В 22.30 появился перебравшийся через реку вплавь польский связист из штаба Уркварта капитан Людвик Зволяньский, в рубашке и трусах, все еще мокрый и грязный. За смуглый цвет лица его прозвали «черный бандит». Не зная пароля, он выругался достаточно громко, чтобы коллега-офицер узнал его голос и подтвердил часовым его личность. Он указал на командный пункт Сосабовского. Зволяньский вошел и, отдав честь, представился: «Капитан Зволяньский, сэр!» Сосабовский, склонившийся над картой на столе, обернулся и изумленно уставился на него. «Какого черта вам тут надо, Зволяньский?» Капитан объяснил: Уркварт послал его, чтобы сообщить, что для переправы его людей через реку этой ночью им дадут плоты. Тот факт, что самому Зволяньскому пришлось плыть, не обнадеживал[975]. И все же Сосабовский выдвинул оба батальона к реке. К 03.00 плоты не появились, и он отвез большую часть бойцов обратно в Дрил, рыть окопы. На берегу при свете дня они были бы как на ладони. Зволяньский передал и другой приказ Уркварта: сам Сосабовский должен был переправиться через реку при первой же возможности и явиться с докладом в штаб 1-й воздушно-десантной дивизии[976]. Сосабовский ничего подобного делать не собирался. Он считал безумием со стороны командующего оставлять свои войска таким образом, и, когда он позже узнал, что случилось с англичанами, когда командир дивизии, один бригадир и командир разведроты оказались отрезанными от своих, счел свое решение еще более оправданным. Браунинг хотел, чтобы польская бригада, перебравшись на другой берег реки, своими силами поддержала 1-ю вдд и предотвратила ее разгром, в то время как обергруппенфюрер Биттрих и штаб Моделя полагали, что цель новых десантов в Бетюве к югу от Недер-Рейна состоит в том, чтобы «присоединиться к войскам противника, наступающим на север из Неймегена»[977]. Дорога на север, к Элсту и Арнему, была перекрыта организованной Биттрихом полосой обороны вокруг Рессена. 4-му/7-му полку Гвардейских драгун повезло больше на западе, у Остерхаута. «Колонна британских танков, – докладывал 1-й батальон 504-го парашютно-десантного полка, – подошла к району перед ротой примерно в 17.30. Они зачистили немецкие опорные пункты, спугнули танк Mark IV, вышедший из Остерхаута, подбили два танка и тягач на дороге, ведущей в Остерхаут, и уничтожили немецкую минометную позицию. Артиллерия из “Брэнов” застрелила, ранила или заставила бежать около 50 немцев»[978]. Маршрут выбрали правильно, прямо как на экзамене в Академию Генштаба Нидерландов. Так уж случилось, что именно в этот день голландские войска из бригады принцессы Ирины прошли через Эйндховен и Неймеген, где их встретили ликующие сограждане. Им очень повезло: вскоре маршрут 30-го корпуса заслужит свое название – «Адское шоссе». 21 сентября полковник Джонсон из 501-го парашютно-десантного полка, следуя наступательной стратегии Киннарда по защите Вегхела, предпринял ночную атаку силами полка на Схейндел. Генерал-оберст Штудент отправился к генерал-лейтенанту Поппе на южную окраину города, в здание школы, где тот устроил свой командный пункт. Штудент поинтересовался, как обстановка, на что Поппе сухо ответил: «Ситуация несколько запутанная»[979]. Под этим он подразумевал нападение в Схейнделе, после которого он был вынужден отойти, однако американцев ждал неприятный сюрприз: с востока ударила 107-я танковая бригада полковника Вальтера, усиленная парашютным десантом и батальоном СС. 1-й батальон Киннарда продвигался вперед, когда по нему с грузовика открыла огонь 20-мм пушка. Бойцы на глазах у Киннарда бросились в канавы по обе стороны дороги. Немцы намеренно стреляли высоко из 20-мм орудий трассерами, в то время как другой пулемет бил обычными патронами на высоте колена. Не распознав старой уловки, Киннард побежал вверх по дороге, приказав бойцам встать и идти вперед. «Продолжайте пробиваться! – крикнул он. – Огонь высоко!»[980] «Может, и так, полковник, – отозвался рядовой из темноты, – но у нас уже восьмерым ноги прострелили». Другие шли вперед по канавам пригнувшись, пока не вступили в бой с расчетом пушки и не заставили их бежать. Войдя в Схейндел, батальон обнаружил, что во многих домах крепко спят немецкие солдаты. К концу ночи город был взят. С Киннардом связался местный священник, организатор подполья. «Держите своих людей подальше от улиц, – умолял его полковник. – Скажите, чтобы они не только не доставали свои флаги, но и вели себя так, словно мы тут нежеланные гости. Передайте им сегодня же вечером!»