— Бетта может быть опасной планетой, и наша первая задача - собрать образцы почвы, растительного и животного миров. А уж потом, если останется время, спасать экипаж Сирин, — Лика скривила губы, она вновь переживала тот разговор. И понимая позицию команды, внутренне не могла принять её. Девушка надеялась, что ей и не придётся выбирать между долгом гражданина и дочерней любовью. — Не обижайся, но тут Деринов прав. Рисковать всеми ради надежды найти выживших… Да может они и не выжили или смертельно больны неизвестным вирусом. А мы привезём это на Землю, представь? — А если мы сами заразимся этим вирусом, лишь ступив на поверхность? — вскипела Лика. Её раздражала позиция большинства: лишь бы самому выжить! — Или твой Дима окажется в числе больных? Ты тоже им пожертвуешь? — Всё возможно, — сухо отрезала соседка. — Он бы мной, наверняка. Я старше, без денег и престижной профессии, а он… всегда мне изменял, пока зарабатывал. — Зачем же ты с ним живёшь? — Любовь, слышала о таком чувстве? Вы, клоны, можете его испытывать? А ревность? Это со мной он стал востребованным бортинженером! И я должна была отдать его какой-то девке?! А когда мы влезли в огромные траты ради его страсти к роскоши, и задолжали серьёзным людям, я думаю, тогда он меня по-настоящему оценил. Но если мы вернёмся живыми и здоровыми, всё начнётся заново. Он, наверное, меня бросит. А может и я его! — невесело усмехнулась Варя. — Почему? Ты же говорила: любишь? — Именно поэтому. Не хочу быть обузой! Дима - добрый и внимательный, правда, не только ко мне. Как жена я его устраиваю, но это не будет длиться вечно. Пусть он найдёт себе более подходящую по возрасту пару… Вернусь — пройду курс омоложения, и постараюсь начать всё заново. Но не в Москве. Лика молчала, не зная, что ответить на такую откровенность. Варя говорила правду, и девушка радовалась, что пока не знала такого разрушительного чувства. Она и помыслить не могла, что сидящая напротив расчётливая блондинка способна на самопожертвование. — Но хватит обо мне! — Варя смахнула невидимые слёзы. — Уговор есть уговор. Кирееев говорил очень эмоционально, я и не подозревала, что он такой. А на вид “сухарь сухарём”. Типа, Костя хочет тебя во что-то втянуть, незаконное. А наш доктор спокойно возражал, что это будет интересный эксперимент, с клонами такого пока не проделывал никто. Да ты уже, мол, и сама на всё готова, ведь он тебя и не зовёт, а ты каждый день приходишь. Киреев вспылил и начал угрожать Косте, что расскажет всё капитану. На что доктор спокойно возразил, мол, ещё неизвестно, кто от этого пострадает больше: он, Киреев или ты. Да и, типа, не совсем ты и человек, может, и побочных не будет. Так и сказал! Собственно, это всё, я тихонько ушла, чтобы не застали у двери. Мало ли, на что способен этот словоохотливый балагур, Костантин? Впрыснет яду - и спишет на перегруз. — Уверена, ты что-то не так поняла. — Конечно, раз ты так считаешь. Решай сама, подруга. Но я бы держалась от милого доктора как можно дальше… Ладно. Я и впрямь засыпаю. Завтра подготовка - рекомендую выспаться хорошенько. Мне как-то перед высадкой тревожно, и это ещё слабо сказано! Варя попрощалась и ушла к себе. Лика приняла душ и погасила свет, но делала всё на автомате, как робот. Противоречивые мысли не оставляли её. Девушка не знала, что и думать, кому верить. Проворочавшись до глубокой ночи, она решила свести своё общение с Костей до минимума, даже если их группа вернётся назад. Положа руку на сердце, она в этом тоже сильно сомневалась. Лишь под утро Лика забылась тяжёлым, беспокойным сном. Глава 9. Земля под ногами Как назло под утро девушка крепко заснула. Будильник на браслете тревожно пропищал, заставив её открыть глаза. Девушка почувствовала приближение боли, отдающей в виски, которая, Лика уже знала, будет назойливо напоминать о себе весь предстоящий день. А тот и так обещал быть суматошным. Процедуры Лика стойко вынесла и согласилась бы пройти их повторно, если бы взамен можно было избежать встречи с Костей. Девушку нервировала необходимость мило улыбаться и делать вид, что всё осталось как прежде. Лицемерить она никогда не умела. К счастью, Константину было не до неё, он едва заметно кивнул Лике и продолжил выполнять указания Стаса. После того, как все пятеро были готовы, их погрузили в гиперсон, от которого у Лики осталось ощущение кошмара: несколько часов она барахталась в вязкой серой жиже, не в силах сделать вдох. Очнувшись, как ни странно, девушка чувствовала себя отдохнувшей и сильной. День уже клонился к вечеру, по крайней мере, так показывали цифры на часах, встроенных в браслет. Гамаюн поддерживала