Во время посадки, летчики стали отбирать у пассажиров арбузы, которые те везли друзьям: «Перевес». Даже тележку подкатили, куда складывать этот «перевес». Пассажиры скандалили, некоторые кричали, что летчики хотят эти арбузы продать, и, чтоб никому не достались, разбивали их об асфальт. Влезли в самолет, сели: Конецкий рядом с Таланкиным, я – за ними. А рядом со мной – рыжий парень лет двадцати двух, младший лейтенант. Завели мотор. Младший лейтенант спросил у стюардессы, почему не дают карамель. – Не завезли, – сказала стюардесса. – Что значит «не завезли»? – разозлился младший лейтенант. – Мало вам арбузов, и карамель решили заначить? У него при посадке отобрали два арбуза. – Если вы не прекратите хамить, я вас высажу, – пригрозила стюардесса. Слово за слово, разгорелся скандал. Появился летчик и попросил лейтенанта выйти из самолета. – Почему это? – Вы пьяны. Я заступился за лейтенанта, сказал, что он трезвый и просто нервничает. – И вы пьяны, – сказал мне летчик. – Я? Дыхнуть? – Выйдем из самолета, и там дыхнете. Мы с лейтенантом вышли, а летчик быстро убрал ступеньки, захлопнул дверь, и самолет улетел. А с ним и Таланкин с Конецким, и мои вещи, и документы. И деньги. Мы остались среди разбитых арбузов. Я – в одной рубашке, с билетом в руках, а лейтенант оказался предусмотрительным, прихватил с собой свой чемоданчик. Пошли к начальнику аэропорта – доказывать, что абсолютно трезвые. А начальник сказал, что ничем не может помочь, – откуда он знает, что мы не врем? Единственное, что он может сделать – это забронировать для нас, как для опоздавших, два билета на завтрашний рейс. Но нам, как опоздавшим, придется доплатить штраф – восемьдесят рублей за двоих. – Мы – доплачивать? – взорвался младший лейтенант. – Да это вы нам должны доплатить за свое хамство! – Будете качать права – заплатите за билеты полную стоимость, – сказал начальник. Я понял, что это не пустая угроза, вытащил не в меру вспыльчивого лейтенанта из кабинета и поинтересовался, есть ли у него деньги. У лейтенанта после отпуска, естественно, денег не было. Домой за деньгами я ехать не мог: что скажут мои? Двое суток болтаюсь в Москве и даже не позвонил. И я поехал на метро «Аэропорт» к Леониду Гайдаю. Гайдая дома не было, я занял сто рублей у его жены, актрисы Нины Гребешковой, и попросил об этом никому не говорить. Когда вернулись в аэропорт, первое, что я сделал, – дал телеграмму домой: «Долетел благополучно, целую, Гия». И пошел в буфет пить кофе. А младший лейтенант взял у меня деньги и побежал в кассу доплачивать за билеты (паспорта тогда не требовались). Через десять минут появляется, возбужденный и радостный, и сообщает, что договорился со стюардессами – они нас завтра без билетов посадят на самолет, а сегодня мы за это приглашаем их на ужин в ресторан. Я сказал, что не надо: – Доплати и полетим по-человечески. – Будь человеком! – взмолился младший лейтенант. – Мне же теперь опять год на базе на Чукотке сидеть! Вечером мы встретились со стюардессами, взяли такси и поехали в ресторан «Метрополь». В ресторан пустили всех – и младшего лейтенанта, и стюардесс – кроме меня. В рубашке без пиджака в ресторан не пускали. Вышли из положения так: лейтенант и девушки прошли, потом одна из стюардесс вынесла мне китель лейтенанта. В кителе швейцар меня пропустил. И я появился в респектабельном ресторанном зале в кирзовых сапогах и в длинном, до колен, военном кителе с погонами (младший лейтенант был высоким парнем). Сто рублей – большие деньги, мы себе ни в чем не отказывали. Младший лейтенант не пропускал ни одного танца – приглашал то одну стюардессу, то другую, а под конец плясал с обеими сразу. Потом мы на такси повезли девушек домой. Жили они в Малаховке в общежитии. Лейтенант просил пустить нас переночевать, но получил твердый отказ: «Нельзя, вахтерша», и мы на том же такси поехали в Шереметьево. Когда расплатились с таксистом, денег осталось девять рублей. На следующий день с утра лейтенант побежал искать наших девушек. Вернулся поникший: выяснил, что наши стюардессы появятся только через три дня, у них отгулы. – Поехали опять к той артистке, – попросил он. Но тут к нам в номер вошла женщина средних лет в летной форме и спросила, мы ли вчера Зину и Фриду в ресторан водили? – Мы. – Пойдемте. И она посадила нас в «Дуглас». Тогда пассажиров