Такие подобными делами не занимаются. Однако рассматривать мы будем только те его действия, которые он предпринял в отношении данного дела. Мусолить его криминальное прошлое мы не станем. Это понятно? Мистер Ханиуэлл на мгновение впился в него взглядом, а потом коротко ответил: — Да, сэр. Судья Роббинс положил папку на стол мистеру Ханиуэллу; тот поднял ее. Потом слегка повернулся ко мне, чтобы и я могла хорошо видеть ее содержимое. На первой странице был тот самый мой снимок, так что я чуть не упала со стула. Секретным информатором оказался Слэш, он же Ричард Кодури, он же таинственный сантехник. Выходит, он не только подбросил наркотики мне в дом, но и позвонил в офис шерифа, чтобы сообщить, что наркотики там, а потом соврал насчет того, что покупал их у меня. А затем добавил — причем не только представителям шерифа, но и отдельным текстом работникам социальных служб — что я интересовалась возможностью продажи моего сына. За это он получил пять тысяч баксов и кучу кокаина. Я думала теперь только об одном: проблема стала бы неразрешимой, если бы этот тип Кодури взял да и умер от передозировки; а что, если его собьет случайная машина, или мало ли как еще может умереть наркоман; а что, если Тедди и Венди решили, что следующим заданием в их романтическом квесте станет его поиск. У мистера Ханиэулла заклокотало в горле. Мне даже не нужно было говорить ему, что это — тот самый человек, которого я сфотографировала в «Харди». Он уже понял это и теперь пытался увязать все в одну картину, как и я. — Спасибо, судья, — вот и все, что он сказал. — Я серьезно, миссис Баррик. Вы не должны вступать в контакт с этим свидетелем, ясно? — Да, судья, — ответила я. — Тогда все в порядке. Я рад, что мы понимаем друг друга, — сказал он, вставая. — Спасибо всем, что пришли. Трое из нас встали. Эми Кайе стала прощаться. Мистер Ханиуэлл не произнес ни слова. Похоже, он был просто в ярости и отчаянно хромал к двери, чтобы успеть выйти до того, как с его губ сорвется что-нибудь такое, о чем он впоследствии пожалеет. Я последовала за ним. Когда мы вернулись в комнату предварительного ожидания, чтобы затем выслушать судейский вердикт, я подумала, что всему конец. Но Эми Кайе удивила меня, окликнув: — Миссис Баррик, минутки не найдется? Я повернулась к ней лицом. Она была старше меня примерно на десять лет, крепкая, с короткими темными волосами. Когда мы впервые встретились год назад, мы были по одну сторону закона. Теперь наши пути разошлись. Любопытно, но что-то в ее поведении по отношению ко мне не изменилось. Что именно, я не могла сказать. Но вот мое пятисекундное тестирование она выдержала с честью. — Да? — откликнулась я. Мистер Ханиуэлл остановился и обернулся. — Я не забыла, что случилось с вами в марте прошлого года, — сказала она. — О… — вот и все, что я смогла сказать в ответ. — Восьмое марта, — сказала она, глядя мне прямо в глаза, как бы давая понять, насколько она серьезна. Затем повторила: — Я не забыла. — Спасибо, — сказала я. Она кивнула и вышла прочь. Глава 41 Слова Эми удивили больше ее саму, чем Мелани Баррик. Я не забыла, что с вами тогда случилось. Эми не стала обращаться к судье Роббинсу, поскольку не надеялась, что тот ей хоть что-то расскажет. Мелани Баррик была ответчиком по делу о наркотиках. Да, иногда случалось так, что те, кого уличали в одном преступлении, сами оказывались жертвами другого. Но для Эми, как правило, разница между первыми и вторыми была совершенно очевидна. И в самом деле, откуда взялись эти слова? Неужели она произнесла их только потому, что Роббинс — известный вольный стрелок закона и порядка — стал ей угрожать? А может, это ее кара за то, что она несправедливо обвинила Уоррена Плотца? Или за то, что она, жертвуя своим досугом, сначала составляла, а потом глазела на утыканную булавками карту у себя дома? Она все еще не могла определиться, как ей поступать дальше. Может быть, вообще не стоит ничего предпринимать. Ведь вполне возможно, что насильник из осторожности залег на дно. Ведь Стонтон был городом небольшим, но все же городом. Он был более населен, чем округ, и это означало большее количество обывателей, способных что-то увидеть, больше копов на квадратную милю, а у преступников — больше шансов быть пойманными. Так что у нашего подозреваемого были весьма солидные резоны, чтобы избегать лишнего внимания. Но, может быть, главную роль здесь играл тот факт, что он сосредоточил свое внимание на округе Огаста? Человеческий мозг пронизан горячим желанием осмысливать мир, создавать причинно-следственные связи, которых, может, на деле и вовсе не существует. Рационально мыслящий человек мог бы сказать, что в общей картине просто чего-то недостает. А наших далеких предков та же причина заставляла исполнять ритуальные танцы, чтобы, например, вызвать дождь. Современных же параноиков подобное заставляло поверить в то, что вакцинация вызывает аутизм. От подобного образа мыслей Эми и старалась защитить себя. Тем более совсем недавно случилась пара событий, которые ее мозг так жаждал связать. Первым были пропавшие наркотики, которые были похищены из (предположительно) безопасной камеры в офисе