Опустившись рядом с мужчиной на колени, я потрясла его за плечо. – Господин! Господин? Он горел, словно в лихорадке. Что ж, по крайней мере, живой. Поставив лампу на землю, я встряхнула его сильнее. – Вы меня слышите? Вы ранены? Я оглядела мужчину в поисках травм, но ничего не обнаружила. Однако он явно был нездоров. Кожа горела, как стекло на масляной лампе, и он не приходил в себя. Мне никак не дотащить его до дома: он слишком тяжелый. Я упрекнула себя за то, что не взяла с собой Лозу. – Я позову на помощь, – прошептала я, хватая лампу. – Не волнуйтесь, я приведу помощь! И я помчалась вниз по реке, затем свернула на тропинку, теперь уже не думая о подвернутых лодыжках: лишь бы успеть вернуться к больному, пока не стало слишком поздно. Интересно, как выглядит Его лик, и узнаю ли я Его при встрече? Глава 2 Сперва я забежала в сарай, затем в спешке кинулась к дому. К счастью, мама еще не ушла в лес за древесиной: едва взглянув на меня, она вскочила на ноги и бросилась вместе со мной в сарай. По дороге я все объяснила: что нашла у реки незнакомца и он без сознания, в лихорадке. Он не был одним из наших соседей по ферме, поскольку все они жили за много миль от нас, и я видела их всех хотя бы раз. Мы таки рискнули оседлать Лозу, хотя она скакала беспокойно и шарахалась от каждой тени – тишина тревожила ее даже больше, чем меня. Когда мы добрались до реки, я соскользнула со спины лошади и принялась лихорадочно оглядывать землю. На мгновение я испугалась, что мужчина соскользнул в реку или переместился и теперь я его не найду, однако он лежал там же, где и прежде. Энера подбежала ко мне, тяжело дыша, и воскликнула: – Какой он большой! Мы вновь попытались привести его в чувство, чтобы он сам забрался на Лозу. Мама набрала пригоршню воды и плеснула ему в лицо. Я его потрясла, покричала – ничего. Только грудная клет- ка двигалась, расширяясь с каждым медленным вдохом. – Он раскаленный, – заметила Энера, когда мы решили тащить его сами. – Ночь не переживет. – Нужно хотя бы попытаться. – Я подхватила его под одну руку, мама взяла за другую, и мы потянули. Мужчина определенно был крепким детиной. Нам удавалось протащить его буквально по дюйму зараз. Энера успокаивала Лозу, пока я бормотала бедняге весом с быка: «Как это вы не отощали с таким-то жаром?». Не знаю, сколько мы запихивали его на спину Лозы – Энере пришлось поставить кобылку на колени, – однако ночь никогда не казалась такой долгой. Под конец наши плечи и руки дрожали от перенапряжения. Дорога домой далась немного легче. – Что это?! – взревела Ката, когда мы подвели Лозу прямо к двери. Крупную пахотную лошадь в дом не заведешь, поэтому я стащила незнакомца с ее спины, колени подогнулись под его весом. Мама быстро обошла страдальца с другой стороны, чтобы облегчить мою ношу. – Нашли… у реки. – Я избегала взгляда бабушки и сосредоточилась на том, чтобы не сутулиться. Моя комната находилась ближе всего, поэтому мы затащили мужчину внутрь и взвалили на кровать. Ну, по крайней мере, бóльшую его часть. Пять лет работы на ферме нисколько не подготовили меня к такому труду. Я совершенно обессилела, тем не менее закинула на матрас и его ноги. Касавшиеся меня плечи горели: жар перекинулся с его кожи на мою. Я вытерла испарину со лба. Мама спешно удалилась, вероятно, за водой, и я вспомнила об оставленных у реки ведрах. Вошла Ката, высоко держа свечу над головой. Я ахнула одновременно с ее вопросом: – Кто он такой? Я не ответила. Яркая свеча в сочетании с другими источниками света в доме впервые позволила мне разглядеть лицо незнакомца. Оно было… завораживающим. Потрясающим. Ничего подобного я не видела никогда в жизни. Черты выразительные, почти царственные, и как бы странно это ни прозвучало, в нем было что-то ото льва. И мне вовсе не почудилось, будто у него золотистая кожа. Без металлического отблеска, но столь насыщенно-золотистая, словно того же цвета и его мышцы, органы и кости. Распущенные золотые локоны ниспадали на плечи, в них проглядывали более темные пряди. Его окутывала свободная одежда, приколотая медальонами без опознавательных знаков. Она складками лежала на груди, завязывалась вокруг талии и расходилась к низу широкими штанами. Мне прежде не доводилось видеть подобного наряда, и все же самым необычным была сама ткань. Почти в трансе я наклонилась и пощупала ее. Определенно не хлопок, не шерсть и не лен. Похожа на органзу, только гораздо мягче. В голове замелькали все известные мне материалы по эту сторону Матушки-Земли, но ни один не подходил. А самое странное, что… при виде мужчины