– К лучшему, – кивнула она, подходя к незаконченной картине с Сайоном. Поднесла к ней лампу. – Но меняется не только твое творчество, Ай. Ты тоже. Я усмехнулась. – Ты не пробыла здесь и дня… – И уже заметила. Я хорошо тебя знаю. Ты меняешься. – Она наклонила голову в сторону картины. – И думаю, мне понятно, почему. Я прикусила губу и оглянулась так, будто сзади мог стоять местный судья, готовый огласить приговор. Я вошла в сарай и закрыла за собой дверь. – Я… – Закончить не получилось. – Не рискну говорить, что ты его любишь, – ухмыльнулась Зайзи, отчего показались клыки. – Хотелось бы еще пожить. Но ты определенно… – Она повернулась, и свет лампы окутал бюст, – им заинтригована. – Протянув руку, она коснулась еще мягкой серой глины. – Надо бы это закончить. – Я не знала, как выглядят его глаза, – прошептала я. Вздохнула. – Нет времени заканчивать. – Ты выкраиваешь время. – Сестра указала на другие работы. Это она еще не видела гору набросков Сайона в альбоме. Ее взгляд смягчился. – Ты никогда не тратишь время на ерунду. Так что наверняка это важно. Обхватив себя руками, я неохотно наклонила голову в знак согласия. – В нем есть глубина, которой я никогда ни в ком не видела. Словно я могу упасть в него и не коснуться дна. Зайзи молча изучала другой портрет. – Он говорит, что знает меня по Элджерону, – продолжила я. – Он отметил мой прогресс. В нем есть что-то знакомое. Но я никак не могу его вспомнить. Я никогда бы не забыла такое лицо. Такого мужчину. – Возможно, Эдкар… Я отмахнулась от имени, которое не произносилось вслух уже много лет. Мне не нравилось говорить о смерти Эдкара. – Нет, после. В соборе. – В новом? Я кивнула. Зайзи прикусила губу. – Будь осторожна, Айя. – Я всегда осторожна. – Будь осторожна, – тем не менее повторила сестра. Она сжала мое плечо, затем шагнула в бесконечную ночь, забрав с собой лампу. Я задержалась в пристройке – настолько, что бабушка наверняка меня отругает, если увидит, – разглядывая свое творчество. Пролистала старые работы, некоторые еще со времен жизни в столице, достала несколько и сравнила с новыми. Затем спрятала мысли подальше, точно так же, как и картины, и вышла, не забыв запереть дверь на задвижку. Луна вновь скрылась за облаками, поэтому я подняла лампу повыше и направилась к курятнику. Яиц было немного, куры стали плохо нестись, то ли из-за тьмы, то ли из-за волнений с ворами. Я нашла несколько овальных камней и подсунула в гнезда, чтобы их вдохновить. Наконец проверила животных в сарае, хотя к ним утром заглядывала Энера. После я направилась к дому, но заметила Сайона на тропинке к реке между полями. Он надел одну из потрепанных шляп моего деда, надвинув почти на глаза, словно маскировался. Но его взгляд был устремлен в небо, где из-за облаков виднелась полоска серебристого света огромной Луны. Я подошла к нему и остановилась рядом. – Она прекрасна. Но я скучаю по Солнцу. Ответом мне был лишь низкое горловое «хм». Я наблюдала вместе с ним за небом, пока облака не сдвинулись и не закрыли свет. Несмотря на то, что воздух был свежим, от Сайона исходил жар. Мой рукав задел его локоть. – Чем ты занимался до того, как стал солдатом? Он взглянул на меня, глаза вспыхнули, словно освещенные изнутри. – Почему ты спрашиваешь? Я усмехнулась, и от меня не ускользнуло то, как его взгляд опустился на мои губы. Однако я старалась об этом не задумываться. – Потому что хочу знать. Зачем еще спрашивать? Все та же едва заметная улыбка тронула его губы. Интересно, они мягкие или огрубевшие от работы, путешествий и Солнца? Я не знала, что предпочла бы. – Чем ты занималась до того, как стала художницей? – спросил он в ответ. Я подняла корзинку с тремя яйцами. – Хозяйством, чем же еще? Он кивнул. Повернулся обратно к небу. – Я охранял правопорядок. Не такого ответа я ожидала. – Как тебя угораздило? Он съежился, словно я взвалила ему на плечи тяжелое ярмо. – У меня не было выбора. – И вновь он повернулся ко мне. – Вы все обладаете удивительным даром. – Он указал на дом. – Выбором. И порой с легкостью принимаете его как должное. – Ты имеешь в виду смертных? Он кивнул. Я шагнула вперед, чтобы лучше видеть выражение на его лице, хотя держала лампу в сторонке. – Разве ты не можешь… выбирать? Он помешкал. Поднял руку и изучил ее. Провел пальцами по ладони. – В таком виде? Не уверен. Поставив корзинку, я тоже провела пальцами по его ладони. «В таком виде». Разве не так он обычно выглядит? Его пальцы сомкнулись вокруг моей ладони, прикосновение прогнало ночную прохладу. – Почему тебя не называют полным именем, Айя? Он ловко сменил тему. Я не стала возражать. Пожала плечами. Некоторые, например белатцы и телорианцы, носили и фамилии, но рожанины всегда обозначались географически. Айя – мое полное имя. Или Айя Рожанская. – У людей принято сокращать имена. Так милее. Или же из-за лени. – Когда к тебе обращаются, такое впечатление, что людям больно: «Ай, нужно сделать то, ай, нужно сделать это». – В его глазах зажглись веселые огоньки. Я шлепнула его по руке. – Можно подумать, у тебя имя обычное! Сай-он, – протянула я. – Никогда не слышала такого имени. Он кивнул. – Оно очень старое. Это простое заявление потушило всякое веселье. – Насколько? Он устремил взгляд на овсяное поле. – Очень. Сколько может жить божок? Около тысячелетия? Действительно, очень много. Я задумалась. – Какое твое самое раннее воспоминание? Он бросил на меня взгляд и лишь покачал головой. Я повернулась, чтобы лучше его видеть, и прошептала: – Я никому ничего не сказала. О божках, с которыми ты разговаривал. О… свете. Он не ответил. Только смотрел мне в глаза, словно мог разглядеть в них всю правду. Словно знал, что я подслушивала. – Будь ты хоть дезертиром, или наемником, или… пиратом, – я усмехнулась, – мне все равно. Ну ладно, не совсем. Он подавил улыбку, отчего моя только стала шире.