Ничего не подозревавший немецкий солдат въехал на велосипеде прямо в передовой взвод на окраине Сона. С криком «Kamerad!», поднимая руки и сдаваясь, он упал. Мгновение – и 88-мм пушка, стоявшая на главной улице города, открыла огонь: к счастью для 1-го батальона, снаряд попал в дом и никого не убил. Ведущая рота немедленно развернулась – разобраться с орудием. Пехоты не было, орудие никто не защищал с фланга, и расчету «базук» удалось обойти его ползком, после чего рядовой 1-го класса Томас Линдси его выбил. Выжившие артиллеристы бросились бежать, но их расстрелял из «томми-гана» сержант Райс. Зоны десантирования и высадки 101-й вдд Пока для американцев все шло хорошо. Но, хотя немцев в Соне и застигли врасплох, те отреагировали быстро, особенно учебный батальон дивизии «Герман Геринг», разделенный для защиты ключевых мостов. Его бойцы демонтировали ударные механизмы с зарядов взрывчатки и снова установили их в подвале автозавода Konings на южной стороне канала. Когда рота «D» выдвинулась к мосту, немцы, засевшие в доме с той стороны канала, открыли огонь из пулеметов и винтовок, а другие 88-мм пушки у канала начали обстреливать солдат, нападавших из леса. Били по кронам, и древесные обломки вперемешку с осколками наносили страшные раны; с десяток десантников они убили и искалечили. Немцы прекратили стрельбу, позволив другим десантникам приблизиться. Тишина угнетала, и вдруг взрыв разнес мост прямо у них на глазах. На солдат, «ошарашенных неожиданным взрывом»[417], посыпались обломки. Майор Дик Уинтерс из роты «Е» 506-го парашютно-десантного полка бросился к обочине, спасаясь от падающих кусков бетона, и подумал: «Черт! Какая идиотская смерть – погибнуть на войне от обычного камня»[418]. Полковник Синк, не сумев захватить мост неповрежденным, весьма расстроился. Его полк должен был находиться в Эйндховене и готовиться к встрече 30-го корпуса. Но он отметил, что по крайней мере центральная опора осталась невредимой и ее можно было починить. Майор Джеймс Лапрад и еще двое прыгнули в канал и переплыли на другую сторону. (Уинтерс говорил, они сорвали деревянные двери с гаражей и бросили их в канал, пытаясь пересечь его, не намочив ног.) Другие нашли лодки, и вскоре переправилась часть батальона. Менее чем за два часа саперы воздушно-десантной дивизии соорудили импровизированный пешеходный мост[419]. Прибыли переправившие своего планериста в медчасть бойцы 326-го саперного батальона: они построили «плавучий мост из бочек и бревен, достаточно большой, чтобы выдержать ручную буксировку легкой техники через канал»[420]. Как отмечал подполковник Ханна, саперы и десантники получали всевозможную помощь от местного населения. «Нам аплодировали, нас приветствовали и угощали, нам улыбались, нас принимали так искренне и безудержно – совершенно не так, как в Нормандии, – что я чуть не заплакал. Вышла вся деревня, и юного офицера-голландца, который десантировался со мной, встречали как родного, – несомненно, то был лучший день в его жизни»[421]. Доктор Шрейверс из больницы Святого Иосифа вправлял челюсти и голеностопы. Он пришел в восторг, впервые увидев пенициллин, которого было полно у американских медслужб[422]. 502-й парашютно-десантный полк, приземлившийся чуть севернее полка Синка, столкнулся с ужасной задачей: ему предстояло разделить силы. 1-й батальон отправился на север, к Синт-Уденроде. «На марше было до жути жарко, бойцы страдали под грудой одежды»[423]. Они подошли к старому мосту: на картах его не было. Сразу за ним высилась церковь, и немцы, укрывшись на кладбище, начали обстреливать их из минометов. Минометный взвод 1-го батальона отстреливался из своих 60-мм орудий, но противника слишком хорошо защищали надгробия. В конце концов несколько десантников бросились через мост, заставили немцев отступить, и перестрелка завершилась победой. На дальнейшем пути американцы почти не встретили сопротивления. Несколько немцев, завидев передовой взвод, очень осторожно поднялись из рвов, высоко подняв руки и сдаваясь. К вечеру заняли Синт-Уденроде, и батальон направил патруль вверх по дороге, на