Все в нем казалось надежным и устойчивым. Он подвел меня к пассажирскому месту и открыл мне дверцу, потом обошел машину и сел за руль. Я опустилась на сиденье. От его спокойной уверенности в себе мне стало легче. В парне за рулем есть нечто неотъемлемо мужское, и, даже будучи полностью вымотанной и выжатой как лимон, я смогла это оценить. Ронан умело вывел громоздкую машину со стоянки. Он управлял «Бьюиком» так, словно ездил на нем уже сотню раз. Доехав до моего дома, он завел машину в гараж. И прежде чем я успела вылезти наружу, Ронан уже оказался рядом со мной. Я вдруг подумала, не стоит ли выбросить все феминистские замашки в окно и позволить ему, словно пещерному человеку, отнести меня внутрь. Ронан проводил меня в дом и неуверенно замер посреди кухни. – Ты хочешь отдохнуть на диване или… – В своей комнате. Я вот-вот свалюсь в обморок. Страх чертовски выматывает. Он кивнул. Теперь, когда непосредственная опасность миновала, я вдруг остро осознала, что мы здесь одни. Я вновь вспомнила наш поцелуй, который так отличался от всех, что были у меня прежде. Его я ощутила где-то глубоко внутри. Но Ронан внезапно разорвал его и ушел, оставив меня одну в машине. – Тебе не обязательно оставаться, – проговорила я. – Со мной все хорошо. – Ты уверена? – Уверена, – солгала я. – Ладно, – медленно проговорил он. – Спокойной ночи. Он уже собрался уходить, а я вдруг ощутила, как вновь нахлынул страх. Передо мной распростерлась одинокая ночь. – Подожди. Он обернулся. – Я… я… – Не получалось выдавить ни звука. Я понятия не имела, как сказать ему, что он мне нужен. Прежде мне не доводилось говорить таких слов. Ронан кивнул, словно услышал меня, и выражение его лица смягчилось. – Хочешь немного воды? – Теперь, когда ты упомянул об этом… – Иди ложись, а я принесу, – проговорил он, и я поняла, что он сделал. Избавил нас от неловкости идти в мою спальню вместе. В своей комнате я включила радужные лампы; после режущих глаз флуоресцентных светильников в больнице их мягкий свет успокаивал. Я тяжело опустилась на кровать и скинула ботинки. Силы исчезали с каждой минутой. Я перевернулась на бок и свернулась калачиком, положив голову на подушку. Вошел Ронан, держа в руке стакан с водой. От природы наделенный грубой, притягательной сексуальностью, в свете разноцветных ламп он выглядел просто прекрасно. Ронан поставил стакан на тумбочку рядом с нашей с Вайолет детской фотографией. Он обвел взглядом комнату, рассматривая мои рисунки, наброски и керамические изделия. Руки он держал в карманах, словно стараясь ни к чему не прикасаться. Я заставила себя сесть и сделала большой глоток воды. И поспешила поставить стакан обратно. Рука так дрожала, что я чуть не уронила его на пол. Ронан тут же оказался рядом и сумел его удержать. – Ты уверена, что с тобой все в порядке? Я снова свернулась калачиком. – Не знаю, – прошептала я. – Не думаю. Ронан снова кивнул и снял куртку, оставшись в черной футболке. Из-за нее и темных волос, да еще татуировок, покрывавших красивые руки, в тусклом свете парень казался еще более темным. Он сел на пол рядом с кроватью, сунув под спину куртку на манер подушки. – Что ты?.. – Я останусь, пока ты не уснешь. Я изучала его профиль, губы, что касались меня, моих губ и кожи… По телу пробежала приятная дрожь, а потом исчезла. Что-то напугало его в тот день, когда мы целовались. Может, его собственное прошлое. То, о чем он не рассказал. – Я и сама не лучше, – пробормотала я; мысли сорвались с губ прежде, чем усталый мозг смог это осознать. Ронан повернул ко мне голову: – Что? – Я не все тебе рассказала. Там, в больнице. – Ты и не обязана мне ничего рассказывать. – Знаю. Нам обоим плохо удаются разговоры о себе. Мне нужно поделиться с тобой. Но я не смогу, пока ты сидишь на полу. – Что ты имеешь в виду? – Ну, я не стану ни о чем тебя просить, Ронан. Мы… несовместимы, – проговорила я и ощутила боль в груди. – Или, может, нам слишком многое мешает, но… Мне бы хотелось, чтобы ты залез сюда. Никаких поцелуев. Я знаю, ты думаешь, мы совершили ошибку. Он напрягся. – Шайло… – Все в порядке. Так и есть. Я несу с собой лишь хаос, хотя никто об этом не знает. Но я хочу кое в чем признаться. Ладно? Он поколебался, затем кивнул. Я отодвинулась, ощутив, как моя спина коснулась стены, и Ронан сел на край большой кровати. Она прогнулась под его весом, и сердце ухнуло вниз вместе с ней, внутри все затрепетало. Он снял ботинки, а затем улегся на кровать. Вскоре мы уже лежали в темноте лицом к лицу. Его прекрасное мужественное лицо находилось так близко. И осознание того, что Ронан лежал на моей подушке, просто ошеломляло. Я закрыла глаза. – Я не думала, что можно настолько устать. – Тебе нужно поспать. – Тогда я останусь одна. А я так устала быть одна. Какое-то время Ронан молчал, а потом вздохнул. Его дыхание было чистым и теплым. – Я тоже. – Хотя я сама виновата. – Я заставила себя открыть глаза и кивнула на нашу с Ви фотографию. – Мы были так близки. Раньше она рассказывала мне все. Но если не будет отдачи, подобное может продолжаться лишь до поры до времени. Ну, мне ведь следовало из больницы в первую очередь позвонить лучшей подруге, верно? Но я сообщила тебе. Низкий голос Ронана громко прозвучал в темноте: – Я не жалею об этом. И снова это ощущение внутри, словно я напилась или каталась в парке развлечений на детских американских горках. – Я тоже. – Я втянула в себя воздух, потом выдохнула. – За несколько часов до падения я слышала, как Биби разговаривала по телефону с моей матерью. – Ясно. – Я поняла, что это мама, потому что, когда она звонит, у Биби на лице всегда такое выражение. Совсем для нее нетипичное, будто бы она нервничает. Биби выглядела расстроенной. Даже злой. Она какое-то время поглядывала на меня, а потом вышла с телефоном во двор. – И о чем шла речь? – Она мне не сказала. Мама – единственная «мертвая зона» между нами с Биби. И там наша честность дает сбой. Я умоляла ее объяснить, что происходит, потом практически потребовала. Но Биби сказала, что мама просто выпила, и все это чепуха. Но я сомневаюсь, что все дело в этом. – Я с трудом сглотнула. – Но я знаю, о чем бы они ни говорили, со мной мама беседовать не пожелала. Ронан не начал сомневаться в моих словах и не пытался меня успокоить, предлагая возможные варианты произошедшего, степень правдивости которых он не мог знать. Он просто находился рядом и слушал. А мне лишь это и было нужно. – Она ненавидит меня, Ронан, – проговорила я, в горле появился ком. – Мама меня просто не выносит. – Этого не может быть. Все мамы любят своих детей. Лежа на подушке, я покачала головой: – Только не она. – Тогда она тебе не мама, Шайло, – произнес Ронан. – Не настоящая. А если это так, то какая разница, что она думает? Это ее потеря. Она упускает нечто. Не ты. Я закуталась в его слова, словно в одеяло. – Проще сказать, чем сделать. Ну, нелегко перестать беспокоиться. – Я знаю. – У тебя с мамой были близкие отношения? Ронан перевернулся на спину и уставился в потолок. – Да. – Он сглотнул; я услышала звук из его горла и заметила, как дернулся его кадык. – Я не смог ее спасти.