– Вот как? И кто же это мнение высказал? Василий вернул улыбку: – Ходят слухи, что этими этажерками заинтересовался наследник престола. Мало того, из заслуживающих доверия источников стало известно о высочайшем одобрении изысканий в этом направлении. Куликовский не стал уточнять об источниках информации, но всерьёз и надолго задумался. Мысли легко читались на его лице: …интерес наследника престола… новое направление… внимание императора… шанс исправить ошибки молодости и не самую лучшую репутацию гуляки и никчемного болвана… перспективы карьеры в случае успеха… при неудаче всяко не станет хуже, чем сейчас… – А вы знаете, Василий Иосифович, я ведь тоже много размышлял над этой темой и нахожу аппараты тяжелее воздуха весьма перспективными. Вот вы, как непредвзятый и не ангажированный человек, в каком качестве меня бы там применили? – Не знаю, – не совсем честно признался Василий. – Может быть, испытателем новой техники? Дело рискованное, но разве можно хоть чем-то испугать лейб-гвардии егерей? Никто, кроме нас! Куликовский горделиво приосанился и покосился на вешалку, где висел китель с белым эмалевым крестиком на колодке цвета огня и дыма: – Вы правы, Василий Иосифович, риск есть наша профессия и призвание. Но я так понял, вы не только владеете информацией, но и… Многозначительное и намекающее молчание после оборванного на полуслове вопроса. Естественно, Красный не собирался упускать возможность заполучить добровольца-испытателя на свой будущий завод. – Разумеется, Аполлинарий Григорьевич. Вы же получили приглашение на Первомайский бал в Гатчине? Вот там я и представлю вас нужным людям. – На весенний императорский бал? – подпоручик задохнулся от переполнившего его счастья, но тут же погрустнел. – Нет, не получил. – Значит, ещё получите. Государь император не может оставить без внимания героев только что закончившейся победоносной войны. – Благодарность моей семьи не будет иметь границ, Василий Иосифович. – Полно вам, Аполлинарий Григорьевич, мы же боевые товарищи. – Да! – согласился Куликовский. – И за это товарищество нужно непременно выпить коньяку. Не откажетесь позавтракать со мной, Василий Иосифович? – Вообще-то время ужина. – Давайте не будем придираться к мелочам. Поезд прибыл в Петербург точно по расписанию, без помпезности и торжеств. В принципе, Вася и не ждал оркестра на перроне, но вот эта будничность слегка обидела. – Поля, мы приехали. Куликовский невнятно промычал и сел на диване не открывая глаз: – Куда приехали? – В Санкт-Петербург. – Зачем? Красный вздохнул – перспектива тащить из вагона начинающего алкоголика его не радовала, но и бросить сослуживца в купе не позволяла совесть. – За орденами и славой приехали! Прозвучало фальшиво и пафосно, но эти слова произвели на подпоручика магическое воздействие. Открылись глаза, загоревшиеся уже привычным восторгом, он встал и начал собираться. Собственно, все сборы заключались в энергичном растирании слегка припухшего лица ладонями и надетой форменной курткой. А ботинки Аполлинарий Григорьевич перед сном как-то позабыл снять. – Я готов, Василий Иосифович. Поезд в последний раз лязгнул сцепками и остановился. Красный разглядел на перроне знакомую высокую и чуть сутулую фигуру Алексея Максимовича Горького и подхватил тяжёлый армейский баул. – Меня встречают. Вас подвезти? – Нет, – Куликовский помотал головой, отчего болезненно поморщился. – Я сначала… э-э-э… В общем, задержусь в буфете. – В таком случае позволю себе напомнить о советах Михаила Афанасьевича Булгакова. – Про холодные закуски и суп? – Именно. – Весьма спорное утверждение. Всегда предпочитал пользоваться рекомендациями Антона Павловича Чехова. – С селёдочкой под горчичным соусом? – И с рыжиками, карасями в сметане и с перепёлками. – Тоже разумно, – согласился Красный. – Тогда до встречи в Гатчине, господин подпоручик. Аполлинарий Григорьевич кивнул и опять поморщился: – Непременно, господин поручик. Знаменитый писатель вёл машину сам и по такому случаю был трезв и мрачен. И громогласно жаловался на целителей, под предлогом подготовки к омоложению запретивших употреблять любые спиртные напитки, включая пиво, сроком на два года. И это Алексея Максимовича угнетало чрезвычайно. – Они же вредители, Вася! Вот как есть натуральные вредители и враги народа. – И что теперь делать? – А ничего, – тяжело вздохнул Горький. – Господь терпел и нам велел. Красный с удивлением посмотрел на писателя, никогда не отличавшегося религиозностью. Он и в церквях-то бывал лишь по торжественным случаям вроде крестин или венчаний. Кстати, этот Алексей Максимович Горький сильно отличался от того «великого пролетарского писателя», что остался в памяти капитана Василия Родионова. Во-первых, происхождение если и можно было назвать пролетарским, то с большой натяжкой – семья Пешковых владела пятью пароходами на Волге, свечным заводиком в Саратове и солидным пакетом акций Волжско-Камского Промышленного банка. Во-вторых, биография тоже немного другая – «в люди» Алёша Пешков не ходил, зато с отличием закончил коммерческое училище, после чего был принят в Казанский университет. Правда, учёбу забросил на половине второго курса, сбежав в сербскую армию воевать с турками. В конце военной карьеры командовал батальоном добровольцев, но получил тяжёлое ранение и долго лечился на итальянском острове Капри. В Россию вернулся весной четырнадцатого, а осенью того же года ушёл на фронт, возглавив охотничью команду Сумского пехотного полка. И никогда не был замечен в набожности и религиозном рвении! – Вот же тебя разобрало, дядя Лёша! – А как же иначе? Старую жизнь мне заботой о здоровье отравили, а до новой два года ждать. Но ты бы не глумился над пожилым человеком, а о себе задумался. Вот отвесит отец горячих за самоуправство, тогда вместе посмеёмся. – Сильно ругался? – За побег на войну даже хвалил, – усмехнулся Алексей Максимович. – Остальное узнаешь при личной встрече. Мы, кстати, на ближнюю дачу сейчас едем. – Это я заметил, – кивнул Красный. – Но за что хоть ругал больше всего? Мне же надо морально подготовиться к разговору и подобрать аргументы в защиту. – Разве кроме присоединения Восточного Туркестана ты ещё что-то успел натворить? – удивился Горький. – Ах да, летающие дохлые головы… Хотя нужно признать, что получилось очень смешно. Василий с досадой поморщился. Он ещё в поезде начитался газет, на все лады комментирующих появление некрокурьеров, и сто раз успел пожалеть о принятом решении. – А с Восточным Туркестаном что не так? Практически бескровно присоединили кусок земли размером с четверть Европы. – А Российской империи был нужен этот кусок? – вопросом на вопрос ответил Горький. – Им, между прочим, и подавиться можно. – Авось разжуём и проглотим. – Министру финансов бы твою уверенность. – Этот чем недоволен? – Ты ещё спрашиваешь? – удивился Алексей Максимович. – Привёл в российское подданство несколько миллионов нищих кочевников и спрашиваешь? – Там всего полтора миллиона было. – Было? – Ага, – кивнул Вася. – Я их обратно китайскому императору продал по восемь рублей за штуку. – Ну, знаешь… – Знаю, продешевил. Но там была оптовая покупка, пришлось сделать большую скидку. А куда деваться? Глава 16 Василий очень пожалел, что под рукой нет фотоаппарата, чтобы запечатлеть для истории лицо императора Иосифа Первого, читающего оправдательную бумагу. Ту самую бумагу от генерал-лейтенанта Дзержинского, что когда-то выпросил для Лизы Бонч-Бруевич. Лежала себе и лежала, а сейчас вот пригодилась.