– Ой, миссис Ларк! Как там Роб поживает? И все раздражение, скопившееся в душе Норы после визита к Десме, моментально вырвалась наружу: – А тебе какое дело, Миллисента Райли? Будучи все-таки женой хозяина гостиницы, Милли сумела сдержаться и сделала вид, будто ошарашена неожиданной грубостью Норы: – Миссис Ларк! Я же просто спросила… Я никак не думала… – Одно лишь то, что ты больше не зазываешь мужчин с балкона, еще не позволяет тебе в моем присутствии называть моего сына по имени! – Но я же ничего такого!.. Просто узнать хотела, все ли у него в порядке. – Разумеется, у него все в полном порядке! Нора, возможно, не почувствовала бы себя последней идиоткой, даже позволив себе ни за что ни про что отчихвостить эту дурочку, если бы не заметила, что Мосс, как всегда, сидит в своем любимом кресле на веранде. Он явно взял на вооружение совет Дока Альменары насчет капусты и настолько похудел за те две недели, что Нора его не видела, что одежда на нем висела, как паруса при полном штиле. Но теперь она напустилась уже на Мосса: – Это же просто позор, Мосс, в каком состоянии твоя гостиница! Я только что то же самое твоей жене говорила. Почему бы моим ребятам не помочь тебе хотя бы покрасить ее? – Это она предложила на тот случай, если Мосс Райли все-таки слышал, как она орала там, на мосту. Его красная физиономия повернулась в ее сторону; он сильно прищурился – без очков он плохо видел, но носить их упорно отказывался – и рявкнул: – Кто это еще там, черт побери? Ах, это ты, Нора! – Ухватившись за перила и пошатываясь, он поднялся. – Чего это тебе в городе вдруг понадобилось? – Да вот, сыновьям поесть привезла. Так что, может, прислать их сюда? – Твоих сыновей? – Да, Мосс, моих сыновей. – А зачем? Незнакомый мужчина вышел на крыльцо из прохладной полутьмы вестибюля и остановился у Мосса за спиной. И Нора вдруг подумала: а что, если этот человек принадлежит к редчайшей разновидности человеческих существ – постояльцев гостиницы? А уж чего Мосс терпеть не мог – тут он мог разъяриться по-настоящему, куда сильней, чем слушая, как Нора с презрением отчитывает его молодую жену, – так это когда недостатки его заведения вслух перечисляют в присутствии платежеспособного постояльца. Хотя, судя по виду этого парня, он, похоже, и сам успел эти недостатки на себе испытать. Во всяком случае, потребовалось, видимо, немало усилий, чтобы его черный костюм вернулся к своему первоначальному цвету после пребывания в номере. И Нора тут же пошла на попятный. – Добро пожаловать, мистер, – любезно сказала она. – Вы на мои слова внимания не обращайте – мы, соседи, любим вот так друг над другом подшучивать. Я это не со зла сказала. Сами увидите, у нас в Амарго привыкли всякие гадости в шутку говорить – ну там, кирпич плохо положен или стены не так покрашены. На самом деле вы совершенно правильный выбор сделали. Я, например, ни в одном другом доме, кроме своего собственного и гостиницы Мосса, и голову на подушку не положу. Незнакомец в знак благодарности коснулся шляпы. А Нора повернулась к Моссу: – Так я попозже пришлю мальчиков? – Так они, значит, тоже с тобой? – спросил Мосс. – Мальчики-то? – Ну да, часам к трем они покончат с делами в «Страже», и я скажу, чтоб они сразу к тебе зашли, хорошо? Мосс не ответил, лишь молча посмотрел на нее, снова сильно сощурив глаза. И тут к ним подошел тот незнакомец. – Вы из-за меня ремонт не задерживайте, мистер Рейли, – сказал он. – Даже если будет немного шумно, я возражать не буду. – Ну, вот видишь! – воскликнула Нора. – Какой хороший человек! Ты, надеюсь, выделил ему самую лучшую комнату, Мосс? – Что-что? – Я