Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 17 из 32 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Пойдем со мной в хранилище лекарств, – сказал Ах-Каок, – и я дам тебе его. Жрец и следовавший за ним соглядатай Ах-Меш-Кука подошли к невысокому длинному зданию, стоявшему поодаль от храма. Внутри царила полутьма, и вначале глаза Абиша видели мало. Но потом из сумрака выступили ряды деревянных полок, заставленных множеством самых разнообразных сосудов. Здесь были узкогорлые кувшины, низкие чаши, маленькие кубки и огромные, почти в половину человеческого роста, корчаги. С бревен потолка свешивались веревки, к которым были прикреплены пучки сухих трав. Необычные, то резкие, то удивительно приятные запахи доносились до проходящих мимо. – Сколько же здесь лекарств! – В голосе Абиша прозвучало редкое для него искреннее восхищение. – Какая сила и могущество заключены в них, если знать, как их использовать. Хранилище было любимым детищем Ах-Каока, и жрец почувствовал себя польщенным. – Да, ты прав, Абиш, – подтвердил он. – Здесь собраны сотни средств, которые спасают здоровье и жизнь. Боги и их верные служители могут сделать многое. Вот видишь эту траву, – жрец показал на ближайший пучок. – Ты, конечно, слыхал про болезнь «томатное горло». Сколько от нее погибает и детей, и взрослых. Горло вздувается, становится ярко-красным, на нем появляются белые точки. Трое или четверо суток – и человека нет. А между тем достаточно несколько раз прополоскать горло отваром этой травы – и страшная болезнь исчезнет бесследно. – О как ты мудр, Ах-Каок! – вставил Абиш. – А возьми вот этот камень, истертый в порошок. – Горбун подвел посетителя к чаше, наполненной серовато-голубой пылью. – Он излечивает все болезни живота, особенно страшные кровавые поносы. Благодаря ему жители Тикаля уже давно не знают «горы черепов». А было время, когда целые селения вымирали от этой болезни. – Как разнообразны твои лекарства, – удивился посетитель. – Я думал, здесь только травы, а тут и травы, и камни… – И многое другое, – подхватил жрец. – Боги вложили целительную силу в самые разнообразные вещи. Надо только знать, что и как применять. Лекарство, помогающее при одной болезни, может стать страшным ядом при другой. Да! Порошок из высушенного хвоста лисицы поможет тебе при желудочной колике, но горе тому, кто вздумал бы принять его при лихорадке! – Милостивые боги, что я слышу! – снова удивился Абиш. – И хвост лисицы может быть лекарством… – А пережженные кости ягуара, смешанные со смолой, – прекрасное средство от безумия, – сказал внушительно Ах-Каок. – Свежие испражнения игуаны, положенные на бельмо, исцеляют глаз совершенно; если же тебе в глаз бросилась кровь и он стал красным, то прекрасно поможет женское молоко, закапанное в него. Если у тебя язва – возьми мазь из жира червяка чиль! Кто-то получил тяжелый удар в грудь и начал харкать кровью – спасти его можно, только сварив в человеческой моче трех живых ящериц. Пусть он пьет этот напиток – и будет спасен… Неизвестно, сколько времени увлекшийся жрец воодушевленно перечислял бы лекарства, но Абиш, помнивший про тайную цель своего прихода, мягко прервал его новым вопросом. – Не этот ли порошок ты обещал мне, о почтенный Ах-Каок? – сказал он, наудачу указывая на ближайшую чашу с каким-то серым веществом. – Нет, – отрывисто сказал очнувшийся горбун. – Он дальше. Быстро пройдя между полками, жрец взял маленький сверток из мягких листьев и вручил его гостю. – Принимай, как я сказал, и ты избавишься от своего