[981] По всей вероятности, ожидалась контратака и они могли не удержать город. Священник согласился и обещал выслать разведку на велосипедах, посмотреть, где будут сосредоточены немецкие войска. К счастью, жители Схейндела выполнили просьбу и оставались в домах даже после рассвета. Один десантник на улице был слегка поражен, когда рядом с ним неожиданно открылись ставни и появилась рука, протянувшая ему чашку эрзац-кофе[982]. Немецкая тактика непрерывных атак вдоль всего «Адского шоссе» затронула и Синт-Уденроде. Батальон подполковника Кэссиди готовился к контратаке в 06.30 21 сентября, но артиллерийская поддержка оказалась недостаточной. Трое его бойцов были убиты, пятеро ранены. Атака на занятый немцами монастырь все еще продолжалась. Каждый взвод поддерживали два британских танка. Они попали под сильный огонь, но неточный, словно враг стрелял не прицеливаясь. К тому времени как бойцы Кэссиди захватили и обыскали здания, все немцы уже ускользнули. Но примерно в десять часов утра немецкая артиллерия обрушила град огня на командный пункт 502-го парашютно-десантного полка, и снарядами, взрывавшимися в кронах деревьев, были ранены полковник Михаэлис и большая часть его штаба. Кэссиди, который возвращался на свой командный пункт, был легко ранен, когда его взрывом швырнуло в канаву. Ему предстояло принять командование полком, и он решил временно переместить командный пункт в монастырь, под более надежную защиту. Ожесточенные бои продолжались. «Сержант-минометчик Джеймс А. Колон убит снайпером. Рядовой 1-го класса Роберт Деккард убит немецким стрелком из укрытия неподалеку, когда пытался помочь раненому немцу. Лейтенант Ларсон, прикрываемый огнем нескольких своих бойцов, подполз к укрытию и уничтожил немцев двумя гранатами и выстрелом из своего [кольта] 45-го калибра. Командир 2-го взвода, лейтенант Уолл, сержант отряда и еще четверо были тяжело ранены»[983]. Ситуация улучшилась только тогда, когда британский танк на дальнем левом фланге, находившийся в полутора сотнях ярдов [ок. 140 м] от десантников, развернул башню. «Он выстрелил по 88-мм орудию, бившему по пехоте, и подбил его. Затем он прямым попаданием подстрелил “самоходку” в районе 88-мм пушки». Это словно «выбило пробку из бутылки». Немцы, готовые сдаться, «вырастали как грибы». «Офицеры выглядели очень аккуратными, ухоженными, будто готовились к капитуляции». Один немец все настаивал, что ему нужно взять мыло и туалетные принадлежности из своего вещмешка. «Кто-то дал ему под зад, и он потопал вперед». В 16.00 «танк пересек фронт роты и подошел ярдов на шестьсот [ок. 550 м]. По нему чуть сзади ударило приданное нам шестифунтовое [противотанковое орудие], заставив его развернуться тылом к роте “С”, “Шерман” дал по «Тигру» три выстрела, и тот взорвался и заполыхал»[984]. Кэссиди получил приказ отступить к Синт-Уденроде, но в ту же ночь немцы снова заняли монастырь. Два дня спустя его с большими потерями отбили британский бронетанковый полк и пехотный батальон. «Клубный маршрут» Хоррокса был слишком узок, чтобы эффективно защищаться из-за задержек двух британских соединений, идущих по флангу 30-го корпуса. Американским парашютно-десантным батальонам и английским бронетанковым ротам приходилось метаться взад и вперед, как пожарникам. Генерал Тейлор сравнил их действия с задачей американских кавалерийских войск, защищавших железные дороги, аванпосты и маршруты поселенцев от нападений индейских племен. Из-за постоянных перебоев в снабжении, вызванных обстрелами автоколонн немецкой артиллерией, большинство американских подразделений получали лишь менее трети положенных им пайков класса «К». Пополнить рацион удалось благодаря полку Королевской конной гвардии, который обнаружил в Оссе большой немецкий продовольственный склад. Но, поскольку ни одна из сторон не имела достаточно сил для контроля над городом, возникла странная ситуация. Каждая сторона посылала вооруженные отряды за припасами. «И как-то вышло так, – отмечено в журнале боевых действий полка Королевской конной гвардии, – что англичане забирали пайки утром, а немцы – днем. Мы просто прекрасная нация, как же мы очереди чтим!»[985] Британский офицер заметил, что, отведав немецких припасов из Осса, его гвардейцы были вынуждены признать, что их сухие пайки «компо» не худшие в мире. «Немецкие пайки не вызывают восторга», – подчеркнул американский офицер[986]. Американские десантники обнаружили, что сухая колбаса из конины и твердокаменный хлеб – Dauerbrot – еще хуже, чем британские «композиты», которые они получали время от времени. В наборах им понравился только пудинг с патокой. Что до сигарет Player’s, «на вкус они были как теплый ветер и туго тянулись»[987]. Другой десантник сказал, что курить английские сигареты «все равно что хлопок сосать через соломинку»[988]. 