Заполярье, край земли, путь мужественных покорителей Арктики. Нансен, Беринг, Лаптев обрели здесь свою славу. А я чем занимаюсь? Стою в будке сортира и держу за ноги младшего лейтенанта, который копается в говне… Удостоверение выловили, младший лейтенант разделся догола, я поливал его из ведра холодной водой, а он тер себя своей майкой. Майку потом выкинули. Когда вернулись в комнату и легли, сосед заворочался и недовольно пробормотал: – Ну и напердели, дышать нечем. Лейтенант встал, достал из своего чемоданчика флакон одеколона и вылил его на себя. Тут полярник от возмущения совсем проснулся: – Ты что делаешь?! Напердел так напердел, никаким одеколоном не перешибешь! Только зря израсходовал! И тут снаружи раздался треск, крик, а потом – истошный мат на всю тундру, – кто-то пошел в сортир и провалился. Доски-то мы на место положили, но прибить их было нечем. Между прочим. Чтобы понять, почему полярник так возмутился, когда лейтенант вылил одеколон, надо вспомнить ситуацию на Севере в те времена. Квартальный план по спиртным напиткам там выполнялся за неделю. И почему-то поставляли напитки всегда так: есть водка – нет пива, есть пиво – нет водки. Такая сцена: Мурманск. Пивной ларек на набережной. За ларьком на рейде – корабли. На кораблях – флаги всех стран… А к ларьку – длинная очередь: завезли пиво. В очереди среди прочих – два ллойдовских капитана. (Ллойдовский капитан – морская элита. Он должен в совершенстве владеть английским и французским, знать лоции всех крупных портов мира и много чего другого…) На капитанах – фуражки, сшитые по заказу в Голландии, белоснежные сорочки, приобретенные в Англии. Костюмы сидят безупречно, пуговицы сверкают. Подходит их очередь. Капитаны берут две кружки пива, отходят в сторонку, достают из кармана два флакона тройного одеколона, отвинчивают колпачки, чокаются, одним глотком выпивают одеколон и запивают пивом. А когда в единственный в Мурманске ресторан (он был в гостинице, где мы жили, когда снимали «Путь к причалу») привозили водку, очередь выстраивалась такая, что конца ей не было видно. Холодно, сумрачно, идет дождь со снегом, а очередь часами стоит и ждет. Открывается дверь, два швейцара выносят пьяного клиента, аккуратно кладут на тротуар, потом выносят второго, кладут рядом. И объявляют: – Следующие двое – заходи! Тикси Когда самолет сел в аэропорту Тикси, в окошко я увидел, что по полю бегут Конецкий и Таланкин с моей теплой курткой в руках. Оказывается, они уже устроились на сухогрузе ледокольного типа «Леваневский» и оттуда по рации выяснили, что в Тикси летит дикий грузин: «Без багажа, в одной рубашке». (До Тикси мы летели трое суток.) Младшему лейтенанту мы дали денег, и он полетел дальше. А я пошел на почту звонить в Москву. Тикси – обычный северный поселок. Холодно, все в основном в телогрейках и ватных штанах. И вдруг вижу: по снегу навстречу вразвалку шагают три парня в зеленых и желтых пиджаках, в пестрых шелковых рубашках с попугаями и обезьянами, в модных узких брюках и мокасинах… – «Индигирка» пришла из Индонезии, – объяснил Конецкий. – Ребята себя народу показывают. На почте соединили с Москвой. Слышимость была плохая, мама кричала в трубку: – Мы ничего не можем понять! Мы получили телеграмму, что ты долетел, потом позвонила Катя, что вроде бы кто-то видел тебя в ресторане в военной форме, а сегодня Нина по секрету сказала Любе, что ты был у нее и занял деньги! Где ты, Гия? Скажи честно, что случилось? «Господи, какая же я свинья!» Моряки и полярники На «Леваневском» нам выделили две каюты. В одной разместились мы с Конецким, в соседней – Таланкин. И «Леваневский» вышел в море. Мы доставляли грузы полярникам на острова. Острова в море Лаптевых все примерно одинаковые: сначала плоско – ледяной припай, потом крутой обрыв – метров шесть, потом опять плоско. Море Лаптевых мелкое, к островам корабль подойти не мог, поэтому груз краном укладывали на самоходную баржу и на барже шли до острова. Сгружали вручную. Но иногда и баржа не могла вплотную подойти к ледяному припаю, и приходилось спрыгивать с баржи и тащить тяжелые грузы по грудь в ледяной воде. Мы тоже работали