суточный ритм людей, делая освещение в боковых коридорах то ярким, как при ясной земной погоде, то приглушённым, имитирующим сумерки. Около одиннадцати вечера в комнатах мерк свет, призывая уставших физически и морально людей ко сну. Система была неумолима к нарушителям сего порядка, делая исключение для управляющего состава и вахтенных. Остальных неугомонных, не желающих мирно лежать в постели, ждал медикаментозный сон. Лика спокойно прошла на своё место, равнодушно поздоровавшись с присутствующими. Все уже были на месте: девушка заметила, что у большинства утомлённые и равнодушные лица людей, уставших бояться. Лика была внутренне собрана и готова к предстоящему ей выступлению. Она готовилась к нему всю свою жизнь, теперь, под влиянием, психостимуляторов и нейролептиков, ей казалось, что участие в экспедиции было единственно правильным выбором в её недолгой жизни, что она была создана для этой большой цели. Мысли были чёткими, голова - ясной, настроение - ровным. Влад говорил холодным голосом чётко, ёмко и по существу. Весь инструктаж занял не более пяти минут. Вопросов Каплынову не задавали, потому что прекрасно понимали: всего не предусмотришь, а основные моменты руководитель группы уже осветил. Девушка вспомнила, что находится не среди коллег, а говорит с людьми, чья вотчина - металлический корабль, способный преодолеть расстояние в несколько световых лет меньше чем за два года. Да и какие бы доводы она не приводила, её теория всё равно пока останется набором вероятностей. Деринов устало кивнул, в его глазах Лика прочла одобрение. Пугать никого она не хотела, поэтому решила не развивать тему и села на место. Девушка её понимала: от их руководителя временами разило враждебностью и без дополнительных жестов. Лика заметила, что руки Вари дрожат. Варя покраснела, но кивнула. Капитан и старпом вышли, люди тихо покидали малый зал. Лика с Варей тоже в полном молчании дошли до своих комнат. Говорить не хотелось: не было сил, желания и необходимости. Всё главное уже было сказано. И всё же Лика была уверена, что нельзя оставлять всё как есть: невысказанные Тимофею слова жгли её, в груди поселился жар, будто кто касался нутра раскалёнными щипцами. Через пару часов она покинет борт “Гамаюн” и возможно, больше не вернётся на корабль. Возможно… Девушка усмехнулась этим оптимистичным мыслям: конечно, не вернётся. Как не вернутся её мать и остальные с “Сирин”. Вся их экспедиция - своего рода добровольная жертва. Но Лика не жалела, что проделала этот путь: она всегда была хрупкой и слабой, привыкла смотреть на себя глазами матери и в глубине души была согласна с её мнением. И то, что она так и не спросила Тимофея прямо о том странном разговоре, тайным свидетелем которого стала Варя, говорило о том, что Липа была права насчёт своей дочери. Девушка хотела поделиться этими невесёлыми мыслями с Варварой, но та замкнулась в себе со вчерашнего вечера, а рано утром ушла проститься с мужем. Как ужасно звучало это слово: “проститься”, словно один из них уже умер или был близок к этому. Лика в который раз собиралась с духом и подходила к двери, чтобы твёрдой походкой пройти по коридору до комнаты Тимофея и, глядя в его чёрные глаза, не смущаясь спросить: какое ему дело до неё, почему старпом, отвергнувший девушку, рвётся тайно её спасать? Что это: неспокойная совесть или долг неравнодушного постороннего? Желание выслужиться? Не похоже, капитану он, вероятно, об их разговоре с Костей не доложил, иначе бы для одного из них последовало наказание, а может, и обоим бы попало. Утаить такое на корабле с десятком людей невозможно. Какое-то время девушка стояла у выхода в раздумьях, но так и решилась переступить черту. Ей вдруг сделалось страшно, она опасалась, что Киреев воспримет её вопросы как очередную попытку привлечь к себе внимание или подумает, что она доступная. Последняя мысль Лике понравилась. Может, и вправду, отбросить условности и поступить так, как она поступала всегда, только на этот раз не для того, чтобы утешать мужчину, не из желания почувствовать себя нужной, пусть хоть так, на минуты, а птому, что она так хочет. Прийти к нему по собственной воле и сказать без обиняков: я хочу провести это время с тобой. А после, я уйду и больше никогда в твою сторону не взгляну. “Потому что не вернусь”, — тут же подумала Лика и решительно нажала кнопку у двери. Она шла по коридору и гнала прочь любые мысли о том, что скажет, и как это будет выглядеть с точки зрения Тимофея. Что делать, если он просто закроет дверь перед её носом? Девушка встряхнула головой и решила подумать об этом тогда, когда это действительно случится. Не