северо-восток, соединиться с 501-м полком в Вегеле. Гораздо более опасное задание получила рота «Н», направлявшаяся в другую сторону: захватить Бест и мост за ним. Генерал Тейлор осознавал риск потери моста, как это случилось в Соне, поэтому он решил подстраховаться и захватить переправу на юго-востоке от Беста в качестве резервной. По сведениям разведки, для миссии требовалась разве что рота да саперный взвод. Это небольшое подразделение, которым командовал капитан Роберт Джонс, вышло из зоны приземления на окраине леса между Соном и Бестом. Его перегруженные бойцы тоже страдали от жары. Несколько новобранцев незаметно выбрасывали по пути пулеметные патроны. Разведчики, шедшие впереди, заблудились в лесу, и рота вышла слишком близко к Бесту – примерно в 500 метрах севернее места, откуда могла бы атаковать мост, – и тут же попала под огонь из стрелкового оружия. Взвод лейтенанта Вежбовского развернулся, чтобы обойти немецкие позиции, но попал под прицельный огонь из других зданий. Вежбовский рассказывал, как старший сержант Уайт, его взводный, предсказавший накануне вечером собственную смерть, «вышел из-за прикрытия, угла одного из зданий, и нацелился из винтовки в окно второго этажа. Там прятался снайпер: он опередил сержанта и пустил ему пулю между глаз. Когда он упал, я вспомнил его предсказания прошлой ночью»[424]. Уайт был их самой первой жертвой. Вскоре положение роты «H» еще больше осложнилось. «По дороге шла немецкая автоколонна: двенадцать грузовиков с пехотой»[425] и три тягача с легкой 20-мм зениткой – немецким аналогом американских «мясорубок»[426]. Впереди конвоя ехал немец на мотоцикле. Капитан Джонс, видя возможность устроить хорошую засаду, распорядился прекратить огонь. Он надеялся расстрелять колонну, когда та будет проходить мимо, но «некоторые штабисты, не услышав команды, открыли огонь по мотоциклисту, его тело, казалось, застыло в воздухе, а мотоцикл поехал дальше»[427]. Грузовики затормозили, и солдаты, бывшие внутри, спрыгнули и развернулись в стрелковую цепь. Из-за неудачи с засадой в битве за Бест пришлось участвовать подкреплению, которое генерал Рейнгард отправил в Сон. Рота Джонса теперь билась против почти тысячи вражеских солдат, шести 88-мм орудий и трех тягачей с 20-мм зениткой. Укрывшись за живой изгородью, Вежбовский и его взвод пытались обойти новые силы, но капитан Джонс приказал ему отойти. Американцы теряли слишком много людей, в основном из-за того, что снаряды 88-мм орудий разрывались в гуще деревьев, а комбат, подполковник Роберт Коул, приказал Джонсу добраться до моста любой ценой, поэтому рота Джонса отступила в лес, откуда рассчитывала пробиться к каналу. Численность подразделения Вежбовского, которому было приказано взять мост, сократилась до восемнадцати бойцов взвода и двадцати шести саперов. Они осторожно пробирались через лес и посадки молодых сосен, пересекая открытые участки бегом, небольшими группами. Полил дождь, небо закрыли черные тучи, быстро темнело. Двигались в основном ползком, выслав вперед двоих разведчиков; к дамбе на берегу канала подобрались незамеченными. Опасаясь вспышки, способной в любое мгновение их раскрыть, они остановились неподалеку от моста, на фоне ночного неба виднелся только его силуэт. Вежбовский и один из разведчиков по-пластунски заскользили вперед, рассмотреть мост поближе, но, пока они прятались почти у самых ног часовых, оставшиеся позади десантники забеспокоились и начали потихоньку переговариваться. Немцы, охранявшие мост, услышали их и начали бросать гранаты, а затем открыли огонь из автоматов. В такой ситуации – на берегу у дамбы, без укрытий, – несколько десантников поддались панике и бросились бежать. Вежбовскому пришлось мчаться назад, чтобы отвести своих людей за дамбу и велеть им окопаться на обратном склоне. К тому времени у него осталось всего восемнадцать бойцов. Он попытался вызвать по рации капитана Джонса, предупредить о своем положении, но оказалось, что рация повреждена шрапнелью. Поисковые патрули, которые отправил Джонс, не смогли их найти, хотя стрельба с перерывами продолжалась до поздней ночи. Вежбовский не знал, желать ли рассвета или бояться его. Небольшой городок Вегел был взят 501-м парашютно-десантным полком, которым командовал полковник Говард Джонсон. 