на разгрузке, чтобы было чем занять время. Старались работать наравне со всеми. Поначалу матросы на нас косились – они работали в общий котел и думали, что с нами придется делиться. Но, узнав, что мы работаем бесплатно, успокоились. Арктика. Слева Виктор Конецкий, в центре с сигаретой – я. Разгрузка. Из путевых зарисовок. Когда мы подходили к острову, первыми на берег прибегали собаки. Собаки нам радовались – мы привозили им еду. Потом на вездеходе приезжали полярники и хмуро спрашивали: – Где кончаются ваши пятьдесят кабельтовых, опять там? – и показывали вниз, под обрыв. – Тут. Полярники нам не радовались. Сидели и тихонько матерились. По правилам, моряки должны были оставить груз в пятидесяти кабельтовых от кромки льда. У моряков они всегда кончались под обрывом, и полярники, которых было три-четыре человека, тяжелые грузы не могли поднять. Полярники дожидались, пока выгрузят продукты и спирт, забирали их и уезжали. А все остальное так и оставалось под обрывом. Почти на всех островах под обрывом валялись щиты, ржавые бочки, и даже трактора… «Если бы это им действительно было нужно, подцепили бы тросом и вездеходом вытащили», – говорили моряки. К концу первого месяца плавания по льду пробились до острова Жохова (это около семьдесят пятого градуса северной широты). До нас два года ледяная обстановка не позволяла к нему подойти. Продукты полярникам сбрасывали с самолета. Как-то раз сбросили замороженную тушу коровы. Туша ударилась об лед, разбилась на мелкие кусочки, и осколком ранило собаку. И здесь первыми на берег прибежали собаки. Матросы, как всегда, привезли кастрюлю с горячим борщом, вылили на снег – образовалась лунка вроде миски. Собаки принялись лакать. Потом на вездеходе приехали полярники. Выяснили, что пятьдесят кабельтовых кончаются под обрывом, залезли в машину и стали ждать продуктов. А потом появились два белых медведя-подростка. Спустились с обрыва и пошли к «миске». Собаки поджали хвосты и отбежали метров на двадцать. Медведи неторопливо ели, а собаки возмущенно лаяли. Боцман сжалился над собаками и по рации велел привезти еще кастрюлю борща. А потом прибежал лохматый щенок. Он не мог спуститься и, жалобно повизгивая, бегал туда-сюда. Один из медведей неторопливо поднялся наверх и легонько дал щенку лапой под зад. Щенок кубарем скатился с обрыва на снег, отряхнулся, подбежал к лунке и стал быстро лакать борщ. Второй медведь покосился на него, но смолчал. Первый медведь вернулся и тоже стал есть. Когда он выловил из лунки кусок мяса, щенок подпрыгнул и попытался вытащить у медведя кусок прямо из пасти. Медведь уступил. Привезли еще борщ, сделали еще одну «миску». Медведи тут же разделились, один остался у старой, другой пошел к новой. Щенок бегал и ел то из одной, то из другой. А неподалеку сидели и смотрели на это грустные голодные собаки. Арктика. Я и миша. Чукчата загорают. Ну а мы таскали грузы. Я был простужен, температурил, и очень хотелось пить. Неподалеку возле чума стояла чукчанка с ребенком на руках, без шубы, в одном платье – у них же лето. А мы все в теплых куртках и в шапках. Я поднялся и попросил у нее попить. Она вынесла мне стакан мутной теплой воды (растопленный лед), и отдельно на тарелочке – кусочек заплесневелого черного хлеба, а на нем маленький кусочек сахара. А ведь им два года ничего не привозили, она, наверное, отдала мне последнее. Между прочим. Когда снимали в Ярославле «Афоню», нужен был кадр: двор с верхней точки. Определили балкон, с которого хорошо было снимать, высчитали квартиру, поднялись, позвонили. Открыла женщина лет тридцати пяти – сорока. Мы объяснили, что мы с «Мосфильма», просим разрешения снять один кадр с ее балкона. – Господи, что же делать? – расстроилась она. – Мне же на работу надо! Мы сказали, что не страшно, поищем другой балкон. – Да нет! Вы снимайте, потом запрете дверь и ключ под коврик положите. Только вот кто вас покормит? Не по-людски получается – гостей даже чаем не напоила! И я вспомнил ту чукчанку. Герасим На Жохове полярники, узнав, что с моряками на берег высадился известный писатель Конецкий, позвали его к себе в гости, – а заодно и нас.