— Не смогут. Она сейчас уедет, и там они её не достанут, только через меня. Ну, это как жизнь повернётся. Незаменимых у нас, как известно, нет. Сегодня Злобин, а завтра Добрин какой-нибудь… Ха, или Добров… только сейчас до меня доходит, что мы с ним антиподы — он от слова «зло», а я от слова «добро». Забавно. — В общем, Леонид Юрьевич, — говорю я наслаждаясь вкусом магазинных пельменей с горчицей и сметаной, — давайте мы найдём этих похитителей брильянтов и закроем уже тему. Иначе нам будут мешать, а это нежелательно. — Некогда мне бриллиантами заниматься, — качает он головой. — У нас в этом году планируется большая встреча молодёжи прогрессивных стран. Фестиваль. Где, знаешь? — Ой… На Кубе что ли? — Правильно, на Кубе, под боком у империалистов. Понимаешь, что это значит? — Небо надо мной, как сомбреро? — А ещё? — Будут экскурсии в близлежащие островные страны? — За что я тебя люблю, так это за смекалку. — Спасибо, я вас тоже люблю, — киваю я, — только с бриллиантами надо бы разобраться. Вернее, с ловцами похитителей бриллиантов. Можете мне подробности этих поисков рассказать? — Егор, — смотрит он укоризненно. — Когда люди любят друг друга, они должны доверять друг другу, — прищуриваюсь я, а он начинает ржать. Но ничего, я знаю, что дожму его. Обязательно дожму. Я возвращаюсь в гостиницу, раздеваюсь и ложусь в постель. Завтра утром позвоню Наташке, Галине, Мартику и ещё кому-нибудь. Поеду на работу, поеду посмотрю хату, закажу билеты своей невесте. Я вздыхаю. Самое сладкое время — это перед сном. Хочется его немного продлить, оттягивая наступление утра с суетой нового дня. С приятных вещей мысли перескакивают на беседу с этим Кухарчуком. Я начинаю прокручивать весь разговор снова и снова, пытаясь понять, что у него на уме и на кого он уже готов набросить арканы. Надеюсь, не на меня… Постепенно мысли начинают пробуксовывать, становятся медленнее и медленнее и превращаются в отвлечённые фразы и образы, тающие в темноте. Я тихо и мирно проваливаюсь в сон. Приятно… Сладко… В кои-то веки… И тут… Дзинь! Твою дивизию! Дзинь, и ещё раз дзинь и дзинь… Ночную тишину взрывает звонок телефона. — Алло… — Спишь? — Нет, — отвечаю заплетающимся языком. — Сон для слабаков. — Хорошо, тогда приезжай ко мне домой. Прямо сейчас. — Юрий Михайлович, я вас обманул. Я сплю. И у меня машины нет. — Я свою послал уже. Встрепенись. Я тебя жду. — Давайте завтра, а? — Завтра может быть поздно, просыпайся. Тра-та-та, тра-та-та, мы везём с собой кота… 16. Пусть хоть весь мир перевернется вверх дном — По просьбе Марковой Ирины Сергеевны из Рязани звучит песня из кинофильма «Ох уж эта Настя». Стихи Юрия Энтина, музыка Евгения Крылатова. Исполняет Людмила Сенчина. Осенью, в дождливый серый день Проскакал по городу олень. Он летел над гулкой мостовой Рыжим лесом пущенной стрелой. Из динамиков разлетаются колокольчики Сенчинского голоса. Почти про нас песенка, мы тоже летим пущенной стрелой по гулкой мостовой. Только не рыжим лесом, а ночным городом. Но, главное, если верить, сказка оживёт… — Давай, — хмуро кивает Чурбанов, наливая в пузатый низкий бокал коньяк. Я поднимаю этот маленький аквариум с «живой водой» и подношу ко рту, чуть окунаю верхнюю губу в янтарную жидкость и возвращаю бокал на стол. Юрий Михайлович выпивает свою порцию и подмигивает мне: — Ну как там наш ЦК поживает? — Да ничего, — киваю я. — Энергия наших сердец летит в кремлёвский дворец приветствовать делегатов и делегаток съезда. — Вот только не надо смеяться над… важным и ответственным событием. Для нашей страны это не пустые слова, между прочим. — А я и не смеюсь, Юрий Михайлович, — мотаю я головой, — стал бы я приезжать к вам посреди ночи, чтобы поглумиться над съездом партии? Он сосредоточенно смотрит на меня некоторое время, а потом размашисто кивает. Вот и славно, трам-пам-пам… — Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие, — цитирует он «Ревизора». — Ревизор? — спрашиваю я. — Да, — кивает он. — Что за ревизор? — Гоголь! Неуч ты, Брагин. Это Гоголь. Я вздыхаю. Понятно. — У нас, — продолжает Чурбанов, — есть общий знакомый. Не очень приятный человек. — Не очень, — соглашаюсь я. — Вообще, можно сказать, неприятный. Совершенно даже неприятный. И почему вы с ним не развяжетесь, хотелось бы спросить, пользуясь случаем? — Каким случаем? — подозрительно хмурится он. — Тем, что я выпил? — Вроде того, Юрий Михайлович. — Откровенный — это хорошо. Ладно. Встретишь в своём ЦК Ахтырского, передавай привет. Товарищ мой старый. — Хорошо, — соглашаюсь я. — Хоть и не хожу по таким высоким кабинетам, при случае обязательно передам. — Ладно, — машет рукой хозяин вечеринки. — Чем ты так Назарову насолил? — Это тому, который Сергей Олегович? — уточняю я. — Его ещё дедом Назаром называют, да? — Да. — Так не хочу ему своё отдавать. И ваше тоже не хочу отдавать. Ему ведь только дай волю он же на шею сядет и ножки свесит. Я вот тоже хочу спросить, а чем он вас так обаял, что вы его при ваших возможностях не желаете в каталажку засунуть? Вы же огромный спец по кадрам и по выстраиванию кадровой политики. — И? — У вас вся милиция страны на ниточках, можете дёргать, как хотите. Он чуть прищуривается и молча на меня смотрит. — Что? — спрашиваю я. — Что? — спрашивает и он. — Что же ты мне предлагаешь?