Он покачал головой. – Дело не в доверии. – Тогда в чем же? Он вновь не ответил, и мы оба знали почему: не мог. Однако Сайон… производил впечатление человека мягкого. Что это за правда, настолько незначительная, что не задержалась в моей памяти, но при этом настолько невероятная, что он не мог о ней поведать? Наконец с его губ сорвался слабый выдох. – Если ты откроешь мне свою душу, Айя, возможно, я отплачу тем же. От его ответа я едва не задохнулась. Я ждала молчания или что он сменит тему, или даже извинится, но уж точно не подобного предложения – такого, которое я не могла принять. Солгать не получится: уже тогда я понимала, что он видит меня насквозь. Попробуй я скрыть правду, он поймет – следовательно, я не могла пойти на такую сделку. Потому что не могла признаться ему, что скучаю по своей известности в городе, по своему творчеству и что никогда не буду счастлива на ферме, подковывая лошадей и собирая овес. Что я мечтала влюбиться в мужчину, чего со мной никогда по-настоящему не случалось. Что хотела иметь детей, поскольку мамин род прервется на мне. Что мне отчаянно хотелось значить что-то большее для другого человека. Быть для него всем миром, хотя бы на несколько лет, пока любовь не пройдет. Я не могла признаться Сайону, что с войной в Рожане потеряла вкус к жизни и что нечто в нем начало возрождать этот вкус. Что-то, помимо его странной красоты и ярких глаз. Что-то, что касалось самой души. Я молчала слишком долго: непринятое предложение превратилось в пепел и осыпалось у наших ног. Наконец он спросил, без всякой обиды: – Можешь поднести лампу? Пожалуйста! Я постояла несколько мгновений, затем полезла к нему. – Только потому, что ты попросил вежливо, – пробормотала я и высоко подняла лампу, освещая его работу. – Разве солдаты ходят по соборам? – А солдатам запрещено в них входить? Я встретилась с ним взглядом. – Значит, ты не только надсмотрщик, но еще и солдат? Он замер. – Меня называют по-разному. Я обдумала его слова, осторожно поддевая верхний слой и заглядывая внутрь – как яблоко, которое нужно очистить от кожуры. – Не запрещено, просто… – Кажется, тогда ваша война еще не началась. Я облизала губы. – «Ваша» война? Интересно, он пытался мне намекнуть или просто не умел лгать? Или… не совсем лгать, а скрывать правду. Он разжег огонь. Я не видела, чтобы он пользовался огнивом, хотя и не следила за его руками. Я подождала несколько мгновений. – Ты не солдат Рожана. Он тоже помолчал, прежде чем признать: – Нет. – И не Белата. – Нет. Я присела на черепицу, продолжая высоко держать лампу. – Но ты не скажешь мне, кому служишь. На этот раз он встретился со мной взглядом. – Нет. Вздохнув, я поставила лампу на черепицу. – А твои друзья? Для которых предназначен этот кошмар? Я понятия не имела, как им полагается увидеть строение, на крыше-то. Сайон покачал головой. – Я предпочту тебя пощадить. – Пощадить? Ведь ты говорил, что они не причинят мне вреда. – Они не причинят. – Значит, по-твоему, я недостаточно умна, чтобы понять правду? – Я не хотела вновь поднимать тему доверия. Пока. Он приостановился. Поймал мой взгляд. – Я бы не стал предполагать подобное. Обхватив колени руками, я оглядела черноту вокруг. Луна вновь спряталась, отправившись обозревать другую сторону Матушки-Земли, однако по-прежнему ярко сияли звезды, не отягощенные никакими заботами. – Мы фермеры, – пробормотала я. Его пристальный взгляд на моем лице ощущался подобно лучу Солнца. – Мне страшно за урожай. – Я вытащила из кармана часы и повернула циферблат к свету. Завела их. – Уж не знаю, сколько он продержится. Сайон кивнул. – Ее свет замедлит увядание. – Свет Луны? Еще один кивок. Я откинулась назад, опираясь на локти. – Интересно, куда подевался Солнце? И волнует ли Его вообще, что без Него мы можем умереть с голоду. Сайон напрягся. Я вздохнула. – Мы обойдемся тем немногим, что у нас есть. – Я ободряюще ему улыбнулась. – Бабушка считает тебя негодяем. Возможно, мама тоже. Но вдруг ты ниспослан нам богом? Всего за два дня ты пополнил наши запасы настолько, насколько я не смогла бы и за два года. – Едва ли. Я пожала плечами. – Тем не менее. – Поискала взглядом созвездия. – Ты переживаешь о своей семье? Он промолчал, и я исправила вопрос: – У тебя есть семья? Он убрал руки от желоба. – Зависит от того, что ты подразумеваешь под «семьей». Мои брови сошлись на переносице. – Что я подразумеваю? А сколько значений у семьи? Он взглянул на небо, будто звезды могли ответить за него. Затем его взгляд опустился, остановившись на тьме где-то за домом. – Ай? – Его ровным голосом мое имя звучало так почтительно и так идеально. – А?