недуга! Спрятав лекарство в маленькую сумку, Абиш рассыпался в благодарностях. Врач благосклонно кивнул ему в ответ. – А как здоровье нашего владыки верховного жреца? – спросил Абиш, следуя к выходу. – Ему сейчас лучше, – сказал Ах-Каок, – но боюсь, что скоро нас постигнет горе… – Что ты говоришь? – воскликнул его собеседник. – С ним так плохо? – Да! В любую минуту дух жизни может отлететь от него. Об этом никто не знает, но тебе я скажу правду. – Ах-Каок еще более понизил голос. – По ночам он кашляет кровью. Это плохой признак… И ему не помогло лекарство из живых ящериц… – Милостивые боги, – прошептал пораженный Абиш. – Действительно, его смерть близка. Не знаешь, почтенный Ах-Каок, назвал ли он совету жрецов имя своего преемника? – Думаю, учитывая присущую ему мудрость, он давно уже сделал это. Но подобные вещи в руках богов и жреческого совета. Зачем нам думать над этим? Могу сказать только одно: я буду служить его преемнику так же преданно и усердно, как служу ему самому. – Ты говоришь, как всегда, мудро, – согласился соглядатай Ах-Меш-Кука и после некоторой паузы продолжал: – Владыка Ах-Меш-Кук очень ценит тебя, почтенный Ах-Каок. Только вчера в доверительной беседе он говорил мне, что ты был бы лучшим верховным жрецом Тикаля со времен Ах-Кин-Маи, сподвижника великой царицы Покоб-Иш-Балам. Он считает, что верховное жречество, отданное тебе, означало бы счастье для Тикаля, но увы, – Абиш лицемерно потупил глаза, – голос и мнение могучего Ах-Меш-Кука не будут выслушаны на совете жрецов… – Да, это верно, – простодушно согласился Ах-Каок, также потупив глаза, – на жреческом совете могут звучать голоса только повелителя Тикаля и его наследника. Но, кстати, Абиш, если бы я действительно был равен по доблести великому Ах-Кин-Маи (чего я сам, конечно, ни в коем случае не думаю), то для того, чтобы получить этот сан, мне пришлось бы возвести на трон ягуара новую Покоб-Иш-Балам. Ты же, очевидно, помнишь историю ее воцарения? Ах-Кин-Маи хорошо потрудился для этого. Скорее уж новым Ах-Кин-Маи мог бы стать теперешний верховный жрец – тебе известно, надеюсь, как он привязан к юной повелительнице Эк-Лоль? Несколько секунд длилось молчание. Абиш напряженно размышлял над сказанным. – Благодарю тебя за беседу, почтенный Ах-Каок, – наконец ответил он. – Грустно, очень грустно, что владыка Ах-Меш-Кук не может насладиться мудростью твоих речей. Но я тебе очень благодарен. Не найдется ли у тебя как-нибудь полчаса времени, чтобы заглянуть ко мне? – То есть во дворец владыки Ах-Меш-Кука? – прервал его Ах-Каок. – Охотно. Жди меня в начале будущей недели. Снова поблагодарив за внимание, Абиш удалился. Но в этот вечер горбуну было суждено долго наслаждаться беседами с посетителями. Не успела длинная фигура соглядатая Ах-Меш-Кука раствориться в наступающей тьме, как жрец услышал со стороны ущелья громкое пыхтенье и тяжелые шаги, и через секунду перед ним вырос владыка Ах-Печ. Он был один. – Как?! – самым жалобным тоном произнес горбун, поспешно двинувшись навстречу к пришедшему. – Кого я вижу! Владыка Ах-Печ, самый знатный человек Тикаля, здесь без свиты, без факельщиков, носильщиков и опахалоносцев. Возможно ли это? Ах, понимаю! Очевидно, владыка обеспокоен состоянием здоровья верховного жреца. Увы, ему плохо, очень плохо… – Не нужен мне верховный жрец, – пробурчал, отдышавшись, Ах-Печ. – Я пришел к тебе, мой славный Ах-Каок! Ты очень мне нравишься! На вот, держи! И Ах-Печ сунул в руку Ах-Каока довольно большое ожерелье из нефритовых бусин. Горбун рассыпался