82-ю воздушно-десантную дивизию Гэвина атаковали не с шоссе, а из Рейхсвальда. 2-й парашютный корпус Майндля взял под свое командование боевую группу Фельдта, поскольку «у нее не было достаточно сил для того, чтобы отразить серьезную методичную атаку, и еще меньше, чтобы атаковать самим»[989]. Одними из самых ожесточенных стали бои за господствующую высоту Ден-Хевел, которую, как и следовало ожидать, назвали Чертовым холмом. Боевая группа Беккера из 3-й парашютной дивизии атаковала беспощадно. В какой-то момент в роте «А» 508-го парашютно-десантного полка кончились пулеметные ленты, а у большинства стрелков оставалось по пять патронов. Сержант с четырьмя патронташами, который вернулся в штаб батальона, подоспел как раз вовремя. Кроме того, им не хватало еды. Постоянные атаки, особенно ночные, измучили роту. Они связали пустые брезентовые патронташи, чтобы бежать от окопа к окопу и будить друг друга в случае нападения противника. Рота «А» сумела продержаться до тех пор, пока в ночь на 23 сентября их наконец не сменили. 3-й батальон в Беке внезапно атаковали ночью 21 сентября. Одна рота была практически окружена, но остальные предприняли ожесточенную контратаку, и незадолго до заката дерзким юным немецким парашютистам пришлось покинуть город навсегда. Когда стемнело, десантники 508-го полка увидели, как слева от них, в Неймегене, рассекают небо лучи прожекторов. Зенитные батареи стреляли вдаль, по немецким ночным бомбардировщикам, пытавшимся уничтожить мост через Ваал, который генерал-фельдмаршал Модель так упорно не желал сносить. Глава 20 Остербек Четверг, 21 сентября Хотя сопротивление у автомобильного моста в Арнеме прекратилось накануне вечером, несколько отрядов по-прежнему не сдавались. Охранный взвод лейтенанта Барнетта решил сражаться до конца. Окруженные в горящем здании, они знали, что их единственный шанс – прорваться через черный ход, где их ждали немцы. «Я взял с десяток или около того [бойцов], – вспоминал Барнетт, – приказал им закрепить штыки, и мы их атаковали». Они были в саду за домом, вскочили и бросились бежать, прежде чем мы до них добрались. Мы орали: “Вау, Магомет!” И думаю, мы больше их до смерти напугали этим криком, чем своей стрельбой»[990]. Они спустились к реке, хотели пройти под мостом, но вдруг заметили безошибочно узнаваемый силуэт, это был «Тигр». Сразу замерли, но вскоре поняли, что он подбит и брошен. Это был танк роты Хюммеля. Под мостом они укрывались до утра: немецкие патрули искали выживших. Узнав о приказе майора Гофа прорываться к Остербеку, лейтенант Тодд, американский офицер из Управления стратегических служб, сразу же выдвинулся туда с небольшой группой своих людей. В суматохе и дыму им удалось выбраться из зоны боя. Лейтенант, оставшись один, взобрался на дерево, чудом уцелевшее в пожарах, и привязал себя к ветке. В таком малоудобном положении он провел ночь, но это его спасло, утром его заметили[991]. Немецкие пехотинцы прочесывали поле боя. «Это было ужасно, – писал Хорст Вебер. – В окопах полно трупов. Повсюду трупы». Вебер заметил двух британских десантников, которые притворились мертвыми. «Проходя мимо двух тел, я обернулся, невзначай посмотрел на них – и встретился с ними глазами. Навел на них пистолет, улыбнулся и сказал: “ Доброе утро, джентльмены. Может быть, принести вам завтрак прямо сейчас?”»[992] Он отвел их под конвоем в церковь. Снаружи было кучей свалено оружие. Вебер следил за своими пленниками в оба: они яростно сражались, и он не исключал, что они могут попытаться схватить что-то из этой кучи. Младший капрал Джон Смит, связист бригады, был в другой группе, пытавшейся прорваться, но они наткнулись на отряд СС, их схватили и держали в каком-то зале, похожем на церковный, там на сцене стояло пианино. Один из десантников не удержался, подошел и заиграл джаз. Немцы-охранники разразились хохотом: после победы были в хорошем настроении[993]. Один десантник, всю ночь просидевший в окопе за штабом бригады, вспоминал позже, как по ним били минометы и пришлось отбивать несколько контратак: «На исходе утра нас осталась горстка, и один из наших офицеров отдал приказ: теперь каждый сам за себя»[994]. Он и трое других решили идти в больницу Святой Елизаветы – перебежками от дома к дому. У них было два пистолета-пулемета «Стэн» и кучка патронов. Они укрылись в какой-то конторе, но вскоре их обнаружил один из множества немецких патрулей, искавших выживших. «Не прошло и получаса, как мы присоединились к многочисленным