— Ну и ну. Фредрик манерно взмахнул рукой и, изображая одно из излюбленных движений Косса, провел пальцами по коротким темным с проседью волосам. — Он всех ненавидит. Себастиан Косс — кусок дерьма. С какой стороны ни посмотри. Кафа снова повесила пропуск на шею. — Прямо как твой напарник, Фигуэрас. Он ведет себя так, как будто я собираюсь разрушить его брак, — холодно сказала она. В его груди все напряглось. Он попытался собрать все свои силы, но и она тоже могла бы поднапрячься. — Дело не в тебе, — отрезал он. — А в том, что мы бы тоже не отказались поучаствовать в обсуждении, прежде чем получить новую коллегу. — А они просто подсунули вам эту дамочку из СБП? Теперь уже была очередь Кафы ехидничать. Она отчетливо слышала разгоряченный спор следователей. — Именно. В остальном же Андреасу самому прекрасно удается разрушать свой брак. — В это несложно поверить. Примерно через сто метров после въезда в Сульру они увидели то, что искали: синий почтовый ящик, криво висевший на столбе. Они припарковались. В лесу пахло землей и гниющей древесиной. У подножья холма деревья стояли голые, но выше по склону поднимались деревья с зелеными кронами, из-за которых проглядывало небо. В лесу царило безмолвие. Через пару минут ходьбы показался надел земли со стоящим на нем красным двухэтажным деревянным домом. За запачканным окном на пристроенной террасе сидел пожилой мужчина в инвалидном кресле. Когда Фредрик и Кафа подошли к нему, он открыл глаза. — Вот как, — сказал он скрипучим голосом. — Так значит, вы пришли. Его пальцы, толстые как сардельки, мирно покоились на коленях, укрытых пледом. Не успел Фредрик спросить, что старик имел в виду, как дверь на веранду отворилась, и к ним вышла сухощавая женщина. Ее седые волосы были так туго затянуты в пучок, что Фредрик не смог понять выражение ее лица. — У нас гости, Брюньяр? — громко спросила она, положив руку на плечо старику. Фредрик сдержанно улыбнулся: — Я полагаю, Брюньяр и Сигне Кварвинген — это вы? Старик не сдвинулся с места, когда Фредрик протянул ему руку. Вместо него жена подала ему свою узкую костлявую ручонку — холодную, с блестящей, как глянцевая бумага, кожей. — Меня зовут Фредрик Бейер. Я из полиции. Это моя коллега Кафа Икбаль. Старуха перевела взгляд с Фредрика на Кафу. — Мы уже общались с полицией. С молодой женщиной. Белой. Мы рассказали ей все что знаем. Сигне сложила руки поверх толстой шерстяной юбки. — Это для нас очень ценно. Но у нас есть еще несколько вопросов о Сульру. Общине, которая здесь находится. Женщина покачала головой и, тяжело вздохнув, открыла перед ними дверь. В гостиной стоял старый кожаный диван. На стенах висели картины — написанные маслом в пастельных тонах лесные пейзажи: озеро в предрассветных сумерках, хижина у подножья горы с водопадом. — Мой муж рисовал, пока здоровье не ухудшилось, — сказала женщина, повернув к ним голову. Она шла впереди медленной, но твердой походкой. В узком коридоре, соединявшем гостиную с кухней, лежал шерстяной половик. «Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его и будь мудрым»[21]. Сигне жестом пригласила их сесть за кухонный стол и взяла из кофеварки пустую колбу. Колба наполнялась, и Фредрик заметил, что у женщины дрожит рука. Сигне извинилась пред гостями. — Брюньяр, — тихо проворчала она. Четыре маленьких баночки с кислицей стояли посреди стола с жаропрочной поверхностью. Стены были покрыты белой мешковиной. На одной из них, над кухонным столом, висел календарь из благотворительной организации с фотографиями африканских детей: «Лагерь беженцев в Заире». Возле раковины стояла гора немытой несколько дней посуды. Пахло вареной капустой. Фру[22] Кварвинген невыносимо медленно катила инвалидную коляску супруга. Половик сильно замедлял ее движение. Она подвезла мужа к столу, и кофеварка зашипела. — Брюньяр не очень хорошо слышит, — садясь, пояснила она. Фредрик повысил голос. — Как я уже сказал, мы расследуем дело о трагических событиях в Сульру. Я бы хотел расспросить вас о жителях общины. Сигне наполнила чашки и вопросительно посмотрела на Кафу. Та улыбкой подтвердила, что ни Аллах, ни кто-то другой не будут против, если она позволит себе чашечку кофе. Пожилая женщина положила кусочек сахара в черную как смоль