в благодарностях. – Послушай, Ах-Каок, – продолжал Ах-Печ, – мы должны стать друзьями. Клянусь священным Солнечным глазом, ты давно мне нравишься! И вот сегодня я улучил минутку, чтобы попросту заглянуть сюда и передать тебе этот небольшой знак внимания. Я знаю, что если мне понадобится твоя помощь, то ты мне поможешь! Ну, вот и все. Будь здоров сам и не особенно печалься о здоровье своего хозяина! И, довольный своей шуткой, Ах-Печ, захохотав, удалился с той быстротой, какую только позволяла его толщина и сознание собственного величия. Горбун долго стоял неподвижно. Потом, швырнув ожерелье на землю, он обвел взглядом мерцавшие внизу огоньки и воскликнул: – Чуют! Все уже чувствуют, что приближается решительный день. И как всем сразу понадобился Ах-Каок! Ох, если бы я знал месяц тому назад то, что узнал только сегодня! Но время не ждет, я сказал Абишу, что у верховного жреца идет горлом кровь, и завтра это станет известно всему Тикалю. Представляю, что скажет он сам, когда у него спросят об этом. Нет, отступать нельзя, надо кончать с этим сейчас же! Он бесшумно растворился в темноте и отсутствовал довольно долго. Когда Ах-Каок снова уселся на ступеньку храма, слышалось его хриплое усталое дыхание, как будто он только что бегом поднялся на гору. Отдышавшись, горбун нашел на земле брошенное им ожерелье, надел его на шею и снова неподвижно застыл. Из ущелья потянуло прохладным ночным ветерком. Медленно шло время. Но вот во дворце верховного жреца один за другим зажглись огоньки, побежали в разные стороны проснувшиеся рабы, выкликая имя Ах-Каока. Когда один из них наткнулся на горбуна, тот сосредоточенно глядел вдаль. Наклонившись к его уху, раб шепнул три слова, и жрец, медленно поднявшись, пошел ко дворцу. Через несколько минут с вершины одной из пирамид раздался низкий, торжественный голос Ах-Каока: – Прими, владыка смерти, только что отлетевшую душу великого жреца! Прими ее достойно! Глава шестнадцатая ПОХОРОНЫ ВЕРХОВНОГО ЖРЕЦА Вот рассказ о девушке, дочери владыки. «Пополь-Вух» День погребения верховного жреца надолго запомнился всем жителям Тикаля. Десять суток непрерывно, днем и ночью, при свете факелов, шла неустанная работа по подготовке почившему достойной усыпальницы. Повелитель Тикаля – по просьбе любимой дочери – приказал похоронить верховного жреца в храме, посвященном великой воительнице Покоб-Иш-Балам. Десятки рабов, сняв плиты пола в святилище, терзали могучее тело пирамиды, вырубая в толще склеп и лестницу в него. Скульпторы с покрасневшими от бессонницы и воспаленными от известковой пыли глазами спешно заканчивали рельефы, на которых покойный жрец приносил жертвы богам, отдыхал в тени священного дерева, подпирающего вселенную, и даже беседовал с мудрым Ах-Кин-Маи, его далеким предшественником. По величественной наружной лестнице, бесконечными маршами уходящей ввысь, сновали рабы-носильщики, вынося в корзинах строительный мусор. А в это время сонм жрецов под предводительством Ах-Каока, избранного преемником покойного, – ахау-ах-камха Кантуль, явившись в совет жрецов, добился его избрания – возносил божествам горячие молитвы, чтобы помочь усопшему в его трудной и далекой дороге. Наконец все приготовления были окончены, склеп завершен, рельефы укреплены на стенах, внесены и расставлены богатые сосуды с пищей и питьем, приготовлены кучи известки и щебня, чтобы после похорон навсегда замуровать вход в гробницу. Ранним утром торжественная процессия выступила из дворца покойного. Впереди на носилках несли тело; жители