Я только крепче обняла ее, прижав к себе. – Тише, тише. Пойдем. Мне стоило больших трудов увести девушку. В узком коридоре хозяйственной части дома оказалось темно и безлюдно. Вероятно, все слуги еще находились на улице. Путаные объяснения Лоиссы позволили в конце концов отыскать ее комнату, и я с наслаждением отцепила от шеи сведенные судорогой пальцы кухарки и усадила ее на кровать. – Миледи… – Она путалась в плохо зашнурованных завязках платья. – Сейчас, сейчас. Я потянулась было помочь ей, когда услышала шаги в коридоре, а в следующее мгновение дверь отворилась, и на пороге возникла Мелия. Несколько секунд она смотрела на меня и Лоиссу, ошеломленно хлопая глазами. – Миледи Кастанелло, что вы здесь делаете среди ночи? – Горничная уперла руки в бока. Я кожей ощутила, как в ней при виде меня нарастает привычное раздражение. – И что… – Мама, – жалобно простонала Лоисса. Мама, значит. У меня уже не было сил удивляться. Весь боевой запал Мелии тут же испарился, и она бросилась к постели дочери, заключив ту в крепкие объятия. – Что с ней, миледи? – взволнованно спросила горничная. – Ее отравили. Дурманом, распаляющим страсть и подчиняющим волю и чувства. Таким же, как тот, что был у меня в свечах, которые вы мне принесли, но ей дали гораздо, гораздо большую дозу. – Ох, – только и сумела выдавить Мелия. Вид у нее был ошарашенный и непонимающий, и сейчас, когда мне удалось застать ее врасплох, я была практически уверена, что она не притворяется. Горничная действительно ничего не знала ни про зелье, ни про того, кто мог опоить им Лоиссу. – Бедная моя девочка. Что же нам делать, миледи, что делать-то? Она посмотрела на меня с отчаянной надеждой. – Ей нужен отдых, а после – укрепляющий отвар, – чуть помедлив, ответила я. – А сейчас оставайтесь тут. Не давайте ей вставать, никуда не выпускайте и никого не впускайте к ней, пусть хоть сам лорд Кастанелло объявится у вашей двери. Это понятно? Горничная мелко закивала. – Все сделаю в точности, миледи. – Она погладила дочь по голове. – Ох, горюшко мое, во что же ты впуталась, непутевая… – Поговорите с ней утром. А сейчас ей нужен покой. – Конечно, миледи. Да и вам тоже лучше к себе подняться, а то мало ли что. И… – Мелия замолчала, отводя глаза. – Спасибо, что Лоиссу не бросили. Я через силу улыбнулась. На время забытая усталость вновь накатила волной, вызывая головную боль и озноб. Попрощавшись с Мелией, я побрела к себе. Надо было, конечно, поискать выброшенное кухаркой зелье, но сил на это не осталось никаких. Уже в галерее, поворачивая в сторону гостевого крыла, я услышала, как со скрипом открывается входная дверь. * * * Я надеялась, что засну, едва голова коснется подушки. Но желанное забытье не приходило, мысли метались между зельями господина Кауфмана, одурманенной Лоиссой, приступами лорда, коробкой со специями для «драгоценной Э.С.» и запиской с чертежом необычного кристалла. В углу чем-то шуршал Милорд, и эти звуки врывались в изнуренное сознание, почти оглушая. Я перебирала в голове все события, случившиеся сегодня вечером, тщетно пытаясь сложить воедино картину происходящего. Однозначно Лоиссе куда больше было известно о дурмане, письмах и прочих странных вещах, происходивших в поместье, чем девушка пыталась показать. Что она делала в комнатах лорда? Откуда взяла опасное зелье и что порывалась отдать мне перед тем, как ей стало дурно? Могла ли она передавать записки, ведь на последней остался явственный след дурмана, раздразнивший аппетит Милорда? Следовало хорошо расспросить кухарку, когда она придет в себя. Правда, после большой дозы зелья оставалось лишь надеяться, что девушка сумеет вспомнить хоть что-то. Кто-то мастерски заметал следы, не считаясь с жертвами. Не меньшее недоумение вызывало и поведение лорда Кастанелло. Зачем он отдал мне приказ сидеть в своей комнате, куда скрылся, когда я застала его на первом этаже около запертой двери? Почему не стал разговаривать со мной, не дал объяснений? Если у лорда Кастанелло действительно случился приступ, что спровоцировало его? Неужели все дело в специях и нахлынувших воспоминаниях? Сложно было объяснить внезапную