в груди екнуло… будто мы уже встречались. Вот только я никогда бы не забыла такого лица. Бабушка залепила ему пощечину. – Ката! – рявкнула я. Она ударила его гораздо сильнее, чем требовалось. Мужчина даже не дрогнул. – Не телорианец, но идей получше у меня нет. Ката наклонилась так близко, что свеча едва не капала на кожу незнакомца. Она приподняла его веко – глаза закатились. Торопливо вошла Энера с миской воды и тряпками. Затем отжала одну и положила ему на лоб, а другую на грудь. – Не телорианец, – почти эхом отозвалась я, соглашаясь с бабушкой. При ином освещении цветом кожи он, может, и сошел бы за телорианца, но большинство из них были худыми, хотя порой долговязыми – такого я бы без особого труда затащила на лошадь. Вздрогнув, я попятилась. – Э-э… заварю крапиву. Она поможет унять лихорадку. Бабушка фыркнула. – А воду где возьмешь? Ничто не ускользало от внимания Каты. Тем не менее я вышла из комнаты и подогрела на жалкой плите воду, которая у нас еще оставалась. Каждый раз, когда я моргала, на веках вырисовывалось золотистое лицо незнакомца. Я вновь вздрогнула. Глубоко задышала, чтобы ослабить растущее под ребрами напряжение. «Мы не виделись прежде, – сказала себе, измельчая колючие листья в ступе. – Такое лицо не забудешь. Я бы его нарисовала». Несмотря на ноющие конечности, усталость и замешательство, у меня ужасно чесались руки именно это и сделать. Позже я проснулась от того, что перекладина кровати врезалась мне в щеку. Я вызвалась присмотреть за незнакомцем и заснула. Одна из свечей догорела, поэтому я пододвинула другую поближе, чтобы получше разглядеть мужчину. Без изменений. Грудь вздымалась и опускалась, как при крепком сне. Я сняла с его лба тряпку и заметила, какая она горячая. Положив на лоб уже ладонь, я вздрогнула: лихорадка только усилилась. «Ночь не переживет», – сказала мама. Я выудила из кармана дедушкины часы. Пять утра. Передвижения Луны отличались от солнечных, и нельзя было полагаться на нее для определения времени. Порой она пересекала небо с полуночи до полудня, а потом появлялась вновь в три часа и пряталась в четыре. Словно не могла насладиться размахом своего недавно выросшего царства. Или же что-то искала. Незнакомец выжил, но совсем не шел на поправку. Присев на край кровати, я слегка похлопала его по щеке, покрытой короткой ухоженной бородой. – Господин, проснитесь, – прошептала, чтобы не разбудить спящих в соседней комнате маму с бабушкой. – Проснитесь хотя бы ненадолго и назовите свое имя. Он не пошевелился. Прикусив губу, я взяла свечу и ушла на кухню, где порылась в шкафчиках и отыскала еще крапивы и цветков бузины, которые мама засушила весной. Внезапно я осознала, что с темным небом будет трудно искать травы… если они вообще вырастут. Я не могла похвастаться таким запасом, как у двоюродной сестры Зайзи, и теперь об этом жалела. Заварив чай крепче предыдущего, я принесла напиток в комнату. Положив голову мужчины на сгиб локтя, приподняла и помогла пить. По нескольку капель зараз, тем не менее он пил. Боже, он весь горел! Никогда не видела такой сильной лихорадки. – Вы в Рожане, недалеко от Гоутира, – прошептала я. – Вы в безопасности. Вероятно, он путешествовал, хотя при нем не было вещей. Возможно, их унесло течением. А возможно, течением унесло его, и на берег он сумел выбраться из последних сил. – Мы позаботимся о вас по мере возможности. – Я взглянула на темное окно. – Хотя вы не так уж много пропускаете. Вздохнув, я отставила кружку и посмотрела на мужчину. Он в самом деле был необыкновенным. Я наклонилась ближе. – Если не проснетесь, я придумаю вам ужасное прозвище, и все будут вас так называть, не сомневайтесь. Угроза не подействовала. Нахмурившись, я поднесла свечу к его лицу. Чувствуя себя немного глупо, провела пальцами по его точеному носу. Я могла бы высечь этот нос в мраморе. Мне стало интересно, какие у него глаза: круглые? с опущенными уголками? с нависшими веками? У него была сильная челюсть и широкие скулы. Полные губы. Такое лицо прекрасно смотрелось бы в камне. Разумеется, Ката озвереет, вздумай я чеканить камень в доме. Хотя у меня и подходящего камня-то не было. Я вновь взглянула на часы. Вытянув руки – боль постепенно проходила, – я подошла к крошечному шкафу и вытащила мольберт. У меня еще оставался холст, но его я берегла. Бумага была дешевле, хотя тоже довольно дорогая, что, вероятно, служило основной причиной нелюбви бабушки к моему творчеству. Я выбрала небольшой формат, прикрепила к мольберту и зажгла еще две свечи, чтобы видеть и Золотого, и бумагу. Я улыбнулась.