Северин слегка выпрямился. Энрике сомневался в его поддержке. На этот раз он поведет себя иначе. – Это потрясающе! – воскликнул он, хлопнув в ладоши. Все уставились на него. Слишком поздно он понял, что его поведение выглядело наигранным. Он взглянул на Энрике. Впервые историк выглядел так, словно пытался не выругаться, а… едва сдерживал смех. – Как поучительно, – выдавила из себя Лайла. – А почему именно цифра сорок? – спросила Зофья. – Этого я не знаю, – ответил Энрике. Зофья нахмурилась, снова скрываясь под брезентом. – У меня такое ощущение, что я подхвачу чуму, если как можно скорее не сойду с этой унылой лодки, – пробормотал Гипнос. В конце концов лодка причалила к берегу рядом с любопытной статуей ангела с согнутыми крыльями, сложенными вокруг головы. Как только рыбак бросил якорь, статуя раскинула крылья и вытянула каменную руку, указывая в сторону Венеции. Послание было вполне ясным: Убирайтесь. На первый взгляд Повелья не показалась Северину местом, где обитают призраки. На земле была обычная грязь, а не пепел. Многоголосое карканье воронов раздавалось из замурованных гротов и с верхушек деревьев, старая колокольня внимательно наблюдала за островом. Но это только на первый взгляд. Чем дольше Северин разглядывал остров, тем сильнее это ощущал. Тяжелое оцепенение. Словно ледяная пустота заполняла душу и тело изнутри, когда они окончательно утратили слезы, молитвы и мольбы. Волосы встали дыбом у него на затылке. Он внимательно оглядывался по сторонам, напряженно прислушиваясь. В рюкзаке за спиной он ощущал тяжесть факелов и припасов, которые они взяли с собой, а также острый край золоченого футляра с сосудом, скрывавшем в себе когда-то Сотворенную разумом карту Повельи. Ее содержимое растворилось в них пятерых, уже начиная увлекать их сознание по заросшей сорной травой тропинке в сторону маячившего впереди остова бывшего карантинного барака. Однако никто из них не пошевелился. Все обернулись к Лайле, внезапно охваченные молчаливым пониманием. И хотя Северин много говорил о своих мечтах, которые хотел воплотить ради них всех, пытаясь объяснить, что произойдет, когда он наконец сыграет на божественной лире на алтаре храма, он вдруг увидел, что не его лицо преображается от божественного света. Это было ее лицо. Ее улыбка, избавившаяся от груза смерти… ее смех, сделавшийся беззаботным, первый смех, за которым последует бесконечная череда радости. Северин так отчаянно хотел это увидеть, что готов был броситься вперед в то же мгновение, но не хотел опережать ее. Это был и ее путь тоже. И хотя Северин чувствовал, как невероятная сила бурлила в его крови, он также понимал, что только ради нее остальные согласились дать ему второй шанс, и потому выжидал. Стоявший рядом с ним Энрике склонил голову, словно в молитве. Зофья стиснула ладони, и даже привычная дерзкая улыбка Гипноса сделалась задумчивой. Северин увидел, как Лайла подняла глаза к небу. А затем подняла вверх ладони и закрыла глаза. Медленно наклонившись, она прикоснулась к земле, а затем ко лбу. Как-то раз Северин стал свидетелем, как Лайла занималась бхаратнатьям[13] в Эдеме. Она больше всего любила танцевать по утрам и часто пользовалась номерами, примыкавшими к его кабинету. Иногда он прекращал работу, чтобы послушать мелодичный звон ее ножных браслетов. Каждый раз, когда он заставал ее перед началом танца, то замечал, как она касалась пальцами пола и сжимала ладони в молитве. Как-то раз Северин стоял, прислонившись к притолоке, наблюдая за ней. – Зачем ты это делаешь? – Он изобразил ее движения, и Лайла вскинула бровь. – Ты имеешь в виду намаскара, – сказала она. – Это что-то вроде молитвы и обращения к богине земли с просьбой разрешить танец. Он нахмурился. – Это всего лишь танец. Он прекрасен, но явно не опасен, чтобы ради этого спрашивать разрешения у богини. Северин навсегда запомнил ее улыбку. Безмятежную и одновременно пугающую. Он вспоминал, как солнечный свет, проникавший сквозь витражное стекло, подсвечивал ее силуэт и делал ее красоту неземной. – Ты знаешь, как гибнет мир? – ласково спросила она. – Думаю, в огне и сере? – Нет, – с улыбкой ответила она. – Он гибнет в ужасающей красоте. Нашего Бога Разрушения также зовут Натараджа, Богом Танца. В его движениях вселенная исчезает и начинает возникать заново. Поэтому мы и должны спрашивать разрешения на прекрасные вещи, ведь в них сокрыта великая опасность. Лайла медленно направилась к нему. Ее ножные браслеты нежно позвякивали. Ее