сказала: надеюсь, ты поместил этого джентльмена в тот номер, что в башенке, чтобы ему из окна старые шахты были видны? – Ах, вот ты о чем! – Конечно! Именно туда он меня и поместил, – поспешил сообщить незнакомец. – А вам спасибо. Нора лучезарно ему улыбнулась, внезапно почувствовав, что этот человек не только никакой башенки не видел, но, возможно, и дальше вестибюля гостиницы двинуться не осмелился. А несколькими мгновениями позже поняла вдруг, что, напористо убеждая Мосса Райли в необходимости ремонта, вклинилась в совершенно другую беседу. – Значит, договорились: часа в три, да? – Она все-таки заставила себя говорить с прежними интонациями. – Просто отлично, – сказал незнакомец. – Мы будем ждать. Мосс тоже решил воспользоваться моментом: – Спасибо, Нора. Да, в три будет вполне удобно. Договорились. Она едва успела сказать: «Вот и хорошо, Мосс…», и оба мужчины исчезли в полутемных глубинах гостиницы. Интересно, во что это Мосс ухитрился вляпаться на этот раз, точно какой-то неосторожный утенок? Вечно он действует чересчур стремительно и на все сквозь пальцы смотрит. Вечно охвачен неутолимой жаждой соперничества – буквально с самого первого мгновения, как его сапоги коснулись этой земли, – во всем соревнуясь с Уолтом Стилменом, хозяином гостиницы «Битер Рут», находящейся на противоположной стороне улицы и в первое время принимавшей любых бродяг и пьяниц. Почему последние удостаивались подобной чести, так и осталось тайной, достаточно, впрочем, значимой для обоих и способной в любую минуту заставить непримиримую ненависть вновь вспыхнуть в их сердцах. За минувшие годы оба отельера по крайней мере дюжину раз сменили вывески, стараясь обставить друг друга и словно позабыв о разраставшемся городе, о получении статуса Территории и о войне с повстанцами. Новая стальная табличка, висевшая теперь над входом в гостиницу «Битер Рут», гласила: «Мы – ровесники Республики», что было похоже на некую жирную точку в конце бесконечно длинного предложения. Если бы Уолт Стилмен тоже вышел на крыльцо, прежде чем Нора двинулась дальше, она бы непременно и с ним посмеялась и пошутила – ведь только что это получилось очень даже удачно. Она, например, могла бы спросить: «Это какую республику ты имеешь в виду, Уолт?» – и он бы, разумеется, тут же до чертиков разозлился. Она даже коня притормозила, но Стилмен так и не появился. Зато у него на веранде она заметила точно такого же мужчину в черном костюме, какого только что видела на веранде «Паломы»; этот незнакомец тоже был высоким и худощавым, у него были какой-то причудливой формы карманы, а сапоги настолько чистые и блестящие, что могли быть только совершенно новыми. Поставив каблук на перекладину кресла, стоявшего на веранде, мужчина в черном костюме раскуривал трубку. Заметив Нору, он приветливо ей кивнул. На руке у него висел легкий плащ. А в вестибюле, успела заметить она, было и еще несколько мужчин, похожих на этого. Один из них довольно-таки бездарно исполнял «Ларедо», с силой молотя по клавишам драгоценного пианино Уолта Стилмена – что было весьма необычно: в столь ранний час музыку и «девушек» Уолт обычно своим гостям не предлагал; эти развлечения были доступны только после четырех. Однако в окне верхнего этажа Нора заметила еще одного мужчину в черном костюме, рядом с которым виднелось обнаженное женское плечо. Еще один незнакомец в черном мерил шагами веранду торгового центра, явно поджидая, когда Хуан Карлос Эскондидо откроет свое заведение. Нора вдруг поняла, что ей, если она хочет добраться до цистерны с водой, так или иначе придется проехать мимо этого человека. Вот только