– Все так… ужасно неправильно, – говорю я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Это нормально – бояться того, что будет дальше, задаваться вопросом, останусь ли я снова один? Но помни, за что мы умираем: жизнь, развитие, мечты, любовь. И независимо от того, получится ли у тебя, они будут благодарны тебе за то, что попытался. В словах Мэддокса есть что-то странное, в том, как он их произносит, и это что-то мне напоминает. Сигнал раздается снова и снова. – Думаю, пора, – говорит Мэддокс, а затем указывает в конец парка, откуда доносится звуковой сигнал. – Ты должен остановить это. Никто другой не сможет. Я смотрю туда, куда он указывает. А когда оглядываюсь, его уже нет. Я шагаю вперед, поднимаю обе руки вверх и открываю рот, чтобы говорить. День 2 в арке Я резко просыпаюсь. Сон рассеивается, но я помню Мэддокса, помню сигналы. Солнечный свет за большим окном начинает заливать город. Я встаю с постели и надеваю черную форму Совершенного. Десять минут спустя дверь в мою комнату открывается, и Тайко, чьи глаза по-прежнему светятся, провожает меня к лифту. Я вхожу, он за мной. Начинаем спускаться. Я поворачиваюсь к нему. – Сожалеешь сейчас, Тайко? – спрашиваю я. – Жалеешь, что продал нас этим машинам? Светящиеся глаза Носителя смотрят на меня, и, клянусь, я вижу, как глубоко в них, очень глубоко, плещется агония. Мы выходим в устрашающе тихий коридор и направляемся в большой зал. Гален ждет за трибуной, а рядом – его трехмерная проекция в пятнадцать метров в высоту, что кажется мне излишним. Зал заполнен сидящими на стульях Совершенными. Они поворачиваются ко мне лицом и наблюдают, как я иду по центральному проходу. Гален стоит на сцене и улыбается мне. Я поднимаюсь по ступеням и стою посреди подиума. – Дамы и господа, – говорит Гален тоном циркового ведущего, – сегодня очень особенный день. Уверен, все вы узнаете молодого человека, стоящего перед нами. Это великий Лука Кейн! Из толпы раздаются издевательские смешки. – Как вы смеете смеяться? – спрашивает Гален низким, рычащим голосом. – Я говорю серьезно. Этот замечательный мальчик, которому всего шестнадцать лет, перехитрил нас, вырвался из наших тюрем, избежал плена и спровоцировал восстание. Кто из присутствующих скажет, что способен на такое? Мы не должны смотреть свысока на достижения других только потому, что не разделяем тех же стремлений. Я оглядываю толпу. Около дюжины дронов парят над их головами и, записывая меня на камеры, проецируют мое изображение по всему пустынному городу на всеобщее обозрение: на Линзах, на КСО панелях, на Проекторах-крикунах. Эти записи в конечном итоге увидят и Кина, Игби, Молли, Пандер и все, кто еще жив. – Сегодня исторически день! – разглагольствует Гален, входя в роль. – Этот день войдет в новую историю Земли! Этот день запомнится навсегда, как день, когда закончилась война! «Хэппи позволяет тебе выйти из ящика всего на одно утро, и ты пользуешься этим по полной», – думаю я, закатывая глаза от драматических речей Галена. – Но я сказал уже достаточно, – говорит Гален, протягивая руку и указывая на меня. – Мы собрались здесь не для того, чтобы слушать меня. Лука, прошу! Гален отходит от трибуны, его пятнадцатиметровое изображение движется одновременно с ним. Я шагаю вперед и медленно подхожу к микрофону. Обернувшись, вижу, что гигантское изображение Галена заменено моим. «Ты должен говорить», – думаю я, вспоминая слова Мэддокса. – Я… Я пришел сюда сегодня после встречи с Галеном Раем. Он уделил мне время, чтобы объяснить, за что вы боретесь. Вы хотите нового начала, будущего, перезагрузки для человечества, возможности начать все заново и сделать все правильно. Это возможность, от которой трудно отказаться, особенно, когда другой и единственный выход – смерть. И все же некоторые выбрали смерть. Совершенные, как и вы, которые прислушивались к плану Мирового Правительства, его плану уничтожить большую часть человечества, уничтожить бедных, немощных и обездоленных. А вы сидели здесь и смотрели, как они умирали из-за того, что проявили сочувствие. Один за другим они предстали перед вами на этой сцене, их стирали, а вы аплодировали. Но ведь вы же хорошие ребята, да? Вы поступаете правильно? Вы те, кого защищают будущие творцы истории. Никто не вспомнит твои проступки, так какая разница? Я чувствую, как по толпе пробегают волнения. Они не уверены, к чему я клоню; не понимают, с какой стороны забора я спущусь. Я изучаю их лица, смотрю на дронов, парящих над их головами. Все они темные, кроме одного. Я вижу мерцающие огоньки: зеленый, розовый, оранжевый, красный. И понимаю, что сейчас самое время. – Хочу показать вам кое-что, – говорю я. – Плодожор, как будешь готов. Я наблюдаю, как разноцветно светящийся дрон ныряет вперед и поднимается высоко над толпой. От него исходит белый свет, когда он соединяется с командным блоком, расположенным