соотечественникам, эсэсовцы пожимали нам руки и делились сигаретами. Многие из этих эсэсовцев, как оказалось, воевали в Северной Африке, на Сицилии и в Италии. Я сам был очень удивлен, когда понял, что они и правда верят, будто выиграют войну, – что толку спорить с фанатиками?» Некоторые эсэсовцы, как сказал один десантник, применяли «обычную уловку “мы-должны-быть-на-одной-стороне”», утверждая, что англичане должны биться вместе с ними против советских орд[995]. Десантник из роты 3-го батальона Льюиса с удивлением обнаружил, что молодой солдат, обыскивающий его, сам боится[996]. Однако многие другие немцы из мотопехоты были в приподнятом настроении. Некоторые раздавали шоколад из британских контейнеров, сброшенных с парашютом и попавших на немецкую сторону. «Иногда кто-то останавливался, похлопывал британского солдата по плечу и поздравлял: “Отличный бой, томми”. Один немецкий офицер спросил сапера, где он воевал раньше. Следуя правилам, сапер отказался отвечать. Офицер на идеальном английском ответил: «Это не важно, ты очень смелый, но очень глупый»[997]. Другой немецкий офицер ударил одного из своих солдат за издевательство над английскими пленными. Победа в Арнеме дала войскам СС возможность показать, насколько ritterlich – по-рыцарски – они могут себя вести. На сборном пункте, когда забрали оружие, майор Гоф пустил по рядам приказ устроить хорошее шоу, когда их будут отправлять[998]. Пленные встали ровным строем, привели в порядок форму и шли, гордо подняв голову. Один отряд грянул напоследок: «Вау, Магомет!»[999] Альфред Рингсдорф, командир мотопехотной роты, размышлял о том, через какие испытания им пришлось пройти. «Никто, переживший такой ужас, когда жизнь висит на волоске, не может сказать, будто он не боялся. Не важно, пусть у него хоть Рыцарский крест с бриллиантами, я уверен, он боялся». После битвы у моста выжившие бойцы роты встретились в парке на окраине Арнема. «Мы собрались все вместе, и я вдруг ясно услышал пение птиц. Это было похоже на возвращение к жизни, как будто во время боев я жил в подвешенном состоянии. Я вдруг снова ожил и понял, что прошел через все это живым»[1000]. Хорст Вебер из того же 21-го мотопехотного полка СС написал: «Пленные англичане шли с высоко поднятой головой. Они выглядели гордыми и совсем не побежденными. Но мне было их жаль: они были такими измученными, изможденными, истощенными. Когда стало ясно, что мы захватили англичан, первое, о чем мы подумали, – это о том, как заполучить их еду и сигареты. Я так хотел часть добычи, что отказался помочь английскому солдату, которому отстрелили ноги. Его прислонили к стене, и он ничего не мог сделать». Вебер рассказывал, как он и его товарищи, семнадцати- и восемнадцатилетние юноши, «вечно голодные», не могли поверить своим глазам, увидев пайки, аптечки скорой помощи, растворимый кофе и всю ту роскошь, что они нашли в контейнерах. «И там было мыло, – писал Вебер. – Мы годами не видели мыла. Скребли себя песком. Мы хотели все расхватать и утащить домой. Мы были детьми войны, нас волновала только добыча». Особенно их впечатлил сульфамидный порошок. «В нашей армии многие умерли от гангрены, потому что у нас не было пенициллина»[1001]. Некоторые из товарищей Вебера не могли удержаться, чтобы не снять одежду с мертвых. Даже в войсках СС, обычно хорошо оснащенных, униформа была смешанной. Одни носили камуфляж «под тигра», другие – серые полевые куртки, а многие были в британских или американских брюках, которые гораздо прочнее немецких, что расползались по швам. Больше всего ценились ботинки американских десантников, но любого попавшего в плен немца в такой обуви, скорее всего, расстреляли бы на месте. Вещи союзников стали настолько важной добычей, даже на высшем уровне, что начальник штаба Моделя вскоре издал приказ, запрещающий войскам на позициях сбивать планеры. «Они несут ценный груз, особенно тяжелые орудия, автомобили и мотоциклы»[1002]. Как только бойцы Фроста прекратили сопротивление, боевая группа Кнауста и солдаты из 10-й танковой дивизии СС «Фрундсберг» получили приказ идти на юг и укрепить полосу обороны у Элста. По словам Кнауста, они встретили нескольких бойцов разведбата Гребнера из дивизии СС «Гогенштауфен» – тяжелораненых, но все же живых, на тягачах, расстрелянных на мосту три дня назад[1003]. Несколько человек пострадали от ужасных ожогов. Рингсдорф рассказал также, как тем утром они отправились в Элст на тягачах. «Мы проехали по мосту, на котором оставались сгоревшие машины. Водители так и были внутри. Обгоревшие, обугленные до черноты»[1004]. Увидев Бетюве, «Остров», Кнауст