Я откинулась на спинку стула. – Не очень. Сейнт молча попивал чай. Чашка выглядела крохотной в его руке – на голубую краску падал свет, отчего она поблескивала на ободке. Сейнт потянулся к карману и положил на стол сложенный пергамент. – Твоя лицензия. Я уставилась на лицензию, слегка боясь прикоснуться к ней. Словно она испарится, как только я прочитаю текст. В моем горле снова застыли слезы. – Той ночью, – голос Сейнта пронзил тишину, но он не поднял на меня взгляда, – не знаю, как я потерял ее. Я распрямила плечи, чашка дрогнула в моей руке. Я поставила ее на стол. – Вот она была рядом, а потом… – Он выдохнул. – Корабль накрыл шквал, и Изольда пропала. Я обратила внимание на что, что он назвал маму по имени. Как оно слетело с его губ. Словно молитва. Оно пронзило мое сердце насквозь. – Я оставил тебя на Джевале не потому, что не люблю тебя. – Сейнт. – Я попыталась остановить его. Но он не обратил на меня внимания. – Я оставил тебя, потому что… – Неважно. – Важно. – Он поднял взгляд, его голубые глаза окружали покрасневшие веки. – Я оставил тебя там, потому что никогда ничего не любил на этом свете так, как тебя. Ни Изольду. Ни торговлю. Ничего. Обжигающие слова заполнили собой всю таверну и так крепло скрутили меня, что у меня сперло дыхание. Они давили меня, пока моя душа не приняла странную неузнаваемую форму. – Я не планировал быть отцом. Не хотел им становиться. Но когда впервые взял тебя на руки, ты была такой малюткой. Никогда в своей жизни меня не переполнял такой страх. Кажется, я вообще не спал с момента твоего рождения. Я смахнула слезу с подбородка. – Ты понимаешь, что я говорю? Я кивнула, не в силах что-либо произнести. Он развернул руку на столе и потянулся ко мне, но я не взяла его ладонь. Вместо этого я крепко обняла себя руками и прильнула к нему. Прижалась лицом к его пальто, как в детстве, а его руки обняли меня. Я закрыла глаза, по щекам потекли ручейки горячих слез. Ничего нельзя изменить. Никакие деньги или власть не смогут повернуть время вспять к той ночи в Силках Бури или к тому дню, когда Изольда из ниоткуда попросилась на корабль к Сейнту. Все это длинная череда трагически прекрасных событий, которые скрепляли нас. Но больше всего сердце разбивало то, что после всего, благодаря какой-то невидимой темной силе, я все же гордилась тем, что родилась дочерью Сейнта. Его грудь вздымалась, а рука крепче сжалась вокруг меня, прежде чем Сейнт убрал ее. Я вытерла лицо, шмыгая носом, Сейнт полез в карман. В его пальцах сверкнула серебряная цепочка. Ожерелье моей мамы. – Она бы хотела, чтобы оно было у тебя, – сказал он дрожащим голосом. Я подняла его за цепочку, кулон упал мне в ладонь. Морской дракон из зеленого морского ушка сиял на свету, переливаясь голубыми и фиолетовыми волнами. Я чувствовала ее в нем. В воздухе появился призрак мамы. – Уверен? – прошептала я. – Уверен. Я зажала кулон в ладони, меня окутало отчетливое пение. Прозвенел портовый колокол, когда я положила ожерелье в карман. – Пора идти, – хрипло проговорила я. Команда будет ждать. Сейнт подлил себе чая. – Направляешься в Серос? Встав, я кивнула. Мои губы растянулись в улыбке. – Увидимся там? Он поднял чашку, не открывая от нее взгляда. – Увидимся там. Я толкнула дверь и подняла воротник куртки, чтобы защититься от утренней прохлады. В деревне уже кипела жизнь, улицы наполнили тележки, в магазинах открыли витрины. Я устремила свой взгляд на воду и направилась к порту. Вдруг в окне промелькнуло отражение фиолетового цвета, я резко остановилась, устремив взгляд на противоположную сторону улицы. Голландия стояла в сводчатом дверном проеме «Вульфа и Энгеля», колко смотря на меня. Ветер раздувал меховой ворот ее накидки, доходившей до ее подбородка. На ушах висели сверкающие серьги, выглядывающие из-под ее волос. Она была по-прежнему роскошна. Красива. Хоть она и лишилась перстня и лицензии, у нее все еще оставались деньги. Голландия никогда не будет в чем-либо нуждаться, и что-то подсказывало мне, что она найдет способ заполучить хотя бы кусочек свое прежней власти в Бастиане. В любом случае ее никогда не интересовал Узкий пролив. Она стояла как вкопанная, даже не моргала, но затем направилась внутрь чайной. И могу поклясться, что, когда она оглянулась через плечо, прежде чем скрыться в заведении, я увидела улыбку на ее лице. Сорок один Пойма Сегсей исчезла, как скрытое туманной пеленой воспоминание сна. Я стояла на самом верху фок-мачты, затягивая снасти; ветер все сильнее надувал паруса. Они выгибались ровными дугами на фоне голубого неба. Услышав, как соленый ветерок обдувает парусину, я закрыла глаза. Втянула в себя воздух и прильнула к мачте, понимая, что ни за что в своей жизни не хотела бы сходить с этого корабля. Я опустила взгляд вниз: на палубе стоял Уэст, наблюдая за мной. Его полностью поглотил золотой свет, отчего он щурился, а от того, как ветер натянул вокруг него рубашку, мне захотелось скрыться с ним в его каюте при свечах. Я полезла вниз и спрыгнула на горячую палубу босыми ногами. – Проверим? – спросил он, закатывая рукава. – Ага. Я обошла Уэста, но он поймал меня за руку и притянул к себе. Стоило мне развернуться, как он поцеловал меня. Его рука обвилась вокруг моей талии, я прижалась к нему, и Уэст наконец отпустил меня. Его пальцы соскользнули с моих, и, направившись к крытому проходу, я юркнула в каюту, в которой за столом Уэста сидел Хэмиш – перед ним лежали два раскрытых журнала. Он взглянул на меня поверх своих очков. – Все подготовили. Он кивнул в сторону самоцветной лампы на столе. Рядом с ней меня ждал сундучок, полный самоцветов. В связи с резонансным коварством Голландии торговцы из Узкого пролива и Безымянного моря усилят контроль над своими компаниями: будут дважды и трижды перепроверять продаваемые камни, чтобы не лечь под гильотину Торгового совета. Я села на стул, зажгла спичку и подожгла свечу под линзами. Когда фитиль зажегся, я взяла пальцами первый камень – аквамарин. Я поднесла его к свету, чтобы он проходит через него, и проверяла цвет камня, как меня учила мама. Затем положила его на стекло лампы и посмотрела сквозь линзы, обращая внимание на структуру самоцвета. Закончив, я отложила аквамарин и взяла другой камень. У всего есть язык. Послание. Это было первое, чему мама научила меня. Но впервые я поняла, что она имела в виду, когда осознала, что от нее исходило пение. Всегда, когда она была рядом, я ощущала его. Оно звучало, когда она нагнулась над гамаком в темноте и прикоснулась губами к моему лбу. Я чувствовала маму, даже когда висящее надо мной ее ожерелье едва освещалось дрожащим светом лампы. Это пение я ощущала нутром. Изольда. Я оглянулась через плечо на кулон морского дракона, свисающий с гвоздя над кроватью и раскачивающийся от крена корабля. Я встала на ноги и, прошагав через всю каюту, сняла ожерелье с крючка и вытянула его перед собой. То же чувство завладело мной, когда я стояла в аванпосте Сейнта в Пинче: дух мамы взывал ко мне сквозь ожерелье. И я снова почувствовала его, когда ныряла на утесе, у которого словно излучались частички ее души. Я пригладила морское ушко большим пальцем, смотря, как под зелеными волнами струились фиолетовые вкрапления. Четкий звук пульсацией отдавался в мою ладонь. Словно каким-то образом Изольда была внутри него. Будто… Внезапно у меня перехватило дыхание, легкая дрожь пробралась к рукам, и серебряная цепочка соскользнула с моих пальцев. Хэмиш отложил перо. – Что такое? – Вдруг это была не она? – прошептала я, но слова рассыпались.