перемену в состоянии лорда чем-либо еще. Потянувшись к столику, я взяла баночку со смесью циндрийских пряностей. Вытащила пробку, вдохнула. Аромат прокаленных специй щекотал ноздри, напоминая о вечерах в доме господина Кауфмана. О поленьях, потрескивавших в камине – Кауфманы не признавали в быту новомодных кристаллов, предпочитая отапливать дом дровами и готовить в специальной печи. Об экзотических кушаньях, которые обязательно надо было есть руками или кусочком постной лепешки. О смехе почтенного аптекаря и лукавых взглядах госпожи Кауфман, невысокой смуглой женщины, чье лицо и длинные косы скрывал темный платок. Я прикрыла глаза, растворяясь в воспоминаниях, стараясь хотя бы мысленно на мгновение погрузиться в то состояние расслабленного покоя, которое испытывала тогда. Я бы многое отдала, чтобы вновь оказаться за покрытым белоснежной скатертью столом. Получить из рук хозяйки кружку горячего ароматного чая, чуть пахнущего пряностями, которые она сама же и добавляла, перед тем как передать напиток гостье. Я любила смотреть, как ловкие пальцы женщины скатывают щепотку разноцветной смеси в тугой шарик и аккуратно отпускают над горячим, исходящим паром чаем. Старинный ритуал завораживал, и, наблюдая, как специи, не успев рассыпаться, погружаются в кружку, я забывала о той неясной, глубинной неприязни, которую вызывала у меня циндрийская кухня. * * * Едва заметно светящийся шарик специй входил в воду мягко, почти без всплеска, и по поверхности разбегались тонкие круги, один за другим, один за другим… Я следила за их движением почти неотрывно. Тонкие лепестки, семена, растертые цветки и листья покачивались в глубине, их легкое красноватое свечение прорывалось сквозь толщу воды, постепенно угасая. Кажется, совсем недавно я наделила циндрийские пряности свойством вспыхивать, соприкасаясь с ядами, но то свечение, что я наблюдала сейчас, было совершенно иным. Я потянулась к чашке. Пальцы пробежались по шершавым горячим бокам, ощупали ровные края, но так и не нашли привычной ручки. Приглядевшись, я поняла, что вовсе не обыкновенная привычная чашка стояла сейчас передо мной на белой скатерти, а странный сосуд, глубокий, тяжелый, с внешней стороны покрытый голубоватой глазурью, а изнутри темневший насыщенной краснотой обожженной глины. Присутствие мужчины за моей спиной было почти неощутимо до тех пор, пока он не наклонился к моему плечу. Его дыхание обожгло кожу. Тихий шепот раздался у самого уха: – Нужно держать чинай двумя руками, моя лилия. Мгновение я медлила. Хотелось оттолкнуть прижавшегося ко мне сзади мужчину, но я не могла шевельнуться. Сил хватало лишь на то, чтобы как можно дольше не поддаваться чарующему низкому голосу, обещавшему за подчинение блаженное забытье и беспамятство. Не дождавшись реакции, он обхватил ладонями мои дрожащие пальцы и прижал к странной чашке, которую называл чинаем. Жар, исходивший от мужчины, обжигал сильнее глиняных боков сосуда. Кожа под сильными пальцами горела. – Попробуй, я уверен, тебе понравится. Он помог мне поднести чашку ко рту, а потом убрал руки, позволяя самой удерживать чинай. Туман, застилавший разум, несколько рассеялся. Я сделала маленький осторожный глоток. Напиток прокатился по горлу жидким огнем. Я закашлялась. Горячие губы мужчины прикоснулись к мочке моего уха, а руки вновь обхватили мои ладони, лишая всяческой способности к сопротивлению. – Распробуй как следует, моя лилия, – прозвучало скорее как приказ, а не как просьба. Я покорно сделала новый глоток, а за ним еще и еще. Ароматный пар обволакивал. Казалось, будто с каждой каплей пряного чая вытекала из тела воля, оставляя лишь пустоту и жар, что исходил от прижимавшегося ко мне мужчины. Словно яд, разливавшийся в крови с каждым гулким ударом сердца о ребра. – Нравится? – Да, – тихо ответила я. Где-то внутри какая-то часть меня кричала, отчаянно желая вырваться, прекратить, не допустить всего того, что мужчина, чьего лица я никогда не видела, делал со мной. Но тело отказывалось слушаться. Тело слышало лишь хриплый шепот, выгибалось, подчиняясь умелым прикосновениям, от которых болезненно и сладко тянуло