отреагировал так же, как и генерал Адер: танки по этому заболоченному польдеру по обочинам возвышенной дороги пройти не могли. Танковую роту его боевой группы вскоре значительно усилили «Королевские тигры» и несколько «Пантер» – по оценкам Кнауста, примерно сорок пять человек. Его батальону был также придан строительный батальон военно-морского флота – моряки с крейсеров и подлодок: «Просто потрясающие люди, по большей части сержанты, но, к сожалению, они совершенно не знали, как воевать на суше. Что же касается так называемого полевого батальона люфтваффе, он отчитался о прибытии вечером, в Элсте. То был первый, и единственный, раз, когда я видел этот батальон. К рассвету он исчез»[1005]. Кнауст не спал, поскольку принимал первитин, немецкие таблетки с метамфетамином. В тот день к Кнаусту приехал Биттрих. «Еще двадцать четыре часа, – сказал он. – Нам нужно еще двадцать четыре часа»[1006]. Он подчеркнул, что они не должны пропустить британцев, так как ему еще предстоит уничтожить 1-ю воздушно-десантную дивизию в Остербеке. Только тогда они смогут перебросить на юг основную часть 2-го танкового корпуса. Кнауст, опытный командир танка, сам размещал каждый танк. Он не ковылял на костылях, а ездил в мотоциклетной коляске, гораздо более маневренной и не столь заметной целью в случае воздушной атаки. Биттрих разместил недавно прибывший батальон СС «Недерланд» между мостом и железнодорожным вокзалом Арнема – для поддержки боевой группы Кнауста с тыла. В штабе фюрера в Восточной Пруссии все еще боялись, что Монтгомери, имея огромное количество танков, может прорваться. На Биттриха давили из Верховного командования вермахта (OKW), которое хотело как можно быстрее уничтожить остатки 1-й вдд в Остербеке. Гитлер требовал скорейшего завершения сражения, чтобы предпринять крупное контрнаступление на Неймеген. Они полагали, что у британцев в Остербеке заканчиваются боеприпасы, а поскольку «нет никаких сомнений в том, что люфтваффе контролирует воздушное пространство над Арнемом»[1007], новых поставок ждать не стоит. По их мнению, сопротивление будет очень недолгим. Накануне вечером Биттрих доложил, что они уже взяли 2800 пленных к северу от Недер-Рейна и что левый фланг генерала фон Теттау на железной дороге к востоку от Вольфхезе соединился с правым флангом дивизии «Гогенштауфен» Харцера, так что британцы полностью окружены[1008]. Но в так называемой дивизии фон Теттау не все обстояло благополучно из-за бурных споров ее командира с оберштурмбаннфюрером СС Липпертом. Поэтому Биттрих решил передать дивизии «Гогенштауфен» командование всеми силами, окружившими 1-ю воздушно-десантную дивизию[1009]. За час до рассвета по периметру Остербека прозвучали трели свистков: офицеры будили солдат в их щелевых окопах, чтобы те были готовы к рассвету. Какой-то остряк заорал: «Офсайд!»[1010] Не очень удачная шутка, но все же вызвала смех, и это было то, что нужно. Двое планеристов, проспавших сигнал к побудке, после пробуждения были шокированы, увидев немца у своего окопа. Он ждал, пока они проснутся, чтобы сдаться в плен. Ему было за сорок, и он просто не хотел больше воевать[1011]. Принимая во внимание опасное положение тех, кому он сдался, он, похоже, либо ничего не знал, либо был в отчаянии. Рядовой из 1-го парашютно-десантного батальона, он был настолько измотан, что заснул во время боя, а когда проснулся, удивил одного из своих товарищей, решившего, что тот убит[1012]. Атака набрала силу только к 08.00. Только после получасового интенсивного артиллерийского и минометного обстрела двинулась пехота – под прикрытием зенитных батарей, стрелявших прямой наводкой. Грохот стоял просто ошеломляющий. «Единственный способ разговаривать для нас с Тэффи, – писал один рядовой из Южно-Стаффордширского полка, – это кричать друг другу прямо в ухо»[1013]. Пулеметы палили так, что майору Лонсдейлу пришлось поехать к позициям своего сектора к северу от церкви Остербека на бронетранспортере с «Брэном»[1014]. Лонсдейл, по словам старшего писаря в штабе Хакетта, «внушал ужас»[1015]: одна рука – на пропитанной кровью перевязи, на голове другая окровавленная повязка и еще одна, большая, на ноге. «Обычное утреннее чувство “ненависти” вскоре после рассвета, – писал в тот день майор Блэквуд из 11-го парашютно-десантного батальона. – Джон Дуглас и минометный снаряд достигли одного и того же места одновременно. Банни Спик получил большой осколок снаряда в живот и грудь. Теперь из офицеров только этот левый Гай Блэклидж и я. Это был интересный день, нас постоянно обстреливали и обстреливали, и танки не давали