жидкость, поставила ее на фарфоровый поднос и опустила его Брюньяру на колени. — Какая трагедия! И все эти исчезнувшие. Дети… — медленно произнесла она. — Они хорошие люди, — сказал Брюньяр. — В основном держались сами по себе, но иногда заглядывали к нам с визитом. Бывает, приносили кусочек пирога. Или булочки. Голос Сигне стал резче: — Я искренне надеюсь, что с ними все хорошо. Убийца все еще на свободе? — спросила Сигне. Фредрик ответил слабым кивком головы. — Да, к сожалению. Убийца или убийцы. Мы не знаем, кто напал на хутор. Полиция задействовала большие ресурсы, чтобы раскрыть дело. Но это займет время. Сигне тяжело вздохнула. Фредрик перевел взгляд с Брюньяра на Сигне Кварвинген. Щелчок обогревателя под столом сообщил, что тот выключился. Или, наоборот, включился? Как и в домах других стариков, у которых Фредрик бывал за свою жизнь, температура в этом доме критически приближалась к температуре тела. Способность фру Кварвинген ходить в застегнутом на все пуговицы вязаном жакете на секунду показалась ему самой большой тайной, с которой они столкнулись. Но эту тайну, вероятно, можно было постичь. О его же тайне — охоте за исчезнувшей сектой — супруги знали мало. Они не представляли, где может находиться община, они никогда не разделяли их религиозных взглядов, ничто их не связывало, кроме случайных редких встреч в окрестностях. — Вам не показалось, что они были с кем-то в конфликте? Сигне мягко улыбнулась им, положив в кофе еще один кусочек сахара. — По радио говорили, что община такая радикальная, — задумчиво проговорила она и вздохнула. — Но это не так. Это заботливая, добрая молодежь. И дети. Так ужасно, что пропали дети. — Они не были столь радикальны? Фредрик нагнулся вперед. — О, нет, — ответил Брюньяр. — Они хорошие люди. Сигне проводила полицейских к выходу. Старик остался сидеть на кухне. В коридоре Фредрик увидел что-то, что заставило его остановиться. На стене висела фотография. Аэрофотоснимок дома супругов. — Знаешь, — сказал он, повернувшись к Кафе. — Глаза видят только то, что хотят увидеть. Она непонимающе покачала головой. Он показал на фотографию. Не на дом Кварвингенов, а на хутор с маленьким амбаром и домом, находившимся чуть ниже в долине. Это был хутор Сульру. В саду возвышался подъемный кран. Вокруг стояли экскаваторы. — Этот снимок висит и в Сульру. Я видел его там, в первую ночь, только не понял, что это означает. Он повернулся к Сигне. — Когда была сделана эта фотография? Пожилая женщина, прищурившись, наклонилась вперед. — Ну… должно быть, во время перестройки здания? Лет восемь — десять назад, вроде того. Фредрик подмигнул Кафе и щелкнул пальцем по стеклу подъемного крана, на стреле которого висел длинный белый баннер. «Акционерное общество «Монтажная компания Осло». — Это они строили подвал, — констатировал он с довольным видом. Глава 23 Полицейские, охранявшие Сульру, выдали Фредрику и Кафе ключи. Они прошли в амбар, в лабораторию, а затем комната за комнатой обошли дом. Кафа долго неподвижно стояла у окна в спальне Бьёрна Альфсена — младшего, всматриваясь сквозь серую изморось вдаль: там, на другом конце долины, виднелся крестьянский хутор. Окно было приоткрыто, и в комнату проникал обжигающе холодный воздух. — Я ценю, что ты тратишь на меня столько времени, — сказала Кафа, когда они стояли на лужайке и Фредрик описывал ей картину кровавой расправы. Он посмотрел на Кафу. Она благоразумно отказалась от серого костюма. Вместо этого она надела короткий вязаный свитер и облегающие темно-синие джинсы, которые заправила в черные сапоги. — Я здесь не из-за тебя, — ответил он, не сразу осознав, как грубо это прозвучало. — Я хочу сказать… Мне самому хочется в этом разобраться. Он попытался улыбнуться. — Первые часы на месте преступления всегда такие напряженные. Очень много впечатлений. Он присел на корточки, опустив руки в мокрую траву. В колене неприятно хрустнуло. — Мне нравится покой, который наступает, когда убирают тела и улики. Это как рассматривать отретушированную фотографию. Проступает все прежнее и, казалось бы, малозначимое. Таким это место было до того, как стало местом преступления. Только без людей, разумеется. Поднимаясь на ноги, он сдержался, чтобы не застонать от боли, и отряхнул руки.