дав себе больше времени на сомнения, Лика постучала в дверь комнаты старпома. В коридоре было пусто, да и возможные пересуды сейчас не имели никакого значения. Стук получился гулким и громким. Лика досчитала про себя до десяти, и постучала снова. Мысли вихрем закружились в голове, девушке сделалось жарко, во рту пересохло, хотелось выпить залпом кружку холодного молока. Лика уже повернулась, чтобы уйти, и скорее почувствовала, чем услышала, как дверь отъехала в сторону. Девушка ожидала вопросов, презрительного взгляда, ей вдруг стало обидно и хотелось сказать в ответ что-нибудь хлёсткое, некстати подступили к глазам непролитые с начала полёта слёзы. Она повернулась, закусив губу и избегая смотреть Тимофею в глаза, и всё же посмотрела. А, посмотрев, обмерла на месте. Тимофей смотрел на неё совсем не так, как всегда: холодно и покровительственно, словно староста на провинившуюся студентку. В его глазах сейчас была та теплота, что согревает, но не обжигает, робкий костёр на опушке, в котором при желании можно угадать будущий пожар, способный выжечь весь лес и всё живое, а потом, когда уже никого не останется, он пожрёт себя сам. Лика пребывала в каком-то полусне, она закрыла глаза, чувствуя на своих губах его поцелуй, сначала робкий, потом всё более уверенный и крепкий, терпкий как вино и горький как ядовитый миндаль. Поцелуй захватил её в плен, заковал в кольцо сильных рук, не давал вздохнуть, но подарил свободу от мыслей, планов и ожиданий. Девушка прижалась к мужчине, позволила себя отвести к кровати, в звуке расстёгивающейся молнии на комбинезоне ей послышался сдавленный стон облегчения. Она принимала поцелуи и целовала сама, урывками, еле касаясь губами и прижимаясь щекой к грубой коже его рук, будто благодарила за оказанный приём, словно не имела на него права. Внезапно, Лика остановилась и прислушалась к себе. Мужчина продолжал целовать её шею, гладить оголённую спину, зарываться в каштановые тугие пряди волос, но она уже не хотела этих выпрошенных ласк. Сколько бы Лика не уговаривала себя, что сейчас всё будет по-другому, в эти мгновения она поняла, как ошибалась. Это снова любовь -утешение, когда один хочет любви, единения душ, а другой просто отвлекается от текущих проблем наиболее простым и древним способом. Это вновь обман, в котором девушка не хотела больше участвовать. Только не в этот раз, только не так! Лика мягко отстранилась, преодолев сопротивление ничего непонимающего Тимофея, и начала судорожно натягивать комбинезон. Она понимала, что поступила с ним некрасиво. Этот мужчина был слишком важен для неё, чтобы осесть в его памяти безотказной девушкой, которая оставила после себя лишь зыбкую память о приятно проведённом времени. Снова утешительница и никогда — равная! Прости, — прошептала она у двери, и торопливо переступила порог, чтобы не дать себе времени вернуться, наплевав на всё, начиная с собственного уважения и заканчивая надеждой. И тогда уже не будет никакого шанса на завтра и послезавтра. Даже если наступит послезавтра. Лика домчалась, не помня себя, до собственной комнаты и рухнула на кровать, завернувшись в одеяло как в кокон. Её сердце билось в груди и одновременно в горле. Она зарыдала, уткнувшись в мягкую белую ткань, и ей делалось легче с каждым всхлипыванием. Это были не слёзы разочарования, отнюдь, скорее слёзы гордости за себя. Лика, наконец, поступила так, как хотела сама, она перестала быть орудием чужой воли. Девушка плакала и плакала, пока не обессилела. Незаметно пришёл сон, накрыв сознание чёрным покрывалом. *** “Любовь”, — повторяла Лика на разные лады: то печально и напевно, то удивлённо, словно спрашивала себя: возможно ли? Разве клоны могут любить? “Теоретически, это такие же люди”, - твердили все вокруг заученную со школы истину, но никто не верил в неё всерьёз. У клонированных были такие же права, как и у остальных, но их сторонились: под любыми предлогами старались отказать в престижной или просто высококвалифицированной работе, особенно, если та была сопряжена с риском. Считалось, что они непредсказуемы, а посему непременно принесут неудачу делу, которому взялись служить. Слухи порождали суеверия. И хотя откровенно выражать неприятие “других” было неприлично, но даже угрозами штрафов оказалось невозможно примирить общество, расколовшееся на сторонников и противников клонирования. Тут государство потерпело неудачу. А всё началось с тех пор, как было доказано, что каждый из клонов обладает особыми способностями, предугадать которые до вступления тестируемого в пору взросления было невозможно. А то, что нельзя спрогнозировать, вызывало недоверие и неприятие. Лика столкнулась с этим впервые в старшей школе, когда даже деньги семьи больше не могли её уберечь от положения изгоя. Иногда, девушка недоумевала: почему Олимпиада решилась выносить и родить клона, а не родного ребёнка? Проблем со здоровьем она не имела, возможных кандидатов в мужья было хоть отбавляй. Когда Лика спросила об этом мать, уже будучи взрослой, та таинственно улыбнулась и картинно вздохнула, намекнув на несчастливую любовь далёкой юности. Лика, обладавшая даром слышать ложь, сразу поняла: это была неправда, но из тех, в которую с течением времени уверовала даже та, что эту ложь породила. Анжелика достаточно знала свою мать, чтобы легко найти ответ на этот главный в их жизни вопрос. Олимпиада и её сестра Виктория, воспитанные дедом Лики, специалистом по истории Древнего мира, не просто так получили свои имена: отец хотел видеть их на вершине мира, воспитывал в них дух победы. Жизнь жестоко покарала его за эти эксперименты: одна дочь утонула в результате нелепой случайности, другая выросла с осознанием своей исключительности и всесилия мифических жителей Олимпа. Липа никого не любила по-настоящему, любовь для неё была средством разнообразить свою жизнь и получить очередную порцию поклонения, без которого эта богиня астробиологии чахла и дурнела характером. Олимпиаду бесила мягкость характера названной дочери. Она просто не захотела делить ребёнка с кем-либо другим, с мужчиной, включая своего отца, и всеми силами пыталась воспитать свою точную копию. Даже имя дала созвучно своему. Тут у неё вышла промашка: клон оказался совсем не с теми способностями, с какими ожидала Олимпиада. Не было у Лики ни обаяния, ни материнской смелости и чувственности, ни тем более способности достигать своей цели, шагая по головам менее успешных, богатых и родовитых. Лика росла мечтательницей, с детства девочка любила разглядывать ночное небо, задрав голову, пока шею не начинало ломить от напряжения. Мириады сверкающих точек говорили с ней, обещали рассказать маленькой Анжелике все свои секреты, когда придёт её время. И оно пришло сегодня. Лика бросила последний взгляд на свою комнату и, сжав в руке сумку, шагнула за порог, где её уже поджидала заплаканная Варя. Соседка старалась крепиться и вымученно улыбалась, пряча покрасневшие глаза. Она собрала вещи ещё вчера вечером и провела оставшееся время с мужем, Варвара вернулась двадцать минут назад притихшей и с потухшим взглядом. Лика не стала лезть подруге в душу, понимая, что все слова будут фальшивыми, а утешения наивными. Все знали, что этот день настанет, но за время полёта обстановка накалилась, ограниченное пространство давило непосильной ношей, заставляя людей охранять своё личное пространство. Они огрызались на любые попытки посягнуть на их иллюзии, предпочитая думать, что полёт продлиться вечность, а время высадки так и будет где-то там, по ту сторону трубы Красникова. Теперь же было невозможно и далее цепляться за обманные надежды, которые разлетелись, как осколки стекла от простого прикосновения руки. В полном молчании девушки плечом к плечу дошли до стыковочного отсека, ведущего к шаттлу. Команда разделилась на две части, притом лица тех, кто оставался носили печать большей обречённости, чем тех, кто готовился к высадке. Последние в большинстве своём были собранны и всем видом выражали готовность. Первым что заметила Лика, войдя в отсек, была сухонькая фигура капитана, стоявшего чуть поодаль от остальных, заложив руки за спину. Плечи его сгорбились, но в лице, как обычно, не было волнения или страха. Он почти не смотрел на собравшихся, словно их приготовления были ему чужды или неприятны. Каплынов молчал и смотрел вокруг хмурым взглядом. Его лысина блестела от пота, и он то и дело вытирал её платком. Константин часто поглядывал на встроенные в браслет часы, Стас демонстративно отвернулся и уставился на мониторы, встроенные в стены коридора, по экранам которых скользили столбики зелёных цифр. Лика хотела было подойти к близнецам Старковым, но подумала, что не жестоко мешать их прощанию: братья стояли чуть поодаль от остальных и о чём-то негромко переговаривались. Варя сразу направилась к мужу, стоявшему рядом с Тимофеем. Лика, в свою очередь, спокойно, стараясь не глядеть в их сторону, встала рядом со старшим доктором. Лика благодарно кивнула, хотя не была уверена, что её жест будет увиден доктором. Всё пришло в движение, будто нарисованная картина вмиг ожила, и фигуры на ней разом заговорили. Пользуясь суматохой, Лика решилась взглянуть в сторону Тимофея, тот что-то эмоционально говорил Каплынову, Влад раздражённо слушал и хмурил брови.