торчал красавец охранник Куринец, она так и не рискнула протопать перед ним в сортир. Бедняга терпела, пока микроавтобус не отвез декораторов назад, в офис. Там она пулей метнулась в дамскую комнату. Это подтвердила, ухмыляясь, Друкарь. Сама Друкарь застенчивостью не отличалась, но прошлой ночью тусила в клубе «Тимбукту». Она обещала представить кучу свидетелей. Саксофонист Михаил Селянин, которого все с нежностью звали Мики, особенно интересовал Веронику – именно он мочился у Галашиных мимо унитаза. Его телефон пока не отвечал, но алиби Мики имел железное: прошлую ночь напролет он играл на свадьбе в Привокзальном поселке. – Мики по мобильному недоступен: явно спит с похмелья, – сказал Вотяков. – Это ничего! К вечеру будет в форме, как огурчик. У него в 22.00 выезд на корпоратив, и он еще ни разу нас не подвел. Тепло отозвался руководитель и о двух других участниках дня варенья – клоунах Тепе и Мыше. Это была пожилая пара, ветераны цирка, инвалиды второй группы. Несмотря на юность, проведенную на трапеции, они вряд ли грабили Галашина, поскольку уже пятый день находились в отпуске на территории Украины, в городе Кременчуге. Там проживала сестра Тепы, которого в миру звали Григорием Пимоненко. – Теперь я хотела бы встретиться с Артемом Немешаевым, – заявила Вероника. – На празднике он изображал Карлсона. Насколько я понимаю, Карлсон спустился с крыши. Немешаев что, акробат? – Нет, альпинист, – уточнил Вотяков. – Скалолаз, – поправила флористка Зоя и покраснела так густо, что тайны ее девичьего сердца стали понятны всем собравшимся. – Интересно, – небрежно бросила Вероника, хотя ей стало более чем интересно. – Мобильный телефон Немешаева тоже не отвечает. Вы утверждаете, что парень зарегистрирован в общежитии пищевого техникума. По моей просьбе туда позвонили, и выяснилось, что никто его там не знает и никогда не видел. – Станет Артем торчать в такой дыре, – ухмыльнулась Яна Друкарь. – Тогда где он живет? И где может быть сейчас? Красавицы фирмы «Мечты сбываются» скрестили взгляды. Тень улыбки скользнула по их гладким лицам. Вероника радостно насторожилась. – Где Немешаев? – повторила она грозным голосом. – Он, кажется, отгулы взял, – пискнула флористка Зоя, снова заалев. – Точно, взял. А где он сейчас, у Варьки спросите, – холодно добавила бледно-розовая бухгалтерша Лиза.