1-й батальон подполковника Гарри Киннарда, юного техасца, прибыл с северо-запада. Остальная часть полка прибыла из зоны выброски на юге, захватив на пути мост через реку Аа. Узнав, что мэр из NSB сбежал (иные источники уверяют, что его линчевали[428]), Киннард выбрал известного горожанина Корнелиса де Виссера и сказал ему: «Вы – мэр»[429]. Пришел местный католический священник, бывший ведущей фигурой в местном подполье, – предложить людей для разведки или охраны пленных. И все же Киннарда беспокоила мысль о том, что столь явная демонстрация патриотизма аукнется голландцам ужасными репрессиями, если немцы отобьют город. По словам Корнелиса де Виссера, вскоре после прибытия полковник Джонсон стоял на мосту, «в высшей степени воинственный в своем шлеме с камуфляжной сеткой, покрытой ветками с листвой»[430]. Подъехала машина с двумя немецкими солдатами и неожиданно остановилась, когда водитель увидел американцев. Джонсон крикнул: Hände hoch! Raus! («Руки вверх! Выходи!») Двое солдат пытались убежать по дороге, идущей в гору, но американский десантник, поляк, застрелил обоих из табельного оружия. Джонсон установил командный пункт в доме доктора Керссемакерса в центре Вегела и дал ему кодовое имя «Клондайк». Город быстро украсили оранжевыми флажками и голландским флагом-триколором. Местные ликовали. Падре Сэмпсон, чуть не разорвавший парашют летевшему под ним десантнику, приземлился с батальоном Киннарда в широком рве замка Хесвейк. Вместе с доктором батальона Сэмпсон решил устроить в этой крепости XI столетия пункт первой медицинской помощи. Затем падре обнаружил, что замок превратили в музей: «Дыбы, орудия для увечий, бичи, железные маски… – писал он. – Не лучшее место, чтобы внушить пациентам уверенность в армейском докторе»[431]. Когда туда перенесли жертв высадки, Сэмпсон отправился за Киннардом – попросить перевезти всех в Вегел, – но к тому времени, как он вернулся, замок и медпункт уже захватили немцы. Все их раненые стали пленными. «Транспортники» C-47, доставившие 82-ю вдд, повстречали «весьма немало зениток»[432] при приближении к зоне высадки у Грусбека. Пять самолетов сбили. «Один горел от кончика одного крыла до кончика другого. Бойцы выбрасывались с парашютами прямо с горящего судна». Офицер военно-воздушных сил поделился воспоминаниями: «Все восемнадцать десантников прыгнули. Наш радист выскочил на отметке в 500 футов и потянул спину, когда приземлился. Наш командир экипажа тоже спрыгнул, но был убит – то ли из автомата, то ли зенитным огнем – еще на пути вниз. Пилот, первый лейтенант Роберт Стоддард, остался в самолете и сгорел, когда тот упал. Я выскочил на отметке в 200 футов и сломал лодыжку. Голландцы затащили меня и нескольких раненых к себе, а позже помогли нам добраться до полевого госпиталя»[433]. Ари Бестебрёртье, голландский офицер-связист из 82-й воздушно-десантной дивизии, возможно, был взволнован, различив впереди очертания Грусбека, а вот пилот – вряд ли: внизу пошли возвышенности, он не смог подняться и тем компенсировать разность высот, и бригадный генерал Джеймс Гэвин с мыслью «да будь она проклята, эта высадка»[434] десантировался всего с 400 футов. «Казалось, я только из самолета шагнул – и тут же приземлился. Задницу себе отбил как никогда раньше». Он сломал позвоночник в двух местах. «Меня бил мандраж, немцы были в лесу, совсем рядом, палили по нам. Пока выпутывался из строп, достал пистолет, кинул на землю, подумал, если что, быстро схвачу. Еще винтовка была»[435]. Зоны десантирования 82-й вдд Среди бойцов Гэвин был известен тем, что всегда носил винтовку М-1, как обычный солдат. Родом из Бруклина, он вступил в армию США как сирота. Его ум и военные качества были так очевидны, что парня отправили в Вест-Пойнт; он быстро сделал карьеру, став самым молодым генералом своего поколения. Внешность кинозвезды, ум и обаяние привлекли к нему Марлен Дитрих и Марту Геллхорн, и у него были романы с обеими. Несмотря