передышки. Наши орудийные расчеты великолепны, подбили не меньше двух “Тигров”. На свою беду, я засел в окопе ярдах в двадцати от нашей фланговой 17-фунтовой пушки, так что при каждом выстреле у меня голову чуть не отрывало»[1016]. Снова отличился майор Роберт Кейн из Южно-Стаффордширского полка. Он всего за ночь пришел в себя после того, как у него в руках взорвался снаряд PIAT, ручного гранатомета. «На следующее утро, – говорится в наградном листе к Кресту Виктории, – этот офицер бесстрашно отогнал еще три танка, каждый раз покидая укрытие и занимая позиции на открытом участке, пренебрегая своей личной безопасностью»[1017]. После этого Кейну пришлось вернуться в церковь Остербека, а большинство его солдат сидели в соседней прачечной, которую ее владелец наотрез отказался покидать. Скоро защитникам города понадобятся все противотанковые боеприпасы до последнего патрона. В середине дня 503-й батальон тяжелых танков достиг Арнема. В нем шли сорок пять «Королевских тигров», еще один мотопехотный батальон, 171-й артиллерийский полк из Зютфена и голландские добровольцы-нацисты из бригады СС «Ландштурм Нидерланд», которых Биттрих разместил за Арнемским мостом. Юго-западная часть периметра обороны, где стоял Пограничный полк, была главной целью войск генерала фон Теттау. Три взвода ушли вперед для обороны крутого холма Вестербоуинг, с него просматривались Недер-Рейн и паромная переправа к Дрилу. На вершине стояло кафе, из которого можно было любоваться живописным видом на реку и Бетюве за ней. Холм имел огромное значение, но батальон Пограничного полка не мог выделить больше людей для его защиты. Тем же утром в 8.00 в наступление пошел батальон Ворровского из дивизии «Герман Геринг», им командовал унтер-офицер Шуле при поддержке нескольких устаревших танков «Рено», захваченных в 1940 году. Сражались ожесточенно. Взводы были отброшены. Затем контратаковала рота «Б», но понесла такие потери, что ей пришлось отступить к газовым заводам у реки. Одному рядовому с ручным гранатометом удалось подбить три танка из четырех[1018]. Рота «Б» отважно сражалась против значительно превосходящих сил противника. «Казалось, их были сотни, – писал позднее один младший капрал, – как толпа футбольных фанатов. Мы бились всем, чем могли». В своем дневнике обер-лейтенант Фуллриде записал, что «батальон Ворровского в наступлении на Остербек потерял всех своих офицеров, кроме лейтенанта, и половину солдат». Фуллриде, офицер дивизии «Герман Геринг», был потрясен тем, к каким жертвам привела отправка в бой едва обученных подразделений. «Несмотря на запрет ОКХ[1019], – писал он о высшем командовании армии, – примерно 1600 новобранцев отправили обратно в Германию: их размещение на позициях было бы просто убийством детей»[1020]. Остатки роты «Б» отступили к «Денненорду», большому белому дому. Он принадлежал бывшему генерал-губернатору Голландской Ост-Индии эсквайру Бонифацию де Йонге, который после отставки поселился в Остербеке из-за его знаменитой тишины и покоя. Когда теннисный корт был разрушен артиллерийским огнем и весь дом содрогнулся, де Йонге воспринял это философски. Воды не хватало, ее приносили ведрами из колодца на соседней ферме, что было чрезвычайно опасно. В тот день он записал в дневнике, как появились двенадцать раненых и их накормили на кухне. «Они хотели сдаться, потому что боеприпасов у них почти не осталось. Тогда я сказал им, что это невозможно, пока у них остается хотя бы один патрон. Офицер пришел посмотреть, в чем дело, и, слава богу, забрал их с собой. Но через час они снова вернулись. Никто ими не руководит. Нет сплоченности. Положение более чем ненадежно. Высадка десанта подразумевает, что бойцы могут позаботиться о себе в течение трех дней, потом на помощь им приходит армия, но ее нет. Дом все еще стоит, но это все, что можно сказать»[1021]. Газоны вокруг дома были изрыты щелевыми окопами и орудийными ямами, а раненых разместили в винном погребе эсквайра де Йонге. Рота «Д» Пограничного полка, находившаяся на полпути между рекой и Утрехтсвег, сильно пострадала во время этой первой крупной атаки от разрывов снарядов в кронах деревьев. Вокруг рос густой лес, и солдатам боевой группы СС Эбервайна удалось преодолеть широкую полосу обороны без особых затруднений. Одно дело – биться с врагом, атакующим в лоб, но постоянный изматывающий огонь с тыла очень негативно отражался на моральном состоянии бойцов. Так как рота стояла у деревушки и не могла отправить раненых на лечение, они остались на попечении санитара, которому помогли несколько смельчаков из местных жителей, они ухаживали за ранеными в своих домах. 