возили в основном на оставшихся после войны «Дугласах». Некоторые переоборудовали: поставили ряды кресел, а некоторые – нет. Нам достался необорудованный: у стен откидные железные сидения, а багаж сложен посередине, в проходе. Пассажиры стали возмущаться и требовать, чтобы их пересадили на нормальный самолет, с креслами. А мы с младшим лейтенантом стали всех убеждать, что пока будут искать самолет и пересаживать, Воркута опять закроется и мы будем еще неделю здесь куковать! Мы понимали, что без билетов в другой самолет нас могут и не пустить. – Полетели, – крикнул младший лейтенант летчику. – Большинство за! Самолет взлетел. Недовольные пассажиры стали на лейтенанта ворчать. Опять слово за слово, и он со всеми переругался. Путь долгий. Полярники затеяли преферанс. Нужен был четвертый игрок. – Умеешь? – спросил меня младший лейтенант. – Слабо. – Играй! Я буду помогать. – Играй сам. – Меня не возьмут. Они на меня злые. Я сел четвертым. Полярники соображали с такой скоростью, что я не успевал подумать и ходил по подсказкам младшего лейтенанта. Младший лейтенант тоже не успевал подумать и, когда пульку расписали, оказалось, что мы проиграли двенадцать рублей. – У меня только девять. – Я положил на чемодан, на котором играли, деньги. – Остальное я вам, когда прилетим в Тикси отдам. Извините. – Да ладно… – Спокойно! – младший лейтенант открыл свой чемоданчик, достал бутылку «Столичной», которую, очевидно, вез друзьям, и сердито поставил перед игроками. – Вот. Три рубля, двенадцать копеек (столько стоила тогда «Столичная»). Расчет! – И уселся на место. – Идите разопьем! – позвали полярники. – Не будем мы с вами пить, – отказался младший лейтенант. – Чего так? – Мухлюете! – Чего?!! – Поймали новичков и раздели! Скандал. Чуть до драки не дошло. Первая посадка была в Воркуте. Нас, пассажиров, на старом автобусе подвезли к одноэтажному деревянному дому, который оказался столовой. На пластмассовых столиках – черный хлеб, соль и горчица. Пассажиры выстроились в очередь на раздаче, а мы быстро намазали несколько кусков хлеба горчицей, посолили и, чтобы не позориться, вышли есть на крыльцо. Было холодно, дул пронизывающий резкий ветер, а я – в одной рубашке. К нам подошла собака, остановилась, виляя хвостом. Я бросил и ей кусок хлеба. Собака понюхала, вилять хвостом перестала, с упреком посмотрела на нас и ушла. Ночевать нас привезли в школу. Кроватей в школе не было, и все стали устраиваться спать за партами. – Пошли в город на танцы, – позвал меня младший лейтенант. Я отказался, – до города пилить восемь километров. А лейтенант пошел – и обратно явился только под утро. На следующий день полетели дальше. Летели над тундрой: внизу бесконечная равнина ржавого цвета, а по ней раскиданы ярко-голубые сверкающие озерца. Другая планета! Я смотрел в иллюминатор, а младший лейтенант резался с полярниками в дурака на щелчки. Утром полярники забыли обиду и угостили нас крутыми яйцами и салом. На Диксоне вылезли из самолета – погода омерзительная: мокрый снег, ветер. А я уже в самолете замерз как цуцик – сидишь на железной скамейке, а за спиной холодный железный борт. Нас отвезли в двухэтажную щитовую гостиницу, одиноко торчащую на пустыре у аэропорта. Я сразу же лег на кровать и укутался одеялом. – Пошли на танцы, – младший лейтенант опять за свое. – Какие тут, к черту, танцы? – Люди есть, значит, и танцы есть. И ушел. Между прочим. Лейтенант был прав. Когда я летом 46-го был в Сталинграде – поехал с мамой на съемки фильма «Клятва», – съемочная группа жила на пароходе: весь город лежал в руинах. А среди остовов домов – сбитая из досок танцплощадка. И по вечерам там под баян танцевали военные с девушками. Есть люди – есть и танцы. Ночью я не спал, думал. Конецкий и Таланкин не знают, что я лечу, могут меня не дождаться, сесть на какой-нибудь корабль и уплыть. А я без денег, без документов… Ближе к утру явился младший лейтенант. Подошел к моей койке, позвал шепотом: – Георгий, пошли в уборную! Поможешь! У него удостоверение выпало в очко. Он зажигал спички. Удостоверение видно, сверху плавает, но глубоко – рукой не достать. Надо, чтобы я подержал его за ноги. «Если я его не вытащу, мне светит трибунал!» В сортире мы отодрали от очка доски, и лейтенант нырнул в яму. Первый раз он не рассчитал расстояние и окунулся с головой.