16 Зимние каникулы спасли Фрэнка от школьного ада почти на целый месяц. Зарядили дожди, и мы редко выходили из дома. Сорок дней и ночей бесконечного ливня застали меня врасплох. Безумный апокалиптичный дождь лил, не переставая, часами, точно кто-то там, наверху, открыл небесный кран и забыл о нем. По ночам я раздвигала шторы и смотрела на струящийся по стеклу водопад, слушая монотонный шум дождя. Несмотря на закрытые окна, даже в доме стоял запах сырой земли. Какое счастье, что у нас есть эта каменная стена! Я надеялась, что она поможет нашему дому не съехать с холма или хотя бы смягчит падение. Почти каждое утро мы с Фрэнком, облачившись в черные клеенчатые плащи и резиновые сапоги и вооружившись гигантскими траурными зонтами, пробивались сквозь потоп в Дом мечты и работали над нашим замыслом. Работа двигалась плохо. Несмотря на три переносных вентилятора, масляные краски не желали сохнуть в сыром, пропитанном влагой воздухе, а разбавителя я не нашла. Я пыталась продолжать работу, не дожидаясь, когда они высохнут. В конце концов тошнотворно мутные краски и неряшливые мазки придали моей картине сходство с корытом помоев в жаркие дни, когда они начинают издавать столь отвратительный запах, что ими брезгуют даже свиньи. Фрэнк, благослови его господь, терпеливо ждал и давал мне советы. И все равно ничего не получалось. Я отходила от мольберта, и мы играли в «Улику», дожидаясь просветления в небе и в моей голове, однако меня, как и Мими, поджимали сроки. Я страшно боялась разочаровать Фрэнка, а это начинало казаться неотвратимым. – Не понимаю, почему ты так волнуешься, – сказал мне Фрэнк за несколько дней до Рождества. – Твои наброски просто восхитительны. – Спасибо, – сказала я. Мы сидели друг напротив друга за желтым столом. Я в отчаянии закрыла глаза и уронила голову на стол. В воздухе висела сырость, и даже поверхность стола казалась мокрой. Сидя с закрытыми глазами, я услышала, что Фрэнк встал и начал бродить по комнате. Я знала, что острых ножей в мастерской нет, а если мальчик подойдет слишком близко к «обрыву», я услышу скрип половиц и успею предотвратить падение. Я не могла заставить себя открыть глаза и посмотреть на этот ужас. Фрэнк открыл ящик, зашуршал бумагами, что-то передвинул, чем-то стукнул. Я точно слушала радиопостановку. Несмотря на отчаяние, во мне проснулось любопытство: что он придумал? Когда Фрэнк закончил, он подошел ко мне и прижался щекой к лопатке. – Проснись, Элис. Подняв голову, я увидела, что он убрал с мольберта неудавшееся полотно и прицепил вместо него большой лист бумаги для акварелей. В верхнем углу он приколол набросок, где позировал в костюме Маленького принца, с биноклем в руке и развевающимся за спиной шарфом. – Понаблюдав за твоей техникой, я пришел к выводу, что масляные краски – не твое, – сказал он. – Мне кажется, у тебя лучше получится что-то импрессионистское, возможно, в духе этого скетча, такое, я бы даже сказал, размытое, акварельное. Меня восхищают некоторые портреты Огюста Родена, выполненные в подобном стиле. Я уже была готова на все. – Акварель течет, и бумагу надо класть горизонтально, – сказала я. – Да? Не успела я и глазом моргнуть, как бумага лежала передо мной на столе. – Я почти ничего не знаю об акварели, кроме того, что эту технику часто недооценивают по сравнению с маслом, поскольку картины легко повреждаются, их сложно хранить, и критики считают акварель уделом любителей и викторианских дам, хотя это одно из наиболее живых и в то же время сложных художественных средств. Я не учел текучесть акварели, хотя это весьма логично. Я каждый день узнаю от тебя что-то новое, Элис. Я написала портрет за час. Уже к вечеру он высох. Труднее всего оказалось занести картину в дом – так, чтобы не порвать, не смять и не намочить под дождем. Думаю, самой выдающейся чертой моего шедевра был его размер, который позволял прикрыть невыгоревшее пятно над камином. Времени на изготовление рамы уже не оставалось. Ночью накануне Рождества мы с Фрэнком пробрались в гостиную и прицепили картину к стене. В процессе работы я заметила свисающий с камина пустой чулок, то есть носок с ромбиками. Я очень надеялась, что Фрэнк не обратил на него внимания. Отправив мальчика в постель, я собрала и засунула в носок все, что попалось под руки – ножницы, моток изоленты, пакетик жевательной резинки, свою щетку для волос и набор фальшивых усов, который собиралась положить ему под елку. Все, что угодно, только бы заполнить пустоту. Наутро «подарков» в носке не оказалось. Я нашла их в чаше для миксера под дверью моей комнаты