7-й полк Собственных Его Величества Шотландских пограничников и еще один батальон из парашютно-десантной бригады Хикса готовились защищать свой «Белый дом» на севере периметра обороны – отель «Дрейерорд». Полковник Пэйтон-Рейд описал «жутковатую атмосферу дома с привидениями. Сквозь продырявленные снарядами стены сияла луна, рождая причудливые тени, со стороны врага слышались крадущиеся шаги, и в каждом окне мерещились какие-то лица. Деревья вокруг были искромсаны шрапнелью. Огромное дерево – каштан – упало, вся земля вокруг отеля была усеяна кусками черепицы с крыши. Изодранные шторы хлопали на ветру, как призраки»[1022]. «Битва за “Белый дом”» началась на рассвете с выстрелов немецких снайперов, привязавших себя к стволам деревьев высоко среди ветвей. По всем позициям били шестиствольные минометы Nebelwerfer – “воплеметы”, как их прозвали англичане[1023] за звук выстрела, похожий на вопль. По громкоговорителям все время твердили: Монтгомери вас забыл, вы окружены, сдавайтесь…» Основная атака началась в тот же день. Боевая группа Крафта продвинулась вперед под прикрытием интенсивного минометного огня, но, когда пришло время для атаки, «все заговорило», записал полковник Пэйтон-Рейд. «Расчеты орудий и артиллеристы с “Брэнами” соревновались в скорострельности; из минометов били чуть ли не отвесно, так, что бомбы пролетали почти над нашими головами, противотанковые орудия защищали наши фланги, а пулеметы “Виккерсы” изрыгали поток пуль, как могут только “Виккерсы”. Даже сквозь грохот слышался мстительный мат, преимущественно с шотландским акцентом». Уцелевшие немцы залегли, но мы их вычистили «по старинке, в штыковой, с леденящими кровь криками»[1024]. Пограничники, хотя их численность сократилась до 270 человек, сумели нанести врагу огромные потери. Из истории полка известно, как отважно сражались штабная рота и рота «D». «Майор Кокрейн и Эндрю Тейт, начальник военного оркестра, с “Брэнами” и сержант военной полиции Грэм с “Виккерсом” убили десятки немцев». Пощады не было никому, да ее и не ждали. «Майор Гордон Шеррифф, сопровождая командира, объезжавшего позиции 7-го полка, встретил немца и убил его голыми руками»[1025]. Фронт роты “A” был прорван, а остальную часть батальона отбросили, но позицию удалось отбить в яростной штыковой атаке. К тому времени не осталось ни одного командира роты, и только один раненый сержант-майор держался на ногах. Той же ночью генерал-майор Уркварт приказал пограничникам вернуться в квартал в нескольких сотнях метров к северу от отеля «Хартенстейн». Новые позиции превратились в загородное поле боя: самоходные штурмовые орудия господствовали на улице, а между домами шли кровопролитные рукопашные схватки. Британские солдаты утверждали, что могли очень легко определить присутствие в доме немцев – по запаху несвежего табака. Около полудня часть разведроты, приданная остаткам 156-го парашютно-десантного батальона, оказалась в трудном положении. «Впервые видели пехоту фрицев в движении, – писал лейтенант Джон Стивенсон в дневнике. – Они то входили, то выходили из домов по другую сторону от перекрестка в направлении пекарни, самому большому зданию в нашей зоне обороны. Как только они подошли, мы их подстрелили. У нас в пекарне было три человека и пулемет. [Немцы] подожгли ее зажигательными пулями, и нашим парням пришлось выбираться. Мы не были уверены, попали ли сами [немцы] в пекарню, но, так как это здание было выше других, мы решили, что лучше его полностью снести. Мы развернули в его сторону PIAT и ударили ярдов с пятидесяти, пробили большую дыру в стене, – должно быть, тем, кто там засел, стало не очень уютно. Потом прошли к дому и закидали гранатами все, что осталось, пока не убедились, что там никого нет. Можно сказать, что в тот день они оставили нас в покое, даже не забрали своих убитых и раненых. К тому времени мы уже убили немало фрицев»[1026]. Защитники периметра не просто падали с ног от усталости. Им отчаянно не хватало боеприпасов и еды. Американский офицер связи Королевских ВВС лейтенант Пол Джонсон доложил, что «пайки на исходе, поэтому мы решили уменьшить их и растянуть остатки, чтобы хватило на сколько возможно»[1027]. Но его отряду еще повезло: у них остались набитые припасами джипы. Главная проблема заключалась в том, что контейнеры с продовольствием приземлялись за периметром обороны, поскольку радиосвязи не было и британские ВВС не имели четкого представления, какой именно район защищает десант. Дым боевых действий закрывал цветные полотнища, а запускать ракеты «Вери» или зажигать дымовые шашки было бесполезно: немцы делали то же самое, захватив планы, на которых были обозначены все сигналы. И даже когда все же удавалось добыть контейнер, еды часто не хватало. «Грузы прилетели, – писал капрал Джордж Косадинос, – но большая часть упала не там, где надо. Все, что мы получили, это 6-фунтовые [противотанковые] снаряды. Но съесть-то их нельзя!»