– Тогда убей меня, Лука, пожалуйста, потому что я не могу стать одним из них, – он указывает в сторону Арки. – Я видел, что становится с теми, у кого есть эти глаза, я видел агонию живущих внутри Носителей, и я не позволю этому случиться со мной. Какое-то мгновение я пытаюсь найти другое решение, усердно напрягая ум, но знаю, что другого выхода нет. Я смотрю на Плодожора, чей свет тускнеет до едва заметного оранжевого свечения. Снова смотрю на Малакая. – Ложись, – велю я ему, пытаясь взять себя в руки. Малакай кивает, выражение облегчения на его лице смешивается с абсолютным ужасом, пока он ложится в неглубокую грязную воду, механическими глазами уставившись в металлический потолок трубы. Я протягиваю трясущуюся руку к его лицу и замечаю, что еще один сегмент охвачен светом. – Постой, – шепчет Малакай. Слезы струятся по его щекам, пока он осматривает грязные стены. – Вот бы увидеть небо напоследок… Ладно, давай. Я делаю вдох, и сомнений больше нет. Я просовываю указательный палец в глазницу его левого глаза, и разум мой не выдерживает. Малакай начинает кричать, когда я надавливаю сильнее. От мучительных и нечеловеческих воплей, которые испускает мой друг, у меня кружится голова. Я начинаю чувствовать слабость и тошноту, но продолжаю начатое и, обхватив большим пальцем кибернетическое глазное яблоко, тяну его на себя. Малакай издает приглушенный крик, стуча кулаками по стенам с обеих сторон так, что труба содрогается. Я тяну искусственный глаз, но он не выходит. Подавляя позыв тошноты, я тяну сильнее, крик Малахая переходит в леденящий кровь вопль. Стиснув зубы, я тяжело дышу от отвращения. Наконец, раздается щелчок, и дело сделано. Малакай замолкает, а меня выворачивает наизнанку в грязную воду. Слезы текут по щекам, зрение затуманивается, я изо всех сил стараюсь не потерять сознание. Я возвращаюсь к своему другу. Смотрю, вздымается ли его грудь. Он не дышит. – Нет, нет, Малакай! Не смей умирать! Я подползаю к нему и начинаю делать массаж сердца. – Дружок, он не умер, – говорит Плодожор, паря возле моего левого уха. – Но его сердце… – начинаю я и вспоминаю, что говорил Игби. «У них уже забрали глаза. Им заменили легкие и сердце». У Малакая теперь САПК и АЛМ: нет ни легких, ни сердца. Я прижимаю недавно зажившее ухо к его груди и слышу механический гул. Он еще жив. Меня отвлекает шум, тихое механическое жужжание, и я понимаю, что оно раздается у меня в руке. Я опускаю взгляд. Глаз Малакая шевелится, зрачок сужается. Я вижу, что загорелся предпоследний свет вокруг радужной оболочки – время почти истекло. Зрачок начинает вращаться и, наконец, смотрит прямо на меня. Не задумываясь, я разбиваю залитый кровью глаз о пол, труба сотрясается от удара. Я подбираюсь обратно к Малакаю. Другой глаз продолжает загружаться, и времени колебаться у меня нет. Теперь, когда он без сознания, будет легче. Загорается последний сегмент, и буквально через несколько секунд после того, как я выдергиваю глаз из глазницы Малакая, раздается быстрый звуковой сигнал. Я собираюсь уничтожить и этот глаз, как вдруг меня что-то останавливает. Я вспоминаю тот глаз, с помощью которого Игби проникает в разум Хэппи, и сую вырванный глаз глубоко в карман. Я осматриваю представшее передо мной зрелище: мой друг лежит в сточной воде, лицо его залито кровью, а вместо глаз – синяки и кровоподтеки. И я – руки в крови, истощенный физически и морально. Плодожор плавно парит вокруг нас. Движения дрона медлительны, словно его тоже мутит. Я натягиваю футболку со лба Малакая чуть ниже, чтобы прикрыть его раны. Теперь, когда у него нет глаз, паноптическая камера – это единственный способ, которым Хэппи может нас отследить, за исключением Москитов, но о них позаботится Плодожор. «Что теперь?» – думаю