на жестокую боль, Гэвин отправился с офицером инженерных войск, а Бестебрёртье поднялся по затопленной тропе к сосновой лесопосадке. Внезапно по ним открыл огонь пулеметчик, но кто-то из них – то ли инженер, то ли сам Бестебрёртье (по сведениям разных источников) – одним выстрелом поразил стрелка в лоб. К небольшой группе офицеров вскоре присоединился командир артиллерии из дивизии Гэвина. Он сломал лодыжку, и одному из солдат пришлось везти его на тачке. Это позволило артиллеристу лично сообщить Гэвину: «Все орудия готовы к стрельбе по требованию»[436]. Гэвин настоял, чтобы этот батальон парашютной артиллерии был в первой волне: он никогда не забывал о том, что такое биться против «Тигров» дивизии «Герман Геринг» с одной «базукой». Каковы бы ни были правила войны, американские десантники все равно не любили немцев, которые только что пытались их убить. «Мы скинули свои парашюты и пошли туда, где видели батарею 20-мм орудий, – рассказывал один из них. – Там четверо немцев стояли у своих орудий с поднятыми вверх руками и кричали: “Kamerad! Kamerad, черт побери!” Изрешетили их из автоматов и винтовок»[437]. Это произошло возле отеля «Берг-эн-Дал», недалеко от Бека, прямо на границе с Германией. Десантники из 508-го парашютно-десантного полка обнаружили в спальнях двух немецких офицеров, переодетых в гражданское. Позже в тот же день недалеко от «Берг-эн-Дал», что всего в трех километрах от центра Неймегена, Бестебрёртье встретил одного из лидеров местного Сопротивления, а затем разместил свой штаб в отеле «Сионсхоф» на дороге в Грусбек. Оттуда он начал звонить в город, чтобы выяснить, где находятся немецкие войска и их позиции. Гэвин отказался расположить свой командный пункт в «Берг-эн-Дал» и предпочел палаточный лагерь в лесу в нескольких сотнях метров. Генерал Браунинг тоже выбрал сектор для командного пункта и разбил лагерь в лесу, недалеко от Гэвина[438]. После приземления планера Браунинг с гордостью достал шелковый вымпел с Пегасом и прикрепил его к антенне своего джипа. (Символ крылатого коня ему опять же предложила супруга, Дафна дю Морье.) Затем бойцы из его штаба должны были подготовить генеральские покои: вырыть глубокую, похожую на могилу дыру в земле, поставить там его походную кровать и установить сверху навес[439]. В одной роте 508-го полка целых две группы десантников выпрыгнули не над Грусбекскими высотами, а в восьми километрах восточнее, и приземлились в Германии. «Едем такие, шутим, смеемся, – писал Дуэйн Бернс. – Трудно поверить, что мы на территории Германии, в милях от нашего фронта. Я все ждал, что вот-вот начнется»[440]. Лейтенант Комбс, раненный зенитным огнем еще до прыжка, сумел «с помощью одного украинца, дезертира из немецкой армии» вернуть в батальон двадцать два бойца[441]. По официальным данным, по дороге солдаты убили примерно двадцать немцев и сорок девять взяли в плен. У южной окраины зоны выброски над Грусбеком находилась рота выздоравливающих из 39-го резервного батальона. Их послали из Клеве – собрать отставших бойцов, отступавших из Франции и Бельгии. Командиром назначили молодого лейтенанта, ни разу не побывавшего в бою. Гауптфельдфебель Якоб Молл, ветеран французской кампании и Восточного фронта, заверил молодых, что, если придется сражаться, возьмет командование на себя. Рота патрулировала лес, когда началась высадка 82-й воздушно-десантной дивизии. Добравшись до опушки, немцы были поражены. «Поле кишело планерами, парашютисты носились, собирали снаряжение, вытаскивали грузы»[442]. Немцы были потрясены организацией и обилием техники. Они увидели и помощников-голландцев. Молодой лейтенант хотел немедленно атаковать, но Молл убедил его, что с таким вооружением это самоубийство. У роты была горстка старых пулеметов, и то без треног. Стрелять приходилось, положив приклад на чужое плечо, и «везунчик» рисковал оглохнуть. В деревне Бредевег, к югу от Грусбека, местный священник заметил, что немецкие офицеры вскочили в машины и уехали, а один молодой солдат, увидев десант, «перепугался до беспамятства» и застрелился[443]. В Грусбеке пленных немцев с