Тикаля, плотной толпой стоявшие на пути процессии, перешептывались, что у покойника вид, как у удушенного. За носилками в пышном одеянии верховного жреца шествовал Ах-Каок, окруженный новыми подчиненными. После жрецов выступали представители знатнейших родов великого города: как всегда спесивый Ах-Печ; опечаленный Ах-Меш-Кук, в свите которого выделялся прислушивавшийся ко всем разговорам Абиш; гордый након, окруженный прославленными воинами, и другие. Большая толпа плакальщиц молча – обычаем воспрещалось днем оплакивать усопших – рвали волосы и царапали ногтями и колючками щеки и мочки ушей в знак безмерного горя. За ними в большой толпе рабов и прислужников верховного жреца шли, украшенные цветами, двое юношей и девушка-рабыня. Их должны были замуровать заживо в преддверии склепа в качестве стражей гробницы. Лица юношей были спокойны, и только девушка время от времени бросала отчаянные взгляды в толпу, как будто надеясь увидеть там своего избавителя. Погребальное шествие двигалось очень медленно, и прошло немало времени, прежде чем оно достигло своей цели – пирамиды Покоб-Иш-Балам. Перед лестницей с правой стороны уже находился наследный царевич Кантуль, окруженный многочисленной свитой; на его лице играла усмешка, которую он и не пытался скрывать. Его приближенные, чувствуя настроение своего повелителя, весело переговаривались между собой. С левой стороны стояла Эк-Лоль; ее сопровождало значительно меньшее число людей. Лицо царевны было печально; неожиданная потеря одного из немногих ее приверженцев, неоднократно рассказывавшего о великой правительнице прошлого и заронившего в ее душу мысль последовать ее примеру, сильно огорчила девушку. Она чувствовала себя в это утро особенно одинокой. Сейчас около девушки не было никого, на кого она могла бы положиться. На какой-то неуловимый миг у Эк-Лоль вспыхнуло сожаление, что рядом с ней нет Хун-Ахау, но приближающаяся процессия отвлекла ее от этой мысли. Перед подъемом шествие перестроилось. После носилок и Ах-Каока на ступени лестницы вступил ахау-ах-камха Кантуль со своей свитой, за ними – царевна, а за ней последовали представители знатных родов. Ах-Печ, гневно фыркнув, протолкался к Ах-Меш-Куку и что-то шепнул ему на ухо; как и всегда сдержанный, Ах-Меш-Кук степенно наклонил голову. И только натренированное ухо Абиша сумело уловить два слова раздраженного толстяка: «детеныши» и «недолго». Медленно-медленно поднималась печальная процессия по ступенькам. Пение жрецов становилось все более печальным и пронзительным. Им вторил крепчавший на высоте ветер. А внизу, у подножия пирамиды, выстраивались все новые и новые толпы людей, задиравших головы, чтобы не прозевать момент, когда шествие покажется на вершине пирамиды, перед тем как войти в святилище. Носилки с телом уже были близки к верхней площадке, а плакальщицы и рабы, предназначенные в жертву, только вступили на первые ступеньки лестницы. Стоявший в толпе старый земледелец Вукуб-Ти-хаш, два дня добиравшийся до столицы, чтобы посмотреть на редкостное зрелище, шепнул своему соседу: – А им всем будет трудно разместиться на площадке перед храмом. Уж больно много народу собралось. И перья на украшениях они себе пообломают – такая там будет давка! И через секунду добавил мечтательно: – Вот было бы хорошо, если бы вдруг пирамида рухнула! – Это зачем же? – сердито спросил его сосед. – Сразу бы не стало никого, кому надо платить налоги и сборы. – И Вукуб-Тихаш залился тихим дребезжащим смехом.
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!