я, садясь на корточки и надевая обратно бронежилет, но времени для тщательного планирования нет, поскольку вдалеке снова слышны голоса солдат, эхом разносясь по трубопроводу достаточно громко, чтобы адреналин снова наполнил мое тело. – Они близко, дружок, надо идти! – говорит Плодожор, жужжа взад-вперед. – Знаю, – ворчу я, переступая через Малакая, и обнимая его грудь руками, пытаюсь затащить его глубже в трубопровод. Плодожор подлетает, хватает Малакая за волосы и пытается помочь мне тащить его, но это бесполезно. Нам не обогнать солдат Хэппи. Но тут Малакай начинает шевелиться. – Малакай, – шепчу я, присаживаясь рядом с ним, – сможешь идти? – Я не стал одним из них? – спрашивает он хриплым и полным боли голосом. – Нет, – отвечаю я, – ты – это все еще ты. – Я ослеп, – говорит он, и в его голосе нет ни радости, ни недовольства. – Больно? – спрашиваю я. – Дурацкий вопрос, блин, – рявкает Малакай. – Чертовски больно, но, думаю, у меня шок, потому что боль терпимая. – Можешь встать? Совершенные приближаются, нам надо доставить тебя к доктору. Малакай кивает и неуверенно поднимается на ноги. Я с тревогой наблюдаю, как из его правой глазницы вытекает немалое количество крови, впитываясь в футболку. Я обнимаю его за плечи, велю Плодожору снова осветить нам путь, и мы ковыляем по канализационной трубе, казалось бы, целую вечность, пока, наконец, не доходим до ее пересечения с более крупными туннелями ливневых вод, где можно стоять в полный рост. – Плодожор, – зову я, и дрон поворачивается, ослепляя меня светом. – Да, дружок! – Ты знаешь дорогу обратно в?.. – я едва не сказал было «в библиотеку», но вовремя спохватываюсь, чуть не раскрыв паноптической камере Малакая местоположение нашего убежища. – Обратно на базу? Плодожор медленно вращается, осматриваясь. – Нет, не на сто процентов, но могу попробовать. – Придется, – говорю я. – Веди. Плодожор загорается зеленым и начинает осторожно двигаться по старым туннелям, свернув сначала в одну сторону, потом, передумав, в другую. Мы следуем за дроном, кажется, минут двадцать, и я, не выдержав, шепчу: – Плодожор, далеко еще? – Эм-м-м, – отвечает дрон, поворачиваясь ко мне, а затем улетает вперед, – уже нет! Голос дрона настолько неуверенный, что я практически убежден, что мы заблудились. Я собираюсь было на него накричать, как вдруг слышу, как за спиной Малакай падает на землю. – Малакай! – зову я, подбегая к упавшему другу. Плодожор подлетает ближе: – Он жив. – Где ближайший выход? – спрашиваю я, понимая, что нужно сначала определить наше местоположение. Плодожор сканирует помещение. – М-м-м, две минуты в ту сторону, но не сердись, если база окажется дальше. Я вел нас туда. Плодожор ведет нас в сторону ближайшего выхода. Я тащу Малакая, мы движемся медленно, но, наконец, добираемся до другой канализационной трубы и спускаемся на древнюю заброшенную станцию для очистки сточных вод. Кругом одни закопанные в землю бетонные резервуары, которые некогда были заполнены сточными водами, но теперь они пусты. Вся техника заржавела и неподвижна, и тысячи птиц свили гнезда на крышах старых металлических резервуаров, возвышающихся над нами. Без долгих колебаний, завидев впереди на возвышенности землю, я тащу Малакая через все помещение к холму, покрытому травой. Когда мы достигаем вершины, у меня замирает сердце. Мы далеко от библиотеки, мы на окраине города, всего в полукилометре от Красной зоны. – Черт возьми, Плодожор! – ругаюсь я, внезапно охваченный гневом. – Прости, дружок, я заблудился! – Ты заблудился, а Малакай теперь может умереть! Огни Плодожора тускнеют, пока не гаснут вовсе, и я испытываю жалость и сожаление. – Мне очень жаль, дружок, – извиняется Плодожор. – Не стоит, – отвечаю я, – это не твоя вина. Я бы тоже заблудился.