шерифа округа Огаста. Вторым — ее карта со всеми этими булавками, каждая из которых обозначала место в пределах юрисдикции… офиса шерифа того же округа Огаста. Это подталкивало ее к выводу, который она поначалу всячески отвергала. Она думала о Скипе Кемпе, о Джейсоне Пауэрсе. Описание насильника, достаточно общее, тем не менее прекрасно подходило им — белым мужчинам среднего роста и возрастом в пределах пятидесяти лет. Но ведь она хорошо знала этих людей, не так ли? Они были глубоко преданными своему делу законниками. Она вспомнила голос Пауэрса, когда он рассказывал ей о Лилли Притчетт, и то, как он волновался, когда обнаружил те отпечатки на месте преступления. Она подумала о Кемпе, читавшем Олдоса Хаксли, и о том, как терпеливо он давал показания на судебных процессах. Конечно, виновен не был ни один из этих двоих. Зато им запросто мог оказаться кто-то из офиса шерифа. И теперь, когда она возвращалась в свой кабинет из зала суда, произошло еще кое-что, благодаря чему она могла заарканить настоящего преступника: ей, кажется, стала проясняться подоплека дела по обвинению Мелани Баррик в хранении наркотиков. Ведь, если рассуждать непредвзято, эта самая Баррик — просто находка: образованная женщина, замужняя мать, никаких судимостей. И вдруг такая женщина начинает торговать наркотой в тридцать один год. Эми не допускала и мысли об ее невиновности хотя бы потому, что не возникало никаких сомнений в том, что наркотики были обнаружены именно в ее доме. Но если вспомнить о том, кем они были обнаружены? А ведь это были представители шерифа округа Огаста. И ведущим следователем тогда был Кемпе. Главным же боссом был сам шериф Пауэрс. Но это же просто смешно. Нельзя считать возникшую в мозгу корреляцию причинно-следственной связью. Вспомним про ритуальные танцульки, которые должны приводить к дождю. Ведь — и очень даже может быть — нападения совершались не только в Стонтоне, но и в его окрестностях, а она просто не знала об этом. Похоже, ей надо было ненадолго абстрагироваться от этого дела, сделать небольшой перерыв. Так возьми и перепроверь все. И возможность для этого у тебя уже была: как раз тогда ты получила отпечатки пальцев. Теперь она отправит их в лабораторию в Роаноке и будет терпеливо ждать результатов. Если бы она продолжала канонично следовать процедуре уголовного процесса — ведь с Плотцем она поторопила события — может, настоящий преступник был бы уже в ее руках. И что насчет Мелани Баррик? Да, она по-прежнему (хотя теперь это уже выглядело маловероятным) подозревалась в торговле наркотиками. Но Эми решительно изгнала из своих мыслей все то, что походило на теории заговора. Как прокурор, она должна была оперировать фактами, которые не оставляли сомнений, вместо того чтобы предаваться играм разума. По-настоящему разумный человек должен был опираться именно на факты — в этом сомневаться не приходилось. Эми вернулась в свой офис, где обнаружила записку от Аарона Дэнсби с просьбой зайти к нему. Она уже проигнорировала одну такую записку во вторник днем, поэтому решила раз и навсегда покончить с этим. Пройдя короткий марш по коридору, она в очередной раз попала на страницы «Южной жизни». На Дэнсби был один из его лучших костюмов и галстук-бабочка. Клер наносит очередной удар, значит. — Привет, — сказал он, увидев ее в дверях. — Присаживайся. Я просто хотел узнать последние новости. Что нового по поводу Муки? Пауэрс уже нашел те наркотики? — Извини, нет, — сказала Эми, садясь. — И, похоже, нам пора привыкать к факту, что их никогда и не найдут. Дэнсби постучал по столу торцом авторучки. — Вот и займись этим для меня. Когда будут первые результаты? — Если тебя это так сильно интересует, то не раньше середины апреля, — ответила Эми. — Я даже пока не подала запрос. На это потребуется несколько недель. Затем Апелляционный суд рассмотрит устные аргументы. Но результата этого рассмотрения опять же придется ждать не один месяц. Потом они примут решение, что займет еще какое-то время. После, если это решение будет против нас, его снова перенаправят в окружной суд, а потом состоится еще один процесс. Так что я уверена: раньше ноября на эту тему нам ничего не светит. — Да неужели? — спросил он, весь прямо лучась. — Думаешь, всю эту богадельню можно так надолго притормозить? — Так ведь я ничего и не торможу. Просто говорю, что на это уйдет прорва времени. — Что ж, отличные новости, — сказал он. Если бы Эми не была так сильно удивлена, то, скорее всего, разозлилась бы. Выходит, Дэнсби совершенно не беспокоился об окончательном вынесении обвинительного приговора, раз к той поре уже победит на выборах. — В любом случае, — продолжил он, — я скоро отправлюсь в «Ротари»[27], и мне нужно поделиться с ребятами хорошими новостями. Что там с Коко-мамой? Эми не стала говорить, что «Ротари-клаб» и уличная толпа — практически одно и то же и какое политическое будущее у Дэнсби из этого вытекает. — На следующую пятницу у нас намечено предварительна слушание, — сказала она. — Что еще за слушание? — Защита оспаривает выданный ордер на обыск. И пытается доказать, что К.И., дававший показания представителям шерифа, все выдумал.