* * * Братья Хиббиты тем временем не падали никуда. Вокруг них попросту незаметно сменились декорации. Земля больше не тряслась, но самодельные факелы вдруг погасли, и когда Идали, крепко выругавшись, разжег их заново, от города уже не осталось и следа, и стояли они с Каролем… в коридоре. Узком и длинном. Темном, без окон. С облупившимися стенами, растрескавшимся потолком и тянувшимся по одной стороне рядом черных распахнутых дверей. – Это что-то новенькое, – оглядевшись, нервно сказал Идали. – Тут я еще не был. Кароль вздохнул. – Все когда-нибудь случается в первый раз. Даже это самое наблюдение однажды кто-то сделал впервые… Полюбовался? Вот и славно, пошли мальчишку искать. Идали вызверился: – Говорил я тебе… стажеров здесь только не хватало! – И я говорил – «не виноватая я, он сам пришел»… – Вот сам пускай и выкручивается! – Смеешься? – Плачу! – рявкнул Идали. – Сколько времени мы теперь из-за него потеряем? – Ирландцы говорят, – примирительно заметил Кароль, – что, когда Господь создавал время, он создал его достаточно. – Не злил бы ты меня, а? – Сам не хочу, слушай… Наоборот, к холодному разуму взываю. Ведь времени у нас на самом деле вагон – с одной стороны. Бывший твой хозяин намерен, судя по всему, как следует помотать нам нервы, прежде чем подпустит к себе, и ничего, будь уверен, до тех пор он с Клементиной не сделает. С другой стороны, твое личное время – в руках у парня. Семена рох, – напомнил Кароль, – без которых ты скоро свалишься. И проводница наша у него… – Ты забыл сказать, что он тоже человек, и негоже бросать его без помощи, – добавил не без яда Идали. – Думал, это ты и сам понимаешь. Неужели ошибся? – А ты-то понимаешь, что такое для нее каждая лишняя минута – там?… – Не рви душу, – Кароль помрачнел. – Найдем балбеса – лично настучу по башке! – Замучаешься стучать. Хлебнем мы с ним еще, чувствует мое сердце! Ладно… помолчи немного. Попробую связаться с вашей девушкой. Оба притихли, Идали сосредоточился. Через минуту сказал: – Что-то слышу, но что и где – не пойму. Помехи сильные. – Сторон, в которые можно двинуться, у нас немного. Две, – заметил Кароль. – Направо и налево по коридору. И то не факт – в одной из них, возможно, тупик. – А то не видно, – проворчал Идали, коротко покосившись влево, где проход и впрямь упирался в стену. – Хорош ехидничать. Так… намек ясен, идем куда пускают. Молчи только, не мешай связь ловить! И они двинулись в единственно возможном направлении – заглядывая попутно во все приглашающе раскрытые двери и высвечивая на всякий случай факелами то, что за ними. А там оказывалось раз за разом одно и то же. Маленькие комнатки без окон, более всего похожие на чуланы. В каких-то были полки, уставленные банками и коробками. В других – ломаная мебель и треснувшие зеркала. В третьих – чемоданы и узлы с неведомым барахлом. Где остовы велосипедов, где связки книг, и все – самого неприглядного вида и в вековой пыли… Коридор повернул налево, потом направо. Потом опять налево. Те же двери, те же чуланы. То же замшелое старье. – Хламовник! – не выдержал наконец, после пятого поворота, старательно молчавший все это время капитан Хиббит. – Натуральный. Издевается, похоже, над нами господин Феррус, ой, издевается!.. Спасибо, не помойка. Идали поиграл желваками, ничего не ответил. – Неужели весь этот мусор он накопил? – подивился Кароль. – За свою долгую… – и осекся. За шестым поворотом они оказались вдруг на распутье. Дорогу пересек другой коридор, точная копия первого. Возможных направлений сделалось вместо одного три – направо, налево и вперед. Да вдобавок еще парочку – вверх и вниз – любезно предложила узкая винтовая лестница, торчавшая в центре перекрестья. Братья остановились. – Красота, – сказал Кароль. – Картина маслом. Называется «Гуляй – не хочу»… Идали бросил хмурый взгляд на факелы. – Догорают, – буркнул. – Придется все-та… Прервал себя на полуслове, застыл, к чему-то прислушиваясь. И просветлел лицом. – Есть! – сказал, но тут же и нахмурился снова. – Слишком хорошо слышно. Как будто… Он медленно развернулся и ткнул пальцем в сторону ближайшей двери в поперечном коридоре: – …ваша девушка буквально здесь! Кароль незамедлительно шагнул к этой двери, стоявшей тоже нараспашку, как и все остальные, и позвал: – Раскель! Никто не ответил. – Заглянем? – предложил он. Занес уже ногу для следующего шага, но Идали вдруг схватил его за плечо. – Погоди! И сделал это, как оказалось, вовремя… * * * В один удар он умудрился вложить всю злость, все свои терзанья последних дней, всю боль и оскорбленность души. Четыре дубовые стены разлетелись в ослепительной беззвучной вспышке мелкими щепками. Потолок попросту исчез. Возможно, распылился. Исчезло заодно и все, что было внизу. И Раскель снова начал падать во тьму. Но на этот раз упал быстро. Ткнулся со всего маху ногами во что-то твердое, от неожиданности не удержался на них и покатился кубарем – из тьмы в свет. Увидел, правда, этот свет не сразу – после вспышки перед глазами плавала одна зеленая муть. Сперва, наскочив на какое-то препятствие, остановившее его, и отчаянно пытаясь проморгаться, Раскель услышал голоса. Прямо у себя над головой. – Да, – присвистнув, сказал один. – Умеет мальчик злиться. Весь хламовник вдребезги… Я бы на твоем месте не рискнул стучать ему по башке. – А на своем? – поинтересовался другой. – Попробую, – ответил первый. – Пока не очухался! Тут Раскеля схватили за грудки и вздернули на ноги. Крепко встряхнули несколько раз – так, что его даже затошнило. Из зеленой мути выплыло знакомое лицо. Бешеные светлые глаза, острый нос, смоляная челка. – В следующий раз, – проскрежетал леденящий кровь, но тоже знакомый голос, – буду звать – чтоб бегом бежал! Ты какого… – непечатная брань, – перся сюда… – она же, – от дела отвлекать? Прибью, щенок! Уж на это силы у меня хватит!