низ живота. Я не заметила, как чинай исчез из моих рук, вновь оказавшись на столе рядом с блюдцем, на котором лежали специи. Ловкие пальцы одну за другой расстегнули пуговки моей рубашки, а после потянули тонкую ткань вниз, и я завела руки за спину, помогая мужчине освободить меня от лишней одежды. Зашуршала задранная вверх юбка. Ладонь скользнула по внутренней стороне бедра. Повинуясь невысказанному приказу, я чуть развела ноги. Мужчина мягко, но настойчиво надавил между лопаток, наклонив меня так низко, что я почти коснулась лицом стола. Я видела, как от моих хриплых, прерывистых выдохов в такт движениям его пальцев по поверхности недопитого чая пробегала легкая рябь. Блюдце со специями оказалось прямо под самым носом, я практически дышала ими. От сильного пряного запаха кружилась голова. Ладони мужчины легли на мои обнаженные бедра. Что-то твердое и горячее уперлось между ног, в следующий миг он вошел в меня, глубоко и резко, и это было больно, безумно больно. Внутренности скрутило в тугой узел, я шумно всхлипнула, отчего нос моментально заполнился жгучими специями. Я зашлась надсадным кашлем. Скованное чужой волей тело слушалось с трудом, но страх задохнуться оказался сильнее, и я дернулась, вцепившись в скатерть, роняя блюдце, расплескивая чай. Перед глазами на белоснежной поверхности расплывалось темное пятно. Кап, кап – две прозрачные капли разбавили лужицу медового цвета. Я поняла, что плачу. Слезы и специи словно отрезвили меня. Я почувствовала, что вновь владею своим телом, хотя бы отчасти. Стараясь не думать о мужчине и его мерных толчках, я слепо зашарила ладонями по столу в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь мне удержать ускользающий разум. Пальцы нащупали и стиснули деревянную рукоять. Скосив взгляд, я увидела, что сжимаю в руке небольшой столовый нож. Медленно, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, я подтянула его ближе к себе. – Тише. – Мужчина погладил меня по спине. – Вот так. Тебе понравится. От мягких ласкающих прикосновений сознание вновь начал заволакивать туман. Боль отступила, его движения отзывались в теле волнами удовольствия. Я выгнулась, подаваясь ближе, млея от умелых пальцев, порхающих по возбужденной коже. «Нет! – пронеслось в голове, точно вспышка. – Не хочу! Только не снова, не так!» Пальцы сомкнулись вокруг ручки ножа, крепко, до побелевших костяшек пальцев, обхватив ее. Я понимала ясно и четко, что не смогла бы ударить мужчину сзади, оттолкнуть от себя. Не сейчас, не в таком состоянии. Где-то внутри зрела твердая уверенность: он намного сильнее меня, он может сотворить со мной все что угодно. Может убить или приказать мне умереть, и я не смогу защититься. И поэтому я сделала то единственное, что, как мне казалось, могло хоть немного привести меня в чувство, затушить подавляющий волю жар, текущий по венам. Я занесла нож и что есть силы полоснула себя по запястью. Кровь брызнула на скатерть. Руки, до этого ласкавшие бедра и грудь, пребольно вцепились в волосы, рывком поднимая меня от стола. Резкий удар выбил нож из мгновенно ослабевших пальцев. Но зато я словно вернула себе себя. Сладостное марево спало, возвращая боль, озноб, ужас. Сознание прояснилось. – Что ты делаешь?! – В голосе мужчины не было больше ни капли волнующей бархатистости – только раздражение и злость. Он выскользнул из меня и, впившись пальцами в плечи, развернул лицом к себе. Сжал поврежденное запястье, пытаясь остановить кровь. Я подняла голову, желая наконец разглядеть его лицо, но от слез все перед глазами расплывалось. Он что-то говорил, но слова раздавались как сквозь вату. Тряхнул, словно безвольную куклу – так, что клацнули зубы. Собрав последние силы, я все же сумела посмотреть на него… В первое мгновение я не узнала человека, которого видела сейчас перед собой. Но разум кольнуло осознание: не тот. Мужчина, чьего лица мне так никогда и не удалось увидеть, остался там, за чертой сна, в глубоко захороненных воспоминаниях. А здесь, наяву, в моей комнате, меня тряс за плечи лорд Кастанелло. – Придите в чувство, миледи, и объясните мне наконец, что вы сделали сегодня ночью?