И тут же, практически одновременно со звуком выстрела на лбу Четвертного появляется малюсенький лунный кратер, припухшее пятнышко, как у индийской красавицы. Бинди. Третий глаз. Но, честно говоря, слишком поздно ты прозрел, приятель… В подтверждение мысли о безвозвратно упущенном времени его мозги вылетают из затылка в виде яркого фейерверка. Бах! И нету великана… Бах! И нету таракана… Я поворачиваю голову направо, туда где находятся ещё двое громил и все худшие предчувствия из области предчувствий мгновенно переходят в область достоверно подтверждённых фактов. Это двое из ларца Кухарчука. Те самые ребятки, с которыми мы пересеклись в Геленджике, кагэбэшники, сопровождающие Еву. Та-да-да-дам… Снова Бах, но теперь уже тот, что с тревожной музыкой. Ситуация не слишком приятная и как её сделать приятной ума не приложу. По сути, они стали свидетелями убийства. И что с ними после этого делать? Правильно, устранять. Но они из «конторы», а это уже не какой-то там Четвертной, правда? Правда. По идее, тогда и Еву, и Марочника нужно отправлять на рафтинг по реке Стикс. Саня тоже узнал крутых парней и теперь направляет ствол в их сторону. Просто из предосторожности. Сам он в них стрелять не будет, пока они, не вытащат свои пушки. Блин, а молодец Саня — влёт, не целясь, положил пулю прямо в зону третьего глаза Четвертного… — Так, харэ, пацаны, мы свои, алё, опусти пушку, — медленно поднимает руки один из двоих и демонстрирует отсутствие оружия. — Егор, скажи. Всё нормально. От нас никаких проблем не будет. Ладно, допустим, сейчас не будет, а что потом? Что вы напишите в рапортах? Саня с ничего не выражающим лицом держит его на мушке. И не только Саня, вообще-то. Все стволы в этот момент обращены в сторону этих молодцов. Как в мультике каком-нибудь. Точно, мы наверное, все оказались в мультике. А значит, можно делать всё что угодно. В мультиках всегда не страшно. Если они не японские… — Тихо… тихо… — мягко говорит чувак с поднятыми руками. — Смотри… Своя жизнь дороже, правда? Он подходит к завалившемуся на стул Четвертному, разжимает пальцы и аккуратно вынимает из его руки «ТТ». Все наши пушки и гаубицы в этот момент направлены на него, и только Санин ствол смотрит на его напарника, неподвижно стоящего на своём месте в углу около окна. Вынув пистолет, чувак двигается очень медленно и плавно. Он поворачивается, держа оружие буквально двумя пальцами, а потом привычно обхватывает рукоятку, делая знак левой рукой, что мол всё путём ребята, сейчас всё будет. Алле-гоп, буквально. — Погоди-погоди, — начинаю я, — какой план? Но он не отвечает, предпочитая показать, какой у него план, осуществив этот самый план. Он просто вытягивает руку и стреляет. Не в мою сторону, нет, он стреляет практически в противоположном направлении — в Марочника. Тот и моргнуть не успевает, как его мозги оказываются вылетевшими в виде очередного фейерверка. Твою дивизию! Вот такие мультики. Вот такие сказочки. Вот такие чудеса. Ева вздрагивает, когда на её лицо попадают густые красные капли. Оно становится серо-зелёным, и я начинаю опасаться, как бы она тут не оставила своих биологических следов и не хлопнулась в красную жижу… — Теперь, — говорит гэбист в звонкой тишине, воцаряющейся после выстрела и нарушаемой лишь тиканьем часов, — мы связаны взаимными свидетельствами и становимся незаинтересованными в даче показаний друг против друга, верно? Ну, это как посмотреть… Вернее, это как повернуть. Я молчу, и все тоже молчат, и только старинные настольные часы беспристрастно ведут свой счёт. Тик-так, тик-так… Тик-так, тик-так… — Остаётся, — говорит он, — один свидетель. Вернее два. Один из них одновременно является и свидетелем, и фигурантом. С ним я надеюсь договориться. Ева быстро и часто кивает головой. Смотри-ка, шок шоком, а мозги работают, не хотят превращаться в фейерверк и красную шутиху. Вот так, госпожа финансовый консультант, вляпалась ты по самое не балуйся… — Когда вы меня отпустите, я сразу уеду, — шепчет она, прерывающимся голосом. Да-да, и никогда больше не вернусь, хочет она сказать. Да только вся их операция летит в тартарары и я сомневаюсь, что её так легко выпустят из клетки… — Подтащите, пожалуйста, — просит гэбист моих парней, указывая на громилу, получившего прикладом по лбу. Тот начинает шевелиться, приходя в себя, но пока сопротивление оказать не может. Я делаю знак и парни его подтаскивают. Гэбист вкладывает пистолет в руку Четвертного, а Саня — в руку этого братка. Четвертной стреляет в своего бандоса, а бандос — ещё раз в Четвертного. Вот такая печальная история. Что-то, видать, не поделили двенадцать разбойников и Кудияр атаман, вот и перестреляли друг друга… — М-м-м… — начинает хитрый сотрудник КГБ. — Ева, когда по просьбе Марочника мы приехали сюда, то увидели три мёртвых тела, да? — Да-да… — кивает она. — Абсолютно мёртвых… — И пустой сейф, — говорю я. — Вообще-то мне нужны мои деньги, но если их здесь не окажется, смерть этого