стоит ли рисковать: что, если сегодня один из тех дней – таких бывало пять из шести, – когда из крана в цистерне выходит не жалкая струйка воды, а лишь хлопки спертого воздуха? Похоже на то, поскольку даже на расстоянии было видно, что земля вокруг цистерны бледно-серая, пересохшая. Однако Норе нестерпимо хотелось пить; жажда уже сделала ее грубой и злой, а впереди был еще целый долгий день мучительного ожидания. – Вода-то сегодня есть? – спросила она. Незнакомец посмотрел на нее, затем заглянул в отверстие крана, настолько сухое, что, казалось, и говорить-то не о чем. – Похоже, нет. – Попробуйте, сэр, ради меня, пожалуйста! Он медленно нажал на ручку насоса. Из крана с неприличным звуком вырвался спертый воздух. – Вы уж простите этот кран, сэр, – извинилась Нора, – он у нас всегда невоспитанностью отличался. Незнакомец слегка кивнул и снова погрузился в изучение собственных ногтей. Это почему-то раздражало Нору куда сильней, чем его единственная ленивая попытка оживить насос. Неужели он не понимает, что эту проклятую штуковину нужно заставить работать? Неужели он настолько равнодушен к ее чарам? А ведь она определенно не лишена женских чар. Она еще достаточно молода, можно сказать, женщина в самом соку. Еще совсем недавно она колебалась, стоит ли разговаривать с мужчинами такого типа во время подобных поездок в город, и эти колебания были связаны с ее нежеланием уверять каждого, что она уже замужем. Ну что ж, сама виновата, нечего было шутить с каким-то незнакомцем. Нора спрыгнула с седла и поднялась по ступенькам к цистерне, вертя в руках бурдюк для воды и пытаясь распутать запутавшиеся завязки. Мужчина, практически не сходя с места, чуть качнулся в сторону и дал ей пройти. – Иногда насос нужно несколько раз прокачать, – пояснила она, чувствуя, что он внимательно за ней наблюдает, и нажала на рычаг – раз, два, три. И в какое-то исполненное надежды мгновение ей почудилось, что сопротивление усилилось, что там, в глубине, все-таки что-то есть. Но из крана снова вырвался всего лишь влажный спертый воздух. – Иной раз он умеет и сломанным притвориться, – сердито бросила Нора. – По-моему, с ним все нормально. – Ладно, придется мне, видно, еще разок попытаться чуть позже. – Наверное, да. * * * Типография находилась в самом конце главной улицы сразу за тюрьмой. Она занимала приземистое квадратных очертаний здание. Перед входом был положен щербатый настил из досок. Унылый цвет ее стен и маленькие окошки всегда вызывали в душе Норы воспоминания о Мортон Хоул. Но сейчас она даже обрадовалась тому, что у входа в типографию никого нет; обычно там собирались целые толпы желающих купить газету или пристроить туда свою жалобу или объявление. Она принялась рыться в сумках, извлекая оттуда пакеты с едой. Пакеты были горячими – казалось, жаркое солнце пропекло их насквозь. Она вдруг вспомнила, как радовался Роб каждый раз – а в былые годы это случалось довольно часто, ибо тогда между ней и сыновьями царило полное взаимопонимание, – когда она заезжала к ним в типографию и привозила поесть. Он бы и сейчас, наверное, ласково потрепал ее по плечу и сказал: «Да все нормально, мам, не огорчайся. Считай, что ланч ты не испортила, а попросту разогрела!» Вспомнив о сыне, она почувствовала, будто невольно распахнула дверь в давно забытую комнату. Слова, которые мог бы сказать ей Роб, были неразрывно связаны с тем, каким он был в детстве, с его прежним «я» – и куда только все это подевалось в последние годы? А ведь вряд ли сам Роб теперь помнит, каким он был тогда. Он, казалось, хочет добиться некого равновесия в собственной жизни и для этого