– Это Синица. КАЗ только на одном. Т-95. – Использовать ПТУРы. По Т-95 не дальше, чем с 40 метров. – Есть, Снегирь. – Конец связи. Живенко чувствовался слегка потерянным: то ли оглушённым залпом, то ли испугавшимся. Голос с трудом отвечал «да» на отданный приказ. Хотелось пожелать ему удачи, но это, скорее, больше собьёт его с толку. Он подумает, что майор тоже зацеплен мыслью о таком танке. Т-95. Откуда он взялся? Их всего-от было штук 50… В человеческую войну большинство из них уничтожили (как и всего другого). Что же тогда осталось чумам? Два-три танка? И именно один из них здесь! Минное полу он, конечно, пройдёт. Он был создан, чтобы такие препятствия не мешали ему тогда, а уж про то, как он пройдёт такое сейчас и говорить не приходится – у нас, что есть, то и используем. А дальше… От минной полосы до наших позиций метров 100. Пока он не подойдёт до 40 метров, стрелять по нему бесполезно, хотя и потом нет гарантии, что КАЗ не успеет уничтожить ракету… А если он вообще не дойдёт до 40 метров? Встанет на 50 и начнёт расстреливать. Там же внутри него тоже не дураки сидят. Дураков бы в него и не посадили. И они тоже хотят жить. И тоже учились тому, как их могут уничтожить. А у нас ведь ещё есть на линии соприкосновения остаток батальона. Как он станет действовать теперь? – Аист, это Снегирь. Приём. – Аист на связи. – Обстрелять ранее указанный квадрат. Дать 3 залпа. – Есть, Снегирь. – Конец связи. Тут заговорила ранее молчащая рация. – Аллё. Аллё. Снегирь. Это Жаворонок (Раньеров). Наша помощь требуется? Во вольный казак! Как будто может и не участвовать?! Как будто может уйти?! Или ему скучно? – Тебя атакуют? – Нет. – Ты видишь противника? – Нет. – Так о чём ты докладываешь?! – Я хотел спросить… – Ты пьяный там?! Какого чёрта выходишь на связь не по делу? Работу себе не нашёл? – Нет. Я хотел помочь. – Жди приказа и докладывай об изменениях. Выполнять! – Есть, Снегирь. Конец связи. Во даёт! Еще и связь первым закончил. Вот выберемся оттуда, и сразу выговор получит. И надо бы к чертям лишить его командование взводом. Слишком жирно для него… *** 07:34 Это уже не подвал майора. А поле противостояния. Т-95 остановился в 57 метрах от линии обороны. Два других подбиты, но он остался. Выстрел в 7 секунд. Потом снова. И снова. Батальон чумов разбит. Но укрепления сносятся с каждым интервалом в 7 секунд всё больше и больше. Время идёт интервалами, а не секундами. Кто-то не удержался и выпустил ракету – не долетела. Нельзя подбить. Отчаяние. Поле. Танк. Спецназовец в пяти метрах. Рука и связка гранат. Бросок!.. И танка нет. Спецназовца тоже. *** 07:42 – Снегирь, Снегирь! Приём. Это Синица. – Снегирь на связи. – Снегирь, клыки уничтожены! Квадрат чист! – А танк? – Танк тоже. Снегирь, квадрат чист! – 300-х в 3-й куст. Конец связи… Аист, это Снегирь, приём. – Аист на связи. – Прекратить обстрел из пищалей. – Есть, прекратить обстрел. – Конец связи. Болотников так хотел спросить о способе подбития танка: мало ли, что это могло бы значить, но Живенко настолько эмоционально возбуждён, что вразумительного ответа в ближайшее время и быть не могло. Сейчас важнее было другое: насколько сохранены укрепления. А в этом можно убедиться только самому. Поднявшись из подземелья майор тут же наступил на чей-то сапог. Очевидно, пока раненного несли по комнате, сапог слетел с ноги. Он не было окровавлен, зато был порван полями аж в двух местах. Вокруг никто не стонал и почти никто не издавал вообще никаких звуков. И это из двадцати-то двух человек. Убитых четверо, скорее всего, это из первой атаки. Санитаров шестеро, в добавок к ним Шварценберг. Хотя правильнее говорить, это они в добавок к нему. Хмуроватый такой начальник, но только не во время операции. Тогда он уже отец родной – к каждому с душой и с тёплым словом: при таком даже слабый не закричит от боли. Искусством лечения собственным разумом доктор Фердинанд Шварценберг владел не первый десяток лет, система простая: меньше кричишь, больше думаешь о хорошем и чём-то далёком от сюда. Да, именно о далёком. В таких моментах только самое далёкое от тебя приходит в голове. Что-то хорошее и далёкое. Чего ты, может быть, уже никогда и не увидишь в жизни, но хотел бы. А самосознание собственной возможной радости – лучшее лекарство от уныния. Выйдя на улицу, Болотников завернул за угол. За ним – его помощник, капитан Злыденко, с рюкзаком и наложенными в него пятью, включая запасную, рациями. Увидев позиции, майор одобрительно кивнул головой: что ещё можно было ожидать после такого боя? Рубежа обороны просто нет: четыре разваленных дома, сгоревшая маскировка, пулемётные гнёзда, почерневшие от дыма и простреленные насквозь так, что через дырки свободно пролезет нога в сапоге. Единственное оставшееся – это окопы. Но даже, если бы и хватало людей, то следующую атаку всё равно не выдержать. Болотников вынул рацию: «Сокол, я Снегирь. Приём» – Сокол на связи. – Всех раненных в 11-й куст. «Есть, Снегирь», – Шварценберг не стал спрашивать, что делать с убитыми, ему не впервой, уже знает, что значит окружение – спасти раненных уже подвиг. – Конец связи… Аист, это Снегирь. Приём. – Аист на связи. – Сменить часового (позиции). Теперь ваш 10-й и 11-й кусты. Пищали к углам (редутам) и развернуть на 6 часов. – Есть, Снегирь. – Конец связи. Жаворонок, это Снегирь, приём. – Жаворонок на связи. – Сменить «часового». Теперь ваш 14-й и 13-й кусты. Синим (при помощи радиовзрывателя) одуванить 16-й куст. Всем, что есть, кроме бумаги (дымовых зарядов) одуванить. – Есть, Снегирь. Майор приостановился, дожидаясь повторной ошибки своего подчинённого, но ничего подобного: «Конец связи, Жаворонок». В этот момент рядом стоял Живенко. Лицо замучено, а глаза радостны и горестны одновременно. Ровно стоять не мог – не тот дух сейчас. Сейчас только после боя – выправка ни к чему. – Миш, думать можешь? – Так точно, товарищ командир. – Приказ сменить «часового». Ваш 20-й куст. Здесь одуванить всем, чем осталось, но только на разрушенных домах. Не рядом с ними, а именно на них. – Есть, товарищ командир.