Я поднялась, чтобы достать из шкафа сундук и начать собирать вещи. Алайя прислала несколько комплектов дорожных костюмов и школьную форму, пообещав закончить все остальное через несколько недель. Кроме платья для бала, разумеется, с ним предстояло возиться долго. Алайя категорически отказывалась обсуждать его и согласовывать задумку, так что мне оставалось только молиться, чтобы там хотя бы не было перьев. Очень хотелось полетать. Я держалась на крыльях не так уверенно, как хотелось бы: оказалось, что, если они крепятся к тебе не магией, а вполне себе растут из тела, держать собственный вес на порядок сложнее. Зря я побаловалась кексиками. Крост не уходил, задумчиво за мной наблюдал и нервировал. Напряжение висело в воздухе, казалось, что еще чуть-чуть – и магия не понадобится, искрить начнет просто потому, что концентрация обид между нами достигла критического значения. Я складывала в сундук вещи, стараясь на него не смотреть, но все равно подсознательно понимала, что это еще далеко не конец разговора. Его волновало, не споюсь ли я с Ванджерием или планирую ли вытаскивать Катарину, конечно, но одновременно с этим хотелось слегка иной беседы. Отведенные мне на восстановление несколько недель прошли, и теперь он хотел ответов, обсуждений, разбередить старые, едва зажившие раны. Правда, я не думала, что начнет с самой ноющей. – А еще кое о чем поговорить не хочешь? – О чем? – О ребенке. Это было похоже на удар под дых. Я застыла, сжимая в руках куртку, которая, впрочем, тут же выскользнула из ослабевших пальцев. Желание оказаться как можно дальше отсюда никогда не было таким сильным. – Это обязательно? – тихо спросила я. – Я уже давно не могу тебя заставить говорить о том, о чем не хочешь. Но невозможно делать вид, будто этого не было. – Я не хочу говорить. – Тогда ответь на мои вопросы. Крылья подрагивали от безумного желания, как обычно, спрятаться в них. – Хочу знать, как ты поняла. Что собиралась делать. Был ли шанс, что он родится. От ноющей боли там, куда дважды вошел нож, я задохнулась, прижала руку, почти уверенная, что сейчас почувствую на пальцах теплую кровь, но это, конечно, было невозможно. Тело давно зажило, о случившемся напоминал только шрам, и я даже не знала, чей он был – Деллин или Таары. Воспоминания о ребенке казались далекими, как будто из другой жизни. Но я помнила достаточно, чтобы одна мысль об этом сбила с ног. – Нет… не хочу! Закрыла уши руками, отчаянно мотая головой, надеясь, что перестану слышать детский плач, которого никогда не существовало в реальности. Крылья все-таки сжались, это уже происходило на уровне инстинктов. Спрятаться, как ежик за иголками, оказаться в темноте, искренне веря, что никто не пробьется через тонкие перепонки. Только в этот раз Кейман успел перехватить крылья, выковыривая меня из раковины. На него оказалось невыносимо смотреть. – Хорошо, не будем. Успокойся. Бессмысленно говорить «успокойся, остановись» несущемуся поезду. Когда разрывает на части от воспоминаний, еще кажущихся отчасти чужими, и одновременно от осознания, что мне не хватит сил рассказать о разговоре со Смертью. Одним махом разрушить остатки надежд. Это слишком жестоко даже для Таары, которая порой ненавидела Кроста, а для меня нынешней практически невыносимо. – А ребенок? Если она вернется… со своим телом, с магией, ребенок получит второй шанс? Мне хочется верить, что я найду продолжение хотя бы в том крошечном сгустке магии и любви, который был рядом с Таарой до последних минут. – Ребенок? – На лице мамы появляется не свойственная ей снисходительная улыбка. – О, Деллин, это величайший из моих просчетов. Богов всегда двое. Это – основа баланса. Им не нужны дети. Нет-нет-нет, я не повторяю своих ошибок. У того… создания не было и не будет шансов появиться. Она берет меня за подбородок, вынуждая посмотреть ей в глаза. Жуткие, нечеловеческие, совершенно равнодушные. – Боги и так растворились среди смертных. Стали подвластны их чувствам и слабостям. Вы не имеете права быть как они. – Деллин… – Меня возвращает в реальность тихий успокаивающий голос. И еще одно из самых приятных ощущений на свете: как кто-то перебирает волосы. Сейчас они стали тяжелыми и длинными, так что в этом жесте теперь особое удовольствие. Я слышу, как бьется сердце: гулко, размеренно, спокойно. – С тобой до ужаса неудобно обниматься. Ты знаешь? По-моему, твои крылья раньше были меньше. – Да, и грудь. – Вот зря я отдал тебе кексы. Попрошу Арена присылать сельдерей. Я попыталась было отстраниться, но голова закружилась, и мир пошатнулся. Хотя, конечно, на самом деле зашаталась я. Пришлось опереться на руку Кроста, чтобы сесть на постель. – Ты в порядке? – спросил он. – Да. Наверное. Извини. Это из воспоминаний… ладно, неважно. – Насколько хорошо ты помнишь прошлое? Кейман опустился рядом, и я, подскочив, взвыла: – А-а-а, крыло-о-о! – Да твою же… не раскидывай свои конечности там, где я хочу сесть! Они что, настолько чувствительные? – Нет, – призналась я, – это от неожиданности. – Сейчас сюда от неожиданности весь город сбежится. Хотя он, конечно, имел в виду Ясперу. Но я надеялась, ей хватит ума не лезть. – Очень по-разному, – через минуту, переведя дух и уняв колотящееся сердце, я решила все же ответить. – Что-то помню лучше, что-то хуже. Ну… знаешь, как будто ты просыпаешься после корпоратива, и говорят, что ты пьяным прыгал в детский бассейн бомбочкой. И ты даже помнишь разлетающихся в стороны резиновых уточек и плавающий на поверхности кусок торта, но надеешься, что, может, врут? – Что ж, уточки действительно пострадали. На ладонях остались следы от ногтей, и я поспешила спрятать руки. Хотя вряд ли Крост их не заметил. За те секунды (или минуты?), что я была в темноте, одни боги ведают, что он увидел. Хотя какие боги? Ни черта они не ведают. – Я расскажу… – облизала пересохшие губы. – Позже. Не сейчас, сейчас я не могу. – Может, и не стоит. – Крост пожал плечами. – Но мне хотелось спросить. Я думал, может, ты рассмеешься и как всегда отшутишься. – Над таким не смеются. – Ну, плакать тоже поздно, да? – Не знаю. Я устала страдать. По прошлой жизни, по маме, по Бастиану. Надоело слушать Акориона. Он слишком хорошо меня знает. И слишком хорошо осведомлен о происходящем. Порой мне кажется, что связь между нами настолько сильная, что ему ничего не стоит просто заставить меня снова в него влюбиться. За окном раздался раскат грома. Погруженную в полумрак комнату осветило молнией. Завтра мне предстояла серьезная вылазка во Флеймгорд. Добраться до столицы, чтобы никто не заметил, прошмыгнуть к королевскому дворцу. Храни хаос СМИ! Из газет я узнала, что ритуал передачи Катарины мне пройдет на закате, а последним пристанищем принцессы станет северная астрономическая башня – ее отметят траурным флагом, свидетельствующим о великой жертве его позерского величества. Внизу наверняка соберутся толпы зевак, так что придется как следует постараться. Опустить тучи как можно ниже, чтобы они скрыли меня от любопытных глаз. И умыкнуть Катарину так же незаметно. У меня был план, но его надежность вызывала много вопросов. Не попасться бы никому, иначе вместо Школы Темных я поеду во Фригхейм прятаться среди сугробов и наращивать мощь, соревнуясь с пингвинами. – Поспи, – сказал Крост. – Иначе завтра ты не встанешь, не говоря уже о том, чтобы вламываться во дворец. Не на такой исход разговора он рассчитывал. Но слабость меня спасла, избавила от нового погружения в хаос. О, его я помнила куда лучше, чем бытность безумной богиней. Хаос отпечатался каждой секундой моего нахождения там, все время, что прошло от исчезновения Деллин и возвращения Таары. Дрожь почти прошла, но я послушно залезла под одеяло и закуталась в крылья, закрыв глаза. Спать не хотелось, но и присутствие Кроста тяжелеющим с каждой секундой камнем ложилось на сердце. У дверей он обернулся. – Ты не полюбишь брата, если сама не захочешь. Не существует способа заставить одного человека полюбить другого. Если бы существовал, я бы давно им воспользовался. Вот только когда-то он говорил мне, что Таара не может вернуться. Как оказалось, слова «невозможно» не существует в Штормхолде. * * * Следующий день начался с дурдома и грозил окончиться им же. С самого утра я чувствовала себя так, словно собиралась на экзамен. В какой-то мере оно так и было: сейчас я или докажу, что со мной можно сотрудничать, плечом к плечу бороться против Акориона, либо никогда уже не выберусь из амплуа девочки-беды, вокруг которой горят чуланы и библиотеки. К счастью, на торжество моего плана (или на величайший позор) собирались смотреть только Крост с Ясперой. Кейман просто страховал, а Яспера таскалась за ним хвостиком, вероятно опасаясь Ванджерия. Но сейчас мне было не до нее, я сидела в карете, мчавшей нас во Флеймгорд, и настраивалась на первую вылазку в новом качестве. – На закате, Таара, – еще раз повторил Крост. – Не раньше. Тебе придется взлетать с крыши моего дома, держаться в облаках и спускаться практически на ощупь. Нельзя, чтобы тебя увидели. Будет очень холодно. Ты не забыла крупицы огня? В ответ я помахала рукой, где за запястье болтался браслет с крупицами. Два десятка огненных, несколько воздушных – на случай, если придется экстренно садиться с поврежденными крыльями, и кучка темных. Для конспирации, вдруг поймают. – С первыми лучами заката ты спускаешься к башне, только не получив от меня отбой, поняла? – Вот ты на мою математическую образованность ругался, а сам тоже не мистер-эрудит, – хмыкнула я. – Как я тебе первые лучи заката во время шторма увижу? Поднимусь в стратосферу? Тогда давай уже слетаю на Марс и проверю, есть ли там жизнь. Я честно быстро, одно крыло здесь, другое – там.