постепенно отсекает все те свойства своего характера, которыми обладал до первого бритья. И все-таки Нора попробует ему об этом напомнить. Вот сейчас войдет и скажет: «Бобы, мальчики! Еще горячие, в пути приготовленные!» Может, это их так удивит, что они даже ей улыбнутся, как прежде? Вывеска, на которой золотом было написано: «Ларк и сыновья», опять свалилась с крюка на землю. Нора наклонилась, чтобы ее поднять и повесить на место, и только теперь заметила, в каком состоянии выходящее на улицу окно. Стекло было выбито, и в раме все еще торчали острые осколки, в которых отражался солнечный свет, неровными зигзагами падая внутрь. Полосы солнечного света лежали на печатном станке, на рабочих фартуках, по-прежнему висевших на вешалке, на рабочем столе Эммета, заваленном грудой бумаг. Нора вошла внутрь, и ее сразу окутали мертвая неподвижность помещения и кислый запах чернил и бумаги. На ее оклик никто не ответил. Расхристанный печатный станок как бы завис, словно удар настиг его во время работы. Металлические буковки в наборной кассе были все перепутаны и перепачканы чернилами. Нераспроданные экземпляры газеты за прошлую неделю висели на бельевой веревке, натянутой от стены до стены. У Норы подгибались колени, ее била дрожь, но она все же вернулась к окну, чтобы рассмотреть дыру в стекле. Совсем недавно она видела такой же след от пули в витрине торгового центра Эскондидо, только там отверстие имело аккуратные, чистые очертания, и от него во все стороны лучиками расходились трещины. А здесь все было совсем не так. И потом, после выстрела из ружья на противоположной окну стене должны были остаться хоть какие-то следы. Норе такие следы были хорошо знакомы, стены почти любого здания в городе до сих пор украшали шрамы, полученные в перестрелках первых поселенцев. У Эскондидо, например, пуля так глубоко вошла в стену, противоположную витрине, что, сколько Хуан Карлос ни старался, он так и не смог ее вытащить и в итоге сдался: просто перевесил свои картинки и рекламные объявления, прикрыв ими образовавшуюся дыру. Нет, здесь окно было разбито явно не пулей. Кулак Норы легко входил в образовавшееся отверстие, не касаясь острых осколков, оставшихся торчать в раме. То есть разбивший окно предмет был никак не меньше ее кулака. Возможно, это был камень. Возможно, выпущенный из пращи. Возможно, его выпустил кто-то из тех незнакомцев в черных костюмах, которые сейчас исподтишка наблюдают за Норой, прячась на той стороне улицы. Но с какой целью это было сделано? Или, может, это просто случайность? Ну, попал кто-то камнем в окно и убежал. Очень даже похоже, тем более Нора никаких других свидетельств нападения найти не смогла. Внутри было лишь довольно много острых мелких осколков стекла. И такие же осколки, как она заметила чуть позже, поблескивали среди прутьев метлы, стоявшей в углу. Сердце ее, готовое выпрыгнуть из груди, немного замедлило свой бешеный стук. Значит, кто-то подмел здесь пол… Ну, это уж точно не ее мальчики! Они бы никогда не стали наводить порядок после драки. Они бы направились прямиком в «Палому» за патентованным средством, способным заглушить боль от выбитых и расшатанных зубов, а потом, заявившись домой, тщетно попытались бы что-нибудь ей соврать. Задняя комната оказалась столь же пуста, хотя и отмечена явным пребыванием Роба: скомканные и брошенные на пол шарики бумаги, окурки сигарет (Господи спаси, мама, пробормотала Ивлин, вот дурак! Разве можно курить, когда вокруг столько бумаги!). Под стулом валялась неизвестно откуда взявшаяся пара до предела изношенных сапог. На столе лежал макет первой полосы газеты за эