Я приподнялась на носочках. Уэст прижал свой лоб к моему и приоткрыл мой рот, прикоснувшись к нему губами, отчего из меня вырвался хриплый вздох, который я сдерживала с момента, как очнулась на «Луне». Мне хотелось плакать, боль из груди вырывалась, и ее место заняло чувство облегчения, потому что этот момент я неоднократно переживала в своих снах с того момента, как покинула Узкий пролив. На сейчас все было по-настоящему. Теперь я не проснусь. Вот он, Уэст – жив и здоров – в моих объятиях. А от его прикосновений начинала бурлить каждая капля моей крови. Не знаю, каких слов или объяснений о своем прошлом я ждала он него. Но он совсем не оправдывался. Более того, он даже не сожалел. Не знаю, кто я после этого. Его слова шепотом отозвались в моей голове, когда я прикоснулась к его лицу, а его руки обвили меня. Но я не боялась его так, как ожидала. Я чувствовала себя в безопасности. Раньше я понятия не имела, смогу ли полюбить кого-то так, как отца, но все же смогла. Сильной и умоляющей любовью. Любовью, вселяющий страх. Отчего не знала, кто после этого я. Девятнадцать Я лежала, прислушиваясь к дыханию Уэста. Оно напоминало плещущиеся о берег Джевала в теплый день волны, быстро подступающие и затем медленно скатывающиеся. Мне казалось, что, сбежав с Джевала, я позабыла об этих мелочах: цвете мелководья, раскинутому небосводу, звуку прибоя. Четыре года были омрачены болью от гибели мамы и непреодолимым стремлением найти отца, отчего я не видела ни света, ни тьмы. До встречи с Уэстом. До того дня, как на барьерных островах показалась «Мэриголд» – ее странные крыловидные паруса надувались на ветру. Мне потребовалось шесть месяцев, чтобы поверить в то, что, уплывая каждый раз, корабль приплывет обратно. Я начала доверять Уэсту задолго до того, как осознала это. Но не была уверена, что он доверял мне. Под дверным просветом загорелся свет, но вскоре потух. За окном через час наступит рассвет, а пока небо затягивала темнота. Я выскользнула из-под тяжелых рук Уэста и села, прислушиваясь. В «Доме Азимут» стояла тишина, доносились только тихие шаги с лестницы в конце коридора. Мои ноги опустились на плюшевый ковер, и я встала, придерживая в руках подол, чтобы он не шуршал. Уэст крепко спал, его лицо впервые смягчилось с того момента, как мы встретились на торжестве. Дверная ручка слегка скрипнула, когда я нажала на нее. Привалившись к стене, храпел Клов: он скрестил перед собой ноги и зажал шкатулку с монетами под мышкой. На стене играл свет фонаря, я выглянула из-за перил и увидела голову с седыми волосами. Голландия в атласном халате шла по коридору. Я оглянулась на комнату, переступила через ноги Клова и последовала за светом. Он омывал пол передо мной. В темноте я поворачивала из коридора в коридор, пока не дошла до конца прохода, как свет вдруг погас. Впереди открылась дверь. Я тихо ступала, наблюдая, как тень Голландии перемещается по мраморному полу, затем посмотрела в щелку – свет упал на мое лицо. Комната была обшита деревянными панелями, одну стену покрывали заходящие друг на друга карты, а другую украшали бронзовые канделябры. Голландия стояла в углу и смотрела на картину, висевшую над столом. Мама была одета в платье изумрудного цвета, украшенное брошью с фиолетовым самоцветом, а ее лицо сияло в свете горящих свеч. Я открыла дверь, и Голландия встретилась со мной глазами. Подняв палец, она махнула слезу из уголка глаза. – Добрый вечер. – Уже почти утро, – ответила я, ступив в комнату. Взгляд Голландии упал на мое помятое платье. – Я спускаюсь сюда, когда не могу заснуть. Какой смысл лежать в кровати, если можно поработать. Однако не похоже, чтобы она работала. Казалось, что она спустилась, чтобы посмотреть на Изольду. Из лежащей на столе коробки она достала длинную спичку, и ее рука проплыла над восковыми свечами. Голландия зажгла последнюю свечу и задула спичку, а я принялась изучать освещаемые карты, соединенные в одно целое на стене. На них указана подробная схема рифов, но это не простая цепочка островов. Я уже ее видела. Скопление Юри. Ступив ближе, я прочитала заметки, написанные синими чернилами на полях схемы. Некоторые места были зачеркнуты, будто кто-то выверенно их вычеркнул. Это текущая карта погружений, подобные отец вешал в каюте рулевого на «Жаворонке». А это могло означать только одно. Голландия продолжала искать полуночник. За ней в позолоченной раме висел большой портрет мужчины. Красивый, с темными волосами, серыми глазами и гордым подбородком. В его лице виднелась доброта. Тепло. – Это мой дедушка? – спросила я. Голландия улыбнулась. – Да. Оскар. Оскар. Имя подходило мужчине с портрета, но я уверена, что ни разу не слышала его от мамы. – Отец Оскара учил его мастерству самоцветных дел, но его душа лежала к звездам. И вопреки желаниям твоего прадедушки Оскар изучал навигацию по звездам. Наверное, поэтому «Дом Азимут» так и назвали, а также спроектировали. – Оскар был лучшим в свое время. В Безымянном море не было торговца, который не почитал бы его работу, а почти каждый рулевой на море в то или иное время учился у него. – Голландия гордо улыбнулась. – Но, увидев потенциал Изольды, он научил ее мастерству самоцветных дел. Обучение мастерству самоцветных дел передавалось от поколения к поколению, но только тем, у кого был природный дар. Мама быстро заметила его у меня. Интересно, как скоро Оскар заметил его у мамы? Вытянув руку, я прикоснулась к другому портрету. Вроде бы тот же самый мужчина, только постаревший. Коротко подстриженные седые волосы, вьющиеся у ушей. – Странно, что твоя мама никогда не рассказывала тебе о нем. Она с детства была с ним довольно близка. – Она о многом не рассказывала. – А в этом мы с ней схожи, – грустно улыбнулась Голландия. – Она всегда была для меня загадкой. Но Оскар… он понимал ее так, как я бы никогда не смогла. Если это правда, то почему она никогда не рассказывала мне о нем? На ум приходило только одно объяснение: она не хотела рисковать тем, что кто-то узнает о ее родстве с самыми влиятельными людьми в Безымянном море. От этого начались бы проблемы. Но я не могла отделаться от мысли, что мама не рассказала мне о Голландии потому, что не хотела, чтобы ее нашли. Что, возможно, Изольда боялась ее. – Я не знала, что она родила дочь, пока не получила письмо от Золы. Сначала не поверила ему, но потом… – она втянула в себя воздух, – потом увидела тебя. Я снова посмотрела на портрет мамы, сравнивая себя с ним. Будто в зеркало смотрела, только в ней была мягкость. Что-то неприкосновенное. А ее взгляд, казалось, преследовал меня по всей комнате. – Она не говорила, почему тебя так назвали? – спросила Голландия, вытягивая меня из размышлений. – Нет. Не говорила. – Утес Фейбл, – объявила она, возвращаясь к столу. Голландия отодвинула стопку книг, за которыми на столешнице скрывалась нарисованная карта побережья Бастиана. Она провела пальцем по неровному краю суши и дошла до воды, в которой находилось что-то похожее на островок. – Здесь она пряталась, когда сбегала от меня. – Голландия рассмеялась с долей грусти. – На маяке на утесе Фейбл. – Маяке? Она кивнула. – Уже лет в восемь или девять она стала на целый день убегать из дома. А потом появляться из ниоткуда как ни в чем не бывало. Только через два года мы наконец выяснили, где она пряталась. Сердце сжалось. Мне было не по себе, что эта женщина, незнакомка, знала о маме столько много. – Как она умерла? – внезапно спросила Голландия, а взгляд наполнился тревогой. Казалось, что ей потребовалось мужество, чтобы задать вопрос. – В шторме, – ответила я. – Утонула в Силках Бури. Голландия вздрогнула, выпустив сдерживаемый выдох. – Понятно. – Молчание затянулось, прежде чем она снова заговорила. – Только год назад я узнала, что она погибла на «Жаворонке». – Поэтому тебе нужен Сейнт? – Это одна из причин, – поправила она. Я не знала, что ей было известно о Сейнте и Изольде, но внутри меня все сжалось, когда тем утром она заговорила о нем. Раз Голландия хотела смерти Сейнта, то скорее всего получила бы желаемое. Отчего только от этой мысли мне показалось, что я тону: в легких нет воздуха, а свет на поверхности воды постепенно меркнет. Уэст ясно дал понять, что Сейнту придется самому постоять за себя, но даже если она не убьет его, Сейнт скорее умрет, прежде чем позволит ей заполучить его торговую компанию. Неважно, что случилось четыре года назад или в ту ночь на «Жаворонке». Неважно, что случилось в тот день, когда Сейнт оставил меня на Джевале. Тогда, когда он вручил мне карту Силков Бури, или тем утром, когда с помощью ожерелья мамы я вымогала у него деньги. Теперь все предстало в четких и ярких цветах. Сейнт мерзавец, но мой. Он принадлежал мне. Но что более невероятно: я правда его любила. – Я передумала, – проговорила я, пока не успела изменить мнение. Голландия вскинула бровь, подняв на меня взгляд. – Передумала насчет моего предложения? Я прикусила губу, перед глазами появился Сейнт за своим столом. Подернутый дымкой, тусклый свет. Стакан виски в его руке. Запах трубки. Он читал бортовые журналы. Я сделала шаг к ней. – Хочу заключить сделку. Голландия, ухмыляясь, наклонилась ближе ко мне. – Я слушаю. – Я не лгала, когда сказала, что Изольда никогда не рассказывала мне о полуночнике. Но я понимаю, что вы до сих пор его ищете. – Я бросила взгляд на карты. – А я уверена, что смогу его отыскать. От моих слов она замолчала. Голландия замерла на месте, глаза притягивали в себя все тени из комнаты.