– Верно, – согласился он, опуская кружку. – И боюсь, мне придется говорить уклончиво. – Он окинул взглядом ферму. – Не хотелось бы просить о большем… – Спрашивай. Он посмотрел на меня, его глаза мерцали в темноте подобно опалам. – Мне кое-что нужно. Со мной были… друзья, и, возможно, они все еще в этих краях. – Должно быть, на моем лице проступила тревога, поскольку он поспешил добавить: – Достойный народ. Ни я, ни они не желаем вам вреда. Я кивнула, но шея подчинялась с трудом. – У вас есть что-нибудь, из чего можно соорудить корыто? Что-нибудь длинное и пологое, – зажав стакан под мышкой, он изобразил предмет руками, – где можно разжечь огонь? Вопрос застал меня врасплох. – Э-э… то есть нечто из металла или керамики? – Я бросила взгляд на сарай. – Желоба металлические. Можешь их взять. Только при условии, что потом прибьешь их обратно. – Дождь сейчас был наименьшей из моих забот. Я плотнее закуталась в шаль, спасаясь от холода. Он проследил за моим взглядом. – Они могут подойти. Скажите, у вас не найдется… – Он замолчал и покрутил запястьем, словно с трудом вспоминая слово, хотя свободно говорил на рожанском. – Возможно, кварц. Или гранит? Я покачала головой. – Можешь поискать в шахтах. – Я указала на горы далеко на западе. Он нахмурился. – Пойдут и угли. Мне бы не хотелось брать у вас дрова, но если я наколю достаточно… – Пожалуйста, пользуйся нашими запасами, только не забудь их восполнить. Он замолчал. И на этот раз точно усмехнулся. Я прищурилась. – Что такое? Он лишь покачал головой и протянул мне кружку. – Спасибо. Однако я ее не взяла. – Ответь по крайней мере на некоторые вопросы. У нас весьма живое воображение, склонное к причудам. Если ты не готов поведать, как тебя сюда занесло, то объясни хотя бы, почему улыбнулся. Он рассматривал меня несколько мгновений, и я смутилась под пристальным взглядом его глаз, которые в свете лампы походили на золотые монеты. – Просто я не привык, чтобы меня прерывали. Я удивленно заморгала. – Ведь не родился же ты уважаемым управляющим, путешествующим в глуши с сомнительными друзьями. Он вновь протянул мне кружку, не отвечая на сарказм. – Я закончу это задание для твоей бабушки. Затем… – Он указал на сарай. Я прикусила губу. Взяла стакан и повернулась обратно к дому, но остановилась. – Я не скажу ей про желоба, – бросила через плечо. – Это будет нашей маленькой тайной. Его мягкий смешок коснулся волос на шее, как дуновение летнего ветерка. Я успела сделать несколько шагов, прежде чем он позвал меня: – Айя. Ай. – Я приостановилась. – Мне казалось, ты уже достигла вершины, но ты стала только лучше. Я повернулась к нему. Он поднял половинку бревна и поставил на пень. – Мой образ на мольберте. Очень хороший. Щеки у меня вспыхнули, и, боясь ляпнуть глупость, я лишь кивнула в благодарность за похвалу и продолжила путь, так крепко сжимая в руках стакан, что удивительно, как он не треснул. Сайон неустанно трудился два дня. Даже не знаю, когда он отдыхал. Хотя Ката отправила его спать в сарай, в первый день я легла на тюфяке, оставив ему кровать. Впрочем, он не пришел, поэтому вторую «ночь» в ней спала я. Наш гость без пререканий слушался Кату, прямо как некогда мой дедушка, который не возражал против указаний до тех пор, пока его кормили теплым ужином и согревали постель. Настала моя очередь готовить. Я сидела у открытой задней двери, ощипывая курицу и перешептываясь с мамой. – Он так ничего и не рассказал о себе. – Она чистила морковку, которую вырвала в огороде рядом с домом – резиновую и с пожухлыми листьями от нехватки Солнца. – Может, он не помнит. – В это оправдание я сама верила с трудом. – Может, он получил травму. На войне или еще где. Энера поджала губы и кивнула, размышляя. Мы обе замерли, заслышав шаги на крыше. – Что он делает? – спросила мама, уставившись в потолок так, будто могла что-то сквозь него увидеть. Я вспомнила о желобах. – Пойду гляну. Она кивнула, но, когда я отложила почти ощипанную птицу, схватила меня за запястье и повернула руку к свече. На ладони виднелись следы угля. – Вечно она рисует, – сказала мама со слабой улыбкой. – Даже когда наступает конец света. – Вовсе не наступает, – возразила я, отнимая руку. Но я и в самом деле рисовала. Заполняла страницу за страницей набросками Сайона, пытаясь запечатлеть его глаза, однако это оказалось так же сложно, как передать сияние Луны на том первом рисунке, который я сделала сразу после исчезновения Солнца. И то и другое слишком волнующе, чтобы образы можно было передать столь примитивными средствами. Сайон сказал, что я стала лучше. После работы в соборе? Каждый раз, пытаясь разузнать у него наше общее прошлое и натыкаясь на глухую стену, я ужасно раздражалась. Увидев прислоненную к задней стене дома лестницу, я с трудом по ней взобралась. Досада подпитывала каждый шаг, на сгибе локтя резко раскачивалась лампа. Я едва не позабыла о своем раздражении, когда увидела, что сделал Сайон. Он согнул и разрезал металлические желоба, образовав непонятный символ – по крайней мере, непонятный с моего ракурса. В нем тлели мягкие красные угольки, и Сайон подбрасывал к его основанию дрова, чтобы добавить еще. В голове теснилось множество вопросов, но один взял верх: – Откуда ты меня знаешь? Он поднял голову. Казалось, его глаза светятся сами по себе. В тени стрекотали сверчки. Его взгляд вернулся к странной конструкции. – Видел тебя в Элджероне, в соборе. Я поднялась на крышу, стараясь не потерять равновесие. – Я бы тебя запомнила. – Да? Я принялась нервно теребить свою косу. – Ну разумеется. Ты… запоминаешься. – Я отказывалась смущаться от этого слова. Мгновение он не отвечал. – Сейчас я выгляжу иначе. Я уставилась на него, пытаясь понять. Пытаясь представить его с короткими волосами или более худым. Возможно, чисто выбритым. Память отказывалась повиноваться, но если рассмотреть его при свете дня… – Ты мне не доверяешь? – спросила я. Он замер, но не ответил. Я вздохнула. – Конечно, нет, ты меня почти не знаешь… Или знаешь, а значит, у меня далеко не такая надежная память, как мне кажется.