филателиста будет бесполезной и даже преждевременной, поскольку сумму он мне задолжал довольно крупную, и деньги нужны как можно скорее… И мне нужно было с ним поговорить по душам… — А что, надо было ждать, пока этот урод выстрелит в тебя? — хмыкает скорый на расправу кагэбэшник. — Вообще-то, Марочник, как мне кажется, стрелять не собирался, — резонно возражаю я. — И будет крайне неприятно, если я не смогу получить свои деньги. — Ну, иди, проверяй. Сейф он при нас ещё открыл. Я подхожу… Твою же дивизию! Добра здесь хватает. Ё-моё… Сорри, братцы, баксы все мои. Я все их беру себе. Шесть пачек сотенных. Просто распихиваю пачки по карманам. Помимо долларов тут оказываются и рубли и ювелирные изделия с крупными бриллиантами. — Их брать никому не советую, — говорю я. — Отслеживаются на раз-два. Так что если вашей целью, были именно они, лучше оставить всё, как есть… Они кивают и забирают всё подчистую. Если оставить сейф пустым, это обязательно наведёт расследователей на мысль об ограблении. Поэтому я беру со стола учётные книги и засовываю в несгораемый шкаф. А ещё оставляю три пачки красненьких. А вот остальные тринадцать тысяч рубликов отдаю Сане, чтобы он разделил их между парнями, создавая дополнительные невидимые путы, переводящие всех участников в разряд соучастников. Я впрочем от доли отказываюсь, вполне удовлетворяясь валютой, а вот гэбэшники берут. И Цвет берёт, не поморщившись. И больше, чем остальные. Мы выходим, садимся по машинам и немедленно, разъезжаемся. Ну вот, уже и до разбоя в целях самозащиты дошли. Блин, Еву жалко, думаю, для неё эти приключения — то ещё испытание. Хотя, если судить по тому, с каким хладнокровием она осматривала брюлики… Мы приезжаем к Дому композиторов. Цвет уезжает в катран, а я поднимаюсь к себе домой. Саня и Сеня идут со мной. Звоню напористо и настойчиво. — Кто там? — раздаётся испуганный голос Мартика. — Егор, — отвечаю я. — Что случилось? — спрашивает он, не открывая дверь. — А вам ещё есть, что терять? Он на несколько мгновений зависает, а потом раздаётся звук открываемого замка. — Что стряслось? — шепчет перепуганный Мартик. Я перешагиваю через порог и вхожу в прихожую, заставляя его отступить. Саня с Сеней остаются снаружи. — Стряслось? — переспрашиваю я. — Да уж, стряслось кое-что. Но не дрожите вы так, бояться нечего, для вас стряслось что-то очень хорошее. Ваши денежки нашлись, представляете? Но он выглядит напряжённо, отказываясь верить в своё невероятное счастье и разглаживая на животе полосатую пижаму. Мы проходим в гостиную. Появляются Роза и Руфь, тоже перепуганные, растрёпанные, только что с постели, в ночных сорочках. Захватывающее зрелище. — Итак, — говорю я, — сколько вы честным трудом накопили? Напомните, пожалуйста, уважаемый Март Вольфович. Только предупреждаю, не поступайте, как сегодняшний обокраденный Шпак… — А что, ещё кого-то обокрали? — не врубается Мартик. — Ага, куртка замшевая, две… — усмехаюсь я. Руфочка прыскает в ладошку. — Ах, в этом смысле… Нет, у меня же всё записано. Вот… Он достаёт из пижамного кармана сложенный вчетверо тетрадный листок: — Двадцать три тысячи семьсот пятьдесят долларов… Мне чужого не надо. — Ну и ладно, — соглашаюсь я. — Мне вашего тоже не нужно. Считайте. Я достаю две пачки. — Выглядят так, будто здесь двадцать, — киваю я. Мартик заворожённо смотрит на чудо материализации американских денег из моего кармана. — И вот ещё… — я достаю третью пачку. — Нет-нет, — торопливо начинает он махать на меня руками и одновременно мотать головой, отчего становится похожим на пошедшую вразнос марионетку из Образцовского театра. — Это вам, это вам, это вам! Это вам… Я должен отблагодарить. Как вам удалось⁈ Я даже поверить не могу. За труды, за труды, за труды! — Ну, что же, — улыбаюсь я. — Благодарю вас за вашу благодарность. Но, предвидя трудности, которые предстоит преодолеть вашему семейству в земле необетованной и англоязычной, я от вашего вознаграждения отказываюсь в пользу… в пользу Руфочки. И добавляю от широты своей души ещё шесть тысяч двести пятьдесят баксов. Держите. Потратьте на свою красавицу. — Что вы говорите, что вы говорите… — рассеянно басит Мартик, быстро забирая из моих рук пачку. — Что вы такое говорите, Егор… Руфочка смотрит совершенно влюблённо, а матушка её только глазами хлопает. Должно быть в силу композиторской привычки, она сразу переводит мои слова в музыку высших сфер. — Так что там с пропиской, Март Вольфович? Идём сегодня? — Да-да-да! — с энтузиазмом подтверждает он. — Обязательно, обязательно. Можно я вас обниму? Он подходит ко мне и крепко прижимает к себе. Роста он не высокого, поэтому голова его оказывается на моём плече. Он затихает и внезапно начинает содрогаться от рыданий. Неожиданно… И что с ним делать… Тётя Роза продолжает хлопать длинными ресницами, а Руфь расплывается в улыбке. Наконец, всласть наревевшись, отец семейства выпускает меня из плена и, качая головой, вытирает щёки толстыми пальцами.