[1028] Еще большую ярость вызвали контейнеры, наполненные не едой и не боеприпасами, а бордовыми беретами, формой, ремнями и даже смесью «бланко». Другим подразделениям как раз очень нужны были снаряды для 6-фунтовок, но они, вероятно, получили снаряды для 17-фунтовок, а все их 17-фунтовки уже лежали мертвым грузом. Немцы, напротив, недостатка в боеприпасах не испытывали. Благодаря организованности Моделя в каждую часть грузы доставляли те же грузовики, на которых их привезли в Нидерланды. Лейтенант Джонсон заметил: стоило им открыть огонь, как «почти сразу немцы начинали бить по всему району из минометов»[1029]. При приближении самолетов снабжения Королевских ВВС все смотрели в небо, и многие признались, что им было страшно даже представить, какая отвага нужна, чтобы удержать самолет на курсе под огнем зенитных батарей. «Мой взгляд приковала одна из горящих “Дакот”, – писал капрал артиллерии Джонс. – На какую-то долю секунды в дверном проеме появились двое. У одного был парашют, у другого – нет, и они прыгали с одним. Выпрыгнув, они разъединились. Один поплыл к земле на парашюте; другой упал камнем. Я так и вижу, как он летит, раскинув руки, головой вниз»[1030]. Несмотря на потерю самолетов, грузы 21 сентября приземлялись более удачно, чем прежде, и, конечно, гораздо точнее, чем в последующие дни. В Легком зенитном артиллерийском полку оставалось по тридцать снарядов на орудие, и он сохранил свою боевую эффективность только благодаря доставке почти семисот снарядов для 75-мм гаубиц[1031]. С поразительным самообладанием солдаты поисковых отрядов отдавали раненым большую часть пайков, сброшенных на парашютах. В то время как немцы радовались своей добыче с небес и часто изводили этим противников, некоторые британские солдаты были так голодны, что иногда неразумно готовили цыплят или кроликов, не потроша их. Они без угрызений совести обыскивали карманы и сумки мертвых, будь то немцы или англичане, чтобы проверить, нет ли там пайков. Завтрак счастливчиков состоял из половины кубика овсянки, его крошили и смешивали с водой, чтобы приготовить кашу. Кормились они в основном с садов и огородов, и многие десантники страдали от диареи, наевшись незрелых груш и яблок. Тем, кто находился далеко от гостиницы «Хартенстейн», приходилось полагаться на щедрость хозяев. Британские солдаты часто бывали потрясены, узнав, как скудно жили рядовые голландцы в дни оккупации. Положение еще больше ухудшилось после сражения. Единственное, чего хватало, так это чая. Солдаты отдавали его тем, кто их приютил, а хозяева заваривали чайник на всех. Но молока почти не было, и нехватка воды становилась все острее. Чаю хотелось так, что иные солдаты готовы были бы продать за него душу. Ординарец лейтенанта Джеффри Нобла рядовой Маккарти отправился прямо под немецкий огонь и обыскивал один контейнер за другим. Наконец ему удалось найти коробку, и он побежал обратно. Нобл клял его последними словами за такой риск, но, без сомнения, он был героем для своих товарищей[1032]. Кроме чая, британцы раздавали приютившим их голландцам сигареты, сладости и шоколад, а также консервы – говядину и сардины. Поначалу они делились сигаретами так щедро, что потом им пришлось выпрашивать у них по одной. Их удивило и то, что в Остербеке многие выращивали свой табак. Но британцам было за что благодарить голландцев, особенно тех мирных жителей, которые ухаживали за ранеными и даже просто обессиленными. Один из местных говорил, что, когда в их подвал пришли уставшие и грязные десантники, а воды не было, его «жена протирала им лица одеколоном»[1033]. Некоторые голландские мальчишки, пробирались через немецкие позиции и приносили англичанам яблоки и овощи. Другие, в возбуждении от опасности, шли на страшный риск и даже с немецких складов тащили провиант из британских контейнеров. Люциан Врумен с другом по пути наткнулись на одинокий тягач и нашли там банки сардин, несколько бутылок французского вина и пачки светлого венгерского табака. Они гадали, не забрать ли и пистолет, но решили, что не стоит. Они были скорее заинтересованы, чем напуганы, увидев мертвых немецких солдат, и обыскали их карманы. Когда они вернулись с добычей к британцам, десантники умоляли их не быть такими безрассудными[1034].