длинные волосы рассыпались по спине. – Ты не ощущаешь эту опасность, Северин? – И он ощущал. Но не разрушения вселенной он испугался, когда Лайла резко отвернулась от него и начала танец. Северина завораживали ее движения. Просила ли она у земли разрешения на красоту или же прощения за разрушение? Он не знал, как задать ей вопрос. Когда Лайла закончила, он обернулся к остальным. – Мы знаем, что ландшафт сильно изменился, поэтому стоит особенно внимательно осмотреть все развалины, – сказал он. – Нам потребуется осмотреть множество темных уголков. Зофья подняла руку. – Я могу освещать дорогу. – Я пойду с ней, – вызвался Энрике. – У нее ведь вся взрывчатка с собой? – спросил Гипнос. – Тогда я тоже с ней пойду. Северин закатил глаза. – Тогда я пойду следом за вами. Бюст сирены находится на расстоянии около километра отсюда, если судить по карте. Он думал, что Лайла пойдет впереди, но ошибся. Она опередила его всего на пару шагов, так, что он не мог дотянуться до нее. Она то и дело останавливалась, разглядывая унылую растительность. Вероятно, ее мучило беспокойство. Тревога. Ему хотелось бы успокоить ее, но что, если все, что он скажет, она воспримет как ненужную трату ее времени? Она может посчитать его бесчувственным, а что еще хуже – что он так и остался законченным эгоистом. Он ощущал в нагрудном кармане края Сотворенной стеклянной огненной лилии. Не следовало ему брать ее. И как он сможет подарить ее Лайле? Вот, возьми этот невероятно хрупкий цветок и, пожалуйста, не воспринимай этот подарок, как метафору наших отношений. Лучше разбить этот цветок. Он снова и снова обдумывал это, как вдруг Лайла заговорила. – Как жаль, что сейчас не весна, – сказала она. Северин резко поднял голову. Он слегка ускорил шаг и тут же догнал ее. – Почему? – спросил он. – Из-за полевых цветов, – сказала Лайла и слегка усмехнулась. – Мне надо было почаще смотреть на них прошлой весной. Ей хотелось цветов. Как странно, что, несмотря на то что он не мог дать ей ничего другого, он мог порадовать ее хотя бы этим. Он медленно вытащил лилию из кармана и протянул ей. Лайла остановилась, изумленно переводя взгляд со стеклянного цветка на него. – Я нашел его сегодня на базаре. Я думал, хм, надеялся, что он тебе понравится. Лайла вскинула бровь. А затем медленно взяла лилию и покрутила ее в пальцах. Солнечный свет пронзил хрустальные лепестки, отбрасывая на землю алые и оранжевые блики. – Тебе нравится? – спросил он, а затем торопливо добавил: – Конечно, ничего страшного, если нет. Я просто подумал, что он… милый. Я так думаю. И гораздо лучше, чем… Он вовремя остановился, не упомянув о Методе Обнаженного Мужчины Гипноса. На лице Лайлы отразилось недоверие. – Северин. Ты… волнуешься? – Я… – Он умолк, пытаясь взять себя в руки. – Какой ответ тебе понравится больше? Лайла ничего не ответила. Но на мгновение она выглядела так, или же ему это просто показалось, будто с трудом сдерживает смех. Слегка улыбнувшись, она спрятала цветок в рукав и двинулась дальше. СОТВОРЕННАЯ РАЗУМОМ КАРТА привела их на задворки заброшенного карантинного отделения. Неподалеку виднелись развалины церкви, а за ней одинокая колокольня из кирпича цвета запекшейся крови возвышалась на фоне зимних туч. В воздухе пахло солью и ржавчиной. Все вокруг было усыпано грудами кирпичей, втоптанным в землю старым тряпьем и зловещими остатками брошенных в спешке лопат. Северину не хотелось думать о том, сколько душ погребено под землей, на которой он стоял. – А где же статуя сирены? – спросил Энрике, оглядываясь по сторонам. – Она должна быть здесь. Лайла поплотнее закуталась в шаль. – Что это было за место? Северин опустил глаза. Похоже, раньше на этом месте была комната. Или внутренний двор, судя по выцветшим обломкам фонтана. Тонкие железные кровати валялись посреди развалин. Обломки полукруглой стены обвивал черный плющ, постепенно поглощая под своей буйной растительностью колонны, которые когда-то, вероятно, украшали круглый вход. – Думаю, это была палата для выздоравливающих, – сказал Северин, поддев носком ботинка кусок разбитого стекла. Он был странно большим, больше напоминавшим панель для люка слухового окна, чем обычное оконное стекло. – Тот, кто прятал вход в давние времена, не стал бы использовать то, что легко удалить, так что же произошло, когда он был обнаружен в то время, как люди стали строить здесь больничные здания? Возможно, они нашли статую и попытались спрятать ее? Или стали поклоняться ей?