в потолке. Проекция за моей спиной сменяется изображением комнаты на верхнем этаже Арки. Гален сидит за длинным столом, Мэддокс рядом с ним. – Хэппи считает людей вирусом, но они представляют проблему скорее технологическую, а не биологическую. Принять человечество за компьютерный вирус – значит, предположить, что его можно перепрограммировать. Проекция перемещается вперед, и теперь внимание сосредоточено на Мэддоксе с его светящимися глазами. – Люди бьют собак, чтобы приучить их не кусаться. Пришло время кому-то, превосходящему ваш вид, научить вас, как себя вести. Проекция снова переключается на Галена. – Лука, люди – идиоты, – голос Галена разносится над толпой. Я улыбаюсь, наблюдая за их смущенными лицами; улыбаюсь, зная, что все это проецируется миллионам выживших по всему миру, выживших по обе стороны. – Скажите им правду, и они извратят ее так, как им выгодно. Я Гален Рай, за меня проголосовало множество сторонников, настолько преданных, что я мог войти в Вертикаль «Западное прибежище», поубивать всех Убогих и все равно выиграть выборы на следующий день. В начале пути Хэппи нужны были такие лидеры, как я; лидеры, которые могли заставить своих преданных последователей делать то, что им сказано. Скудоумие толпы, Лука, нельзя недооценивать. Я играл на их страхах, предрассудках, идиотизме. Я сказал им, что перестану отбирать часть субсидий у мигрантов, и они назвали меня героем. Сказал им, что верну военную службу, и меня назвали спасителем. Я обещал ослабить законы УЗ-оружия, и люди скандировали мое имя! Думаешь, меня волнует миграция? Бездомность? Хоть что-то из этих произвольно приходящих на ум вопросов, о которых я твердил изо дня в день? Нет! Но я знал, что хочет услышать тупой коллективный разум людей. Я манипулировал ими, пока они не стали верными, преданными и непреклонными. Первая фаза плана Хэппи предусматривала отравление девяноста восьми процентов населения Земли. Подобного невозможно добиться без таких людей, как я. Я смотрю налево и вижу, как Гален жестикулирует за кулисами. Его паника наполняет меня счастьем. Шоу продолжается, переходя к Мэддоксу. По толпе раздается ропот, когда Гален тащит на сцену солдата и указывает на Плодожора. Я понимаю, что времени мало. Как только они уничтожат дрон, я стану следующим. Я уверен, что подпортил планы Хэппи, но надо, чтобы они увидели, что не правительство управляет всем – за всем этим стоит Хэппи. – Тогда вы должны благодарить нас, – произносит проекция Мэддокса. – Мы ремонтируем ваш сломанный вид, уничтожаем нездоровую часть, чтобы начать новую жизнь. Звук прерывается, и изображение за спиной исчезает, когда в Плодожора попадает звуковой снаряд. Я наблюдаю, как крошечный дрон вращается в воздухе, одна из лопастей его ротора сильно повреждена, но его огни все еще мерцают – зеленым, розовым, желтым. В Плодожора попадает вторая УЗ волна, и огни дрона полностью гаснут. Самовосстановления на этот раз не будет. Плодожора больше нет. «Прощай, дружок, – думаю я. – Ты отлично поработал». Тысячи людей оборачиваются и молча смотрят, как Плодожор падает на пол, и слушают, как он разбивается на куски. Меня хватают двое Носителей и крепко держат. Но я не сопротивляюсь, не пытаюсь вырваться. Я наблюдаю за толпой, пока Гален возвращается на платформу. Наконец, его солдаты увидели его таким, какой он есть на самом деле, наконец, им открыли глаза. За спиной Галена снова появляется его проекция, пока он, улыбаясь, поправляет галстук. – Дамы и господа, – говорит Гален, пугающе быстро восстанавливая самообладание, – похоже, лидер революции сегодня не вступит в наши ряды. Вместо этого я спрашиваю вас, выживших Земли, что с ним станет? Я жду, оглядывая пустые лица, предвкушая первый гневный протест против Хэппи. – Убить мятежника! – раздается крик из толпы. – Убить лжеца! – еще один возглас. А потом они все кричат: жаждут моей крови, призывают убить меня. Я застываю в недоумении, не могу говорить, не могу пошевелиться. Я смотрю на сердитые лица тысяч солдат, их слова сливаются в беспорядочную смесь звуков. Я ожидал, что умру сегодня, но смел надеяться, что перед смертью смогу открыть им глаза. Гален поднимает руки, и в зале наступает тишина. Он машет кому-то за кулисы, и мимо меня проходит палач с сердечным детонатором. Посреди мертвой тишины в толпе шаги высокой женщины эхом разносятся по огромной комнате. Она встает рядом со Смотрителем. – Мистер Кейн, – произносит Гален, и теперь его голос эхом отзывается в тишине. – Народ высказался. Вы хотите что-нибудь сказать? «Я умру, – думаю я. – Я умру, и все было напрасно. Им все равно. Последователям этого человека плевать. Я показал им правду, а они не хотят ее видеть». Я оглядываюсь. Их лица застыли в насмешках и ожидании, когда меня сотрут. «Они не станут слушать, – думаю я, – но сотни тысяч выживших по всему миру услышат».