поднятыми руками вели под конвоем в школу. Других поставили лицом к стене местной обувной фабрики. Горожане криками подбодряли американцев, бегущих по дороге. «Они почти на нас не смотрели, – писала одна молодая женщина в своем дневнике. – Наши освободители выглядели странно и мрачно, на лицах, черных от камуфляжного крема, выделялись белки глаз. Одежда больше походит на комбинезон, а не на униформу, с карманами в самых необычных местах»[444]. Как только они начали рыть окопы, появились «улыбающиеся», умоляя дать им маленькие кирки и лопаты[445]. Участники голландского подполья сразу же появились на улицах, чтобы помочь. Это были мужчины «крепкого сложения, в синих комбинезонах, похожих на примитивную униформу, и все с оружием», – отмечено в том же дневнике. Они собрали всех нацистов из NSB, чем вызвали восхищение у своих сограждан. «Люди, изводившие деревню несколько лет, теперь небольшой группой лежали на обочине, и все, кто проходил мимо, костерили их, оскорбляли, выплескивая свои долго скрываемые ненависть и страх»[446]. Этих пленников держали в лагере со складом боеприпасов в Вольфсбергском лесу, к западу от Грусбека. Местный житель вспоминал, что был один немец, которого не заперли вместе с другими. «Один американец повредил лодыжку при приземлении и взял в плен немца при полном параде; он возил его по дорожкам на детской тележке. Тот улегся, как мадам Рекамье, курил и ухмылялся»[447]. Южнее, в Моке, деревенские подняли над школой голландский флаг и танцевали вокруг нее под «Ковбоя Джо», единственную американскую песню, которую знали[448]. В то время как 505-й и 508-й полки брали Грусбекские высоты у Рейхсвальда, 504-му предстояла сложная задача: занять большой мост через Маас в Граве и пять мостов через канал Маас – Ваал. Только самый южный мост из пяти в Хёмене захватили совершенно невредимым. Три немцы взорвали, а четвертый почти целиком разрушили. «Транспортники» C-47 подошли к зоне десантирования у моста в Граве на высоте в 600 футов. Когда «заговорила» 20-мм зенитная пушка, сержант Джонсон потряс кулаком и заорал: «Вы, грязные фрицы![449] Скоро мы за вами придем!»[450] Полковник Рубен Такер, грозный командир 504-го полка, назвал высадку «парадным прыжком»[451]. Из 1936 солдат в полку один погиб – парашют не открылся – и сорок четыре получили ранения. Один из них, полковой адъютант Такера, проломил черепичную крышу[452]. Две роты 2-го батальона 504-го полка десантировались к северу от Мааса, у Граве, рота «E» – к югу. Часть роты прыгнула слишком рано, но ближайший взвод не стал ждать и собрался на дороге «в срочном порядке»[453]. Когда бойцы, пробираясь по дренажным канавам, подошли к огромному мосту, они попали под огонь стрелкового оружия, затем из замаскированной зенитной башни затрещал пулемет. Прибыли два немецких грузовика и тоже вступили в бой. К счастью, солдаты, которые там ехали, не имели особого желания сражаться и вскоре ускользнули. Это позволило взводу взять штурмом здание в полусотне метров от моста, а затем выбить расчет легкой зенитки, установленной в блиндаже. Сама 20-мм пушка осталась неповрежденной, и американцы, развернув ее, выбили блиндаж на севере. Мост был их. С ними связалась остальная часть батальона, которая высадилась на северном берегу Мааса. Началась подготовка ночной атаки на Граве. «Примерно в это же время на дороге с юга появился танк. Остановился ярдах в двадцати пяти от наших наземных мин. Его держали под прицелом три расчета “базук”, но, прежде чем успели открыть огонь, кто-то закричал: “Не стреляйте! Не стреляйте! Это английский танк!” (Мы получили приказ ждать: они могли появиться часов через шесть, а могли и через сутки.) И вот когда наш неизвестно кто крикнул, этот “английский танк” давай по нам стрелять из своей 75-мм пушки. Выстрелил раз шесть по позициям и вокруг и уехал. Одного офицера убило и ранило десятка полтора солдат»[454]. Утешало лишь то, что немецкий разведчик и два мотоцикла с колясками подорвались на заложенных минах. К вечеру напряженность в Неймегене стала невыносимой. «Мы все на нервах, немцы тоже», – писал в дневнике Мартейн Луис Дейнум, директор огромного концерт-холла. Вдалеке постреливали. Союзники где-то высадились, но никто в городе не знал, что происходит. Немцы, боясь потерять контроль, высылали войска «гусиным шагом[455] по дорогам с оружием наперевес». В другом дневнике его хозяин написал, что цокот подбитых гвоздями сапог по ступенькам был «самым неприятным звуком, который только можно себе представить»[456]. Люди переживали целую гамму чувств: страх, предвосхищение, волнение… В эту ночь уснули немногие. Толпа штурмовала склад асфальтового завода: там вермахт хранил весь награбленный алкоголь. Двери разбили, и победители выходили с охапкой бутылок; некоторые тащили целыми ящиками. Многих поражал риск, на который шли местные жители, грабившие товарный поезд прямо на станции: поблизости еще оставались вооруженные немецкие войска. «Мужчины, женщины, дети волокли свертки, ящики, бочки, и казалось, они даже не смотрят, что тащат. Вижу девчушку с кучей деревянных башмаков, девушку с кучей метел. И все страшно возбуждены, ругаются друг с другом»[457]. Бестебрёртье был разочарован тем, что Гэвин настаивал на удержании Грусбекских высот, прежде чем предпринять серьезную попытку захватить мост. «Сейчас нас мост не интересует»[458], – заявил ему командир дивизии, все еще ожидавший «чертовой [немецкой] контратаки из Рейхсвальда»[459]. Гэвин неохотно разрешил капитану пойти в город на разведку. Однако он все-таки приказал полковнику Рою Линдквисту из 508-го полка отправить батальон в Неймеген – ради мизерной возможности захватить мост, как только займут район к северу от Грусбека. Позднее Гэвин признал, что ценил Линдквиста не столь высоко, как двух других полковых командиров: у него не было «инстинкта убийцы» и он «не жаждал впиться врагу в глотку». Гэвин приказал Линдквисту не посылать батальон через город, а обогнуть его на востоке и подойти к мосту со стороны речной равнины. И все же Линдквист и командир его 1-го батальона подполковник Шилдс Уоррен этот приказ проигнорировали. По совету местного подпольщика 1-й батальон двинулся прямо в Неймеген по главной дороге из Грусбека. Новость об их присутствии распространилась мгновенно. Целые толпы собрались подбодрить их, пожать руки, полюбоваться их коричневыми армейскими ботинками, такими бесшумными на своей резиновой подошве. Эти солдаты были так расслаблены, так непохожи на орущих, топочущих немцев… Когда немецкие войска ушли к северу от города защищать мост, двое юношей, решив, что миг свободы настал, взобрались на фасад казарм пехоты и расшатывали огромного каменного нацистского орла, пока тот не рухнул; толпа бросилась разбивать его на осколки[460]. Обстрел начался около десяти часов вечера, как отметил директор концерт-холла. «Мы услышали первый предсмертный крик. Ужасно»[461]. Попадали в десантников, кто-то кричал: «Врача!» – но голландцы быстро уносили раненых к себе домой и заботились о них сами. Начались беспорядочные бои в кромешной тьме, иногда врукопашную, со штык-ножами. Одна рота зашла довольно далеко и увидела мост, но батальону так и не удалось пройти за кольцевую развязку, площадь короля Карла, которую защищали немецкие подкрепления. Бестебрёртье и Джордж Верхаге, его товарищ по группе «Кларенс» – одной из команд «Джедборо» – попали под обстрел в джипе: Верхаге был тяжело ранен в бедро, а Бестебрёртье задели руку и предплечье[462]. Они упустили прекрасную возможность. Тем вечером дорожный мост в Неймегене сначала защищали всего девятнадцать эсэсовцев из дивизии «Фрундсберг», с десяток солдат из учебного батальона дивизии «Герман Геринг» и горстка невольных ополченцев из ландштурма. Взрывчатка оставалась на месте – 950 кг на южной стороне и столько же на северной, но ее не подготовили для уничтожения. А теперь батальон Уоррена столкнулся с немецким подкреплением, прибывшим буквально в самый последний момент. Для десантников, которых сбросили всего за несколько часов в чужой стране в глубоком вражеском тылу, первая ночь прошла как в тумане. «Мы находились к востоку от Грусбека, – писал лейтенант из 505-го парашютно-десантного полка, – метрах в девяноста от железнодорожных путей. Сидели и болтали, и тут позади нас показался поезд, набитый солдатами, и прошел прямо рядом с нами. Мы так ошалели, что просто смотрели, как он проезжает»[463]. Бригадный генерал Гэвин, пытаясь уснуть под деревом, проснулся, как только услышал состав, и возмущался, почему его не остановили. Той ночью «среди деревьев», на передовой на Грусбекских высотах, обращенной к Рейхсвальду, нервный часовой[464] в темноте застрелил любопытную корову. В зонах приземления некоторые десантники бесстыдно воровали запасы из планеров других подразделений. К востоку от Неймегена и к западу от Утрехта командование бомбардировочной авиации Королевских ВВС[465] сбросило с парашютом чучела – ввести врага в заблуждение. Генерал Эйзенхауэр записал радиосообщение для народа Нидерландов, призывая не подниматься против немцев в массовом порядке, а действовать скрытно и выводить из строя вражескую технику. В Северной Бельгии, близ Хехтела, в штабе 30-го армейского корпуса подполковнику Ренфро, связисту 101-й вдд, приходилось несладко. Разгром «Шерманов» Ирландской гвардии означал, что «домчать в неведомую даль, вопреки ожиданиям, не вышло»[466]. Начальник штаба Хоррокса, бригадир Пиман, делал вид, что все прекрасно, но легче от этого не становилось. По приказу командира 5-й гвардейской бригады бригадного генерала Нормана Гуоткина полковник Джо Ванделёр остановил Ирландскую гвардию в Валкенсварде, где к нему присоединился генерал. Пока они вместе наслаждались трофейным шампанским, Гуоткин сказал полковнику, что нет необходимости «мчаться сломя голову к Эйндховену, спешить некуда, в Соне мост взорван, и придется ждать, пока наведут переправу»[467]. Это решение явно одобрил Хоррокс, позже он заметил: «По моему мнению, опытный командир должен был остановить войска, успокоить их… пока не отремонтируют мост»[468]. Но в этом не было никакого смысла. Сон находился к северу от Эйндховена, и работы не могли начаться до прибытия саперов, сопровождавших Гвардейскую бронетанковую дивизию – именно им предстояло возвести мост Бейли. Если Хоррокс всерьез предполагал, что саперы 101-й воздушно-десантной дивизии могут сами построить мост, способный выдержать танки, ему следовало бы поговорить об этом с полковником Ренфро. И в то, что Гуоткин, видимо с одобрения Хоррокса, мог посоветовать Ванделёру не спешить, поверить просто невозможно. Глава 12 Арнем: ночь и день 17–18 сентября Некий голландец, чей дом выходил окнами на подступы к огромному Арнемскому мосту, увидев полыхнувшую вспышку, догадался, что рядом англичане, и написал об этом в дневнике. Он слышал, как немецкий пехотинец в панике кричал: «Ich bin ganz allein!» – «Я здесь один!»[469] Передовой взвод 2-го батальона Фроста достиг автомобильного моста в Арнеме примерно в восемь вечера, немецкий транспорт свободно продолжал движение. Майор выслал два взвода на обе стороны моста: подготовить несколько соседних домов для обороны. Сержанты и капралы почтительно стучали в двери, объясняли, что им нужно, и советовали семье искать убежище в другом месте, чтобы не пострадать от предстоящего боя. Неудивительно, что радости было мало. Их безукоризненно чистые домики быстро преобразили для боя. Ванны и бассейны заполнили, чтобы запастись водой, так как электричество могло снова отключиться, – сняли шторы, жалюзи и все, что могло гореть, из мебели построили баррикады для огневых позиций, оконные стекла выбили, а то еще ранят кого осколками. Священник батальона, отец Бернард Игэн, помогавший десантникам, признался, что «испытал некую нечестивую радость, высадив стулом окно и прекрасно зная, что здесь нигде нет полиции и никто его не попрекнет»[470]. С наступлением темноты подполковник Фрост вспомнил поговорку немецких вояк: «Ночь ни с кем не дружит», – но, похоже, его десантникам она помогала. Он поравнялся с бойцами роты, тихо лежавшими на насыпи моста. Немцы все еще проезжали туда-сюда. Фрост, вероятно, прибыл через час после того, как, выполняя приказ Биттриха, разведбат Гребнера из дивизии «Гогенштауфен» атаковал его войска на юге по дороге на Неймеген. Однако штандартенфюрер Харцер, командир дивизии «Гогенштауфен», упустил из виду вторую часть указаний Биттриха: обеспечить безопасность самого моста. На мосту осталась лишь горстка солдат из первоначального отряда охраны. Фрост был разочарован, обнаружив, что понтонный мост в километре отсюда, по которому они проходили, уже разобран. Теперь, когда взорвали железнодорожный мост, он не мог отправить солдат на захват автомобильного моста с его южной стороны, разве что на лодках, но группам, отправленным на их поиски, не повезло. Тэтхэм-Уортер ждал, надеясь, что ему удастся пойти на штурм с двух сторон одновременно, но больше медлить было нельзя. Брать мост доверили взводу лейтенанта Джона Грейберна[471]. Грейберн, позже получивший за эту атаку Крест Виктории, похоже, был полон решимости проявить чудеса храбрости[472]. Он повел своих бойцов вверх по лестнице на шоссе, придерживаясь массивных стальных балок с каждой стороны моста, и тут они попали под огонь броневика и спаренных 20-мм зениток. Грейберну попали в плечо, других тоже ранили, и им пришлось отступить. Во время этой первой попытки взять мост солдаты занимали все больше домов с видом на склон и подходы (см. план). Сперва джипы и 6-фунтовки стояли к западу от моста, за домами, а штаб и охранный взвод 1-й парашютной бригады захватили здания на западной стороне склона рядом со штабом Фроста (без бригадного генерала Латбери: тот все еще находился с генералом Урквартом и 3-м батальоном на дальней окраине Остербека). Майор Фредди Гоф из разведроты прибыл со своим штабом на трех джипах и докладывал Фросту как раз в тот момент, когда была предпринята вторая попытка овладеть мостом: разбираться с дотами на краю моста пошел очередной взвод и сапер с огнеметом. Но второй помощник похлопал того по плечу за мгновение до выстрела, сапер удивленно отшатнулся, и струя пламени, пролетев над дотами, попала в пару деревянных лачуг позади них. Скорее всего, там находились боеприпасы, топливо и динамит: страшно громыхнуло, а к небесам вознесся огненный шар. Выглядело так, будто они подожгли весь мост, и посыпались саркастические комментарии: был приказ взять мост, а не разрушать его. Впрочем, получили и преимущество: три грузовика с немцами, подъехавшие к мосту, пытались объехать пожар, и десантники Фроста начали по ним стрелять. Вскоре загорелись все три машины и несколько несчастных солдат, которых быстро прикончили. Вспомнив, как немцы взорвали железнодорожный мост на глазах у десантников, Фрост все еще тревожился, что могут разрушить и этот, огромный автомобильный. Офицер из Королевских инженеров заверил его, что огонь пожара уничтожит провода, ведущие к любой взрывчатке, и все же Фрост провел беспокойную ночь. Утром предстояла масштабная атака, и, несмотря на все старания связистов, они еще не связались ни со штабом дивизии, ни с другими батальонами. Причины катастрофического по своим последствиям отсутствия связи у 1-й вдд до сих пор неизвестны, и, возможно, их не выяснят никогда. В их числе – характер местности с обилием лесов и зданий, маломощные радиостанции, разряженные батареи, а в иных рациях еще и некачественный кварц. Оценивая периметр, который нужно было удерживать у северной оконечности моста, Фрост пожалел, что у него сейчас нет роты «С»[473] под началом майора Довера, но его радист не мог установить с ними связь, чтобы вызвать. А рота, после того как взорвали железнодорожный мост, направилась к своей второстепенной цели – немецкому штабу на Ньиве-Плейн. Там, проходя мимо больницы Святой Елизаветы, рота Довера застала врасплох тридцать немецких солдат, выходящих из двух автобусов. Десантники открыли огонь, убили почти всех немцев и взяли в плен пятерых, но по пути им все чаще встречались солдаты и техника боевой группы «Бринкман», сформированной на основе разведбата дивизии «Фрундсберг». Роте «C» удалось подбить броневик из противотанкового гранатомета PIAT, но им все же пришлось отступить. В конце концов их окружили, однако им удалось продержаться еще шестнадцать часов – пока не закончились патроны. Арнемский мост. Понедельник, 18 сентября 1944 г.