вместе с посланием, написанным рукой Мими: «Кажется, это твое». Она вернула все, кроме набора усов, который завернула в красивую бумагу и приклеила ярлычок, на котором напечатала: «Фрэнку от Элис, с любовью». Фрэнк так обрадовался подарку, что нацепил сразу три пары усов, одну над губами, а две – на брови. После этого он сказал, что я могу его обнять, и стойко вытерпел экзекуцию. Когда Фрэнк снял с глаз матери повязку, сделанную из черной футболки, и театральным жестом указал на акварель, Мими по-настоящему удивилась. – Та-дам, – сказал он. – С Рождеством, мамочка. Скажу без ложной скромности, картина смотрелась очень мило. Свет падал под нужным углом, а нехватка времени помешала мне ее испортить. Портретного сходства не наблюдалось, но если хорошенько всмотреться, в Маленьком принце без труда можно было узнать Фрэнка. Мими долго сидела на диване, рассматривая картину, и наконец произнесла: – Где ты ее взял? – Элис, – коротко ответил Фрэнк. – А она где взяла? – спросила Мими, точно я не стояла рядом. – Сама нарисовала, – сказал Фрэнк. – Ты бы только видела! У нее это заняло не больше часа, от начала до конца! А может, и меньше. Настоящее волшебство. Мими кивнула. У нее в глазах стояли слезы. – Тебе нравится, мама? – спросил Фрэнк. – Поразительное сходство. Уже забравшись в постель, я услышала стук в дверь. У меня заколотилось сердце. Неужели Мими пришла поблагодарить меня? Нет, наверное, это Фрэнк. – Войдите, – сказала я. Все-таки Мими. – Тебе обязательно надо отбирать все, что у меня есть? – спросила она. Глупо было надеяться, что она скажет что-нибудь хорошее. Как-то ночью, вскоре после Рождества, меня разбудили звуки музыки. Я сразу поняла, что рояль играет не сам, и немало удивилась. Часы показывали за полночь. Сонно добредя до гостиной, я обнаружила за роялем Ксандера, с непринужденным изяществом перебирающего клавиши. Мими была права: разница действительно заметна. Я постояла на пороге, слушая музыку, а потом спросила: – Что ты играешь? Он лучезарно улыбнулся, точно не пропадал без вести столько времени, и сказал: – Песню Фрэнка Лессера. – Как она называется? – «Что ты делаешь накануне Нового года?» – Ты безнадежен, – сказала я и вернулась в кровать. Часть пятая После дождей Январь 2010 17 Потоп внезапно прекратился. Как ни странно, стеклянный дом выстоял, не съехав с горы на магистраль 405, а вот для нас, его обитателей, все покатилось под откос. Насколько я видела, появление Ксандера не улучшило настроения Мими. Фрэнк, как и следовало ожидать, обрадовался возвращению своего кумира. В качестве запоздалого рождественского подарка Ксандер привез ему танцовщицу, которую можно прикреплять к приборной панели. Он усаживал Фрэнка на переднее сиденье «мерседеса», и они долго ездили взад-вперед по дорожке, глядя на танцующую красотку. Фрэнк и меня приглашал покататься, только мне меньше всего хотелось ехать куда-то с Ксандером, пусть даже недалеко. После его возвращения мне приходилось проявлять твердость, чтобы заставить Фрэнка поесть, принять душ, почистить зубы и лечь спать. Ксандер выглядел сытым, ухоженным и отдохнувшим, и я не понимала, как ему это удается. Он не садился с нами за стол, я с ним не спала, и он больше не жаловался мне на тесноту в игрушечной ванной. Настоящий кошмар начался после каникул. В первый день, когда мы с Фрэнком подъехали к школе, он наклонился между сиденьями, чтобы рассказать мне о доминиканском национальном танце, название которого почему-то основывалось на французском пирожном «меренга», а сложные движения ног объяснялись цепями, которые сковывали когда-то лодыжки порабощенных танцоров. Фрэнк воображал, что танцовщице больше всего нравится этот двойной шаг, хотя она родом с дикого острова на другом конце света. Он так увлекся рассказом, что продолжал бормотать что-то себе под нос, даже когда я высадила его из машины. В середине января в Лос-Анджелесе достаточно прохладно, так что костюм в духе Э. Ф. Хаттона был вполне уместен. В манжетах рубашки сверкали золотые запонки в виде слоновьих голов, которые подарила Фрэнку на Рождество Мими. Кисточка на феске задорно подпрыгивала в такт его шагам. Я расслабилась и почти забыла о своих тревогах. Неприятности не заставили себя ждать. Мими вызвали в школу. Когда я, ее правая рука, пришла к директору, он отправил меня прочь, заявив, что хочет поговорить с матерью Фрэнка, а не с прислугой. – Что случилось? – спросила я у Паулы. – Поскольку ты не являешься официальным опекуном, я не имею права сообщать тебе информацию. – С каких пор? Она наклонилась через стойку и прошептала: