— Отойдём в сторонку, — повторяю я предложение, — пока менты не набежали. — Сука, — повторяет он, но мне кажется, он уже готов со мной поговорить. 11. Собака лаяла на дядю фраера — Во-первых, — уверенно говорю я, — успокойся. Никому ничего не угрожает — ни твоей женщине, ни твоему ребёнку. Я — не ты. Никого не будут насиловать, пускать по кругу и потрошить. И все останутся живыми, если ты будешь вести себя, как надо. — Cука, — хрипит он. — Я тебе глотку перегрызу. Мы стоим в стороне от наших людей, но у них на виду. Они толпятся у открытой передней двери автобуса, как туристы, приехавшие в город. А мы стоим сзади. Вот тебе ночные прогулки по девочкам! Вот тебе седина в бороду! Вот тебе бес в ребро! Практически, как в «12 стульях»: Со стороны могло показаться, что почтительный сын разговаривает с отцом… — Не перегрызёшь, — отвечаю я. — Ты и сам, наверное, догадался. Не перегрызёшь, подавишься. Главное, ты ж не дурак, человек опытный, авторитетный. Видел меня в деле, кабанчиков своих потерял, теперь вот бычка с пастушком. Он рычит, выдавая злобные, но нечленораздельные звуки. — И всё равно решил пошутить? — продолжаю я. — «Камеди клаб» мне устроил, на понт взял. Эдуард Суровый, в натуре. Скоро сам себя потеряешь такими темпами. Нет, я понимаю, ты получил удовольствие от своей шутки, удалось ведь разыграть, да? Но ты ж вроде не клоун, не твоё это, мне кажется. Я, как видишь, шуток не понимаю, отвечаю на полном серьёзе. Женщину твою и сына взял в заложники. Похитил. Всё по справедливости, и рычать ты только на себя теперь можешь. Или ты думал, я тоже пошучу в ответ? А может поплачу даже? — Если хоть один волос… — начинает он. — А от тебя это уже не зависит, — перебиваю его я. — теперь смирись и жди, надеясь, что я не такой, как ты. Часа через два, думаю, на месте будут. — Пока они не вернутся, ты отсюда не дёрнешься. С места не сойдёшь, ты, фраер ох**вший. — Да ты чё? — улыбаюсь я. — Ну… останови меня… Улыбка получается дерзкой, вызывающей и наглой, и мне это даже нравится. — Фраер набушмаченный, — хрипит он. — Собака лаяла на дядю фраера, – подмигиваю я. — Ты просечь не можешь или думаешь, что я не просекаю? Вообще-то теперь я диктую условия, а не ты. — Ты чё, сучёнок, думаешь, я из-за бабы унижаться буду? Его аж трясёт от злобы и бессилия. — А мне унижение твоё и не нужно, — пожимаю я плечами. — Хотел бы унижать, говорил бы с тобой при твоих шавках. И вот что, фраера и воры… они в твоём мире. А я не из него, я из другого огромного и прекрасного мира, и твои правила мне пох**. Не распространяются они на меня. Понимаю, тебе больно это слышать, но со мной лучше не воевать. Реагирую я быстро. Ты оценил? Надеюсь, оценил. Вот и всё. Я войны не ищу, но и не уклоняюсь. И ты далеко не первый, кому я это говорю. В общем, сам думай. Досвидос, короче. Я поворачиваюсь и, не оглядываясь, иду к двери. — Всё, ребятки, погнали, — говорю я и поднимаюсь по ступенькам. — А то наша Катенька беспокоится. При упоминании Катеньки Ирина бросает на меня сердитый взгляд. Впрочем, со всей суматохой это, скорее, лишь дань традиции, чем реальное недовольство. Мы выезжаем. Жить будем в гостинице «Интурист» и наслаждаться наивысшими из доступных благ цивилизации. И практически буржуазной роскошью. Я сажусь рядом со Скачковым. — Говори, — кивает он, мрачно глядя на меня. — Приедем — расскажу. Он не возражает, понимая, что обсуждать подробности лучше с глазу на глаз. — Ребятам надо отбой командовать. — Какой ты лихой, — качает он головой. — Если приспичило — вынь да положь, да? Как капризное дитя. — Не мы такие, жизнь такая, Виталий Тимурович. Надеюсь, выслушав меня, вы скажете, где я ошибся, и как можно было поступить по-другому, чтобы впредь я не наступил на те же грабли. — Посмотрим, — буркает он и отворачивается к окну, а я закрываю глаза. Ты не знал в своей жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди… Мы отдохнём… Мы отдохнём! Что же, посмотрим. Встречающая Катя, с лёгкостью проводит нас по дороге формальностей, быстро регистрируя на стойке и раздавая ключи. Но вместо того, чтобы завалиться в постель, я иду со Скачковым в бар, покупаю ему выпивку и рассказываю подробности этого во всех смыслах примечательного полёта. — Не надо было торопиться, — морщась и качая головой, говорит Виталий Тимурович. — Прилетели бы, разобрались спокойно и приняли бы решение. — Хм… Совет дельный, конечно, да только… Я замолкаю. — Ну, да… — соглашается он. — Понимаю. Ждать невыносимо было. Нет, с другой стороны, ты Лимона этого нормально уделал, показал, что он у тебя, как под микроскопом, да только этот ресурс или как сказать… метод воздействия, считай уже использован. Если будет ещё какая заваруха, повторить, боюсь, не удастся. Да и вообще, я тебе так скажу, мужики от подобных миссий не в восторге. Они же не видят этого хорька, они видят слабую женщину и беззащитного ребёнка. Ясно, что они всё корректно сделают, но сам факт, ты же понимаешь, не маленький. Лучше без подобных вещей обходиться. Им проще вшестером против батальона выйти, чем с гражданскими вот это всё… — Виталий Тимурович, вы правы. Я это хорошо понимаю, но иногда не остаётся других способов. Тем более, вы же видите, мы не бабки выжимаем из Назара этого, а отвечаем симметрично, адекватно тому, что он сам совершил, вернее, сказал, что совершил. — Дебил он… — Ну, так… Да… — Знаешь, Егор, я конечно, думаю, что не надо было торопиться и себя выдавать, лучше бы было доверчивость демонстрировать, но… сам я так же поступил бы. Правда. — Виталий Тимурович. Спасибо вам за отлично разработанную и проведённую операцию. Ребятам премию надо. Золотой Орфей, буквально. Они Свердловские все? — Да, местные. Я ж летал туда, нашёл пацанов своих. У нас много Свердловских было. Надо следующим шагом их официально оформлять. — Не возражаю. Поставим в план Екат. — Чего? — Екатеринбург, сокращённо. Ельцин Борис Николаевич нам, надеюсь, помощь окажет. Это первый секретарь обкома. — Знаешь его? — Конечно, — усмехаюсь я. — А вот он меня нет. Но он такой человек, все передовые идеи на грани конъюнктуры поддерживает. Тренд-сеттер, тудыт его в качель. А мы, неблагодарные, возьмём ему и «Новичка» в чай капнем. Для профилактики. — Так, ты чё-то заговариваешься, дружок. Я тебя плохо понимать начинаю. Иди-ка отдохни. — Вы сначала отбой скомандуйте, а потом расскажите, как и что. А отдохнём на том свете. Он допивает коньяк и мы идём в переговорный пункт. Ждём долго и я кемарю в кресле, переводя напряжение в расслабление. Наконец, дают Свердловск, и Скачков заходит в кабинку. — Всё путём, — сообщает он, вернувшись. — Повезли домой. Дом охраняет три человека на постоянной основе. — Дом-то частный что ли? — Да, — кивает он. — Короче, наши подъехали, сторожей этих мордами в снег положили. Ворвались внутрь, там бабка старая, молодая баба и ребёнок. Ну, как и было договорено, они объекты увезли из дома. — А куда их дели? — В другой дом, свой уже. Перевезли. А перед этим глаза замотали, чтобы они не знали, где находятся. Всё нормально у них. Сейчас увезут обратно. Парни недовольны, конечно, но размялись всё-таки, засаду устроили, наблюдение, охранникам наваляли, не убили никого. И тянулось это всё недолго, с подгузниками возиться, опять же, не пришлось мотаться. Не операция, а идеал. Сейчас сделают всё, как было и, считай, день не зря прожит. — Там на них самих засада может быть устроена, предупредили? — Предупредили. — Ок. Ну, что, объявляю благодарность с выплатой премии. Спасибо, Виталий Тимурович. — Служу советскому союзу, ёптить, — хмыкает он. — Значит, можем собираться на банкет. У нас же ужин по программе сегодня, я ничего не путаю? — Ага, смотри-ка, — смеётся Скачков. — Война войной, а ужин по расписанию, да? ─ Так не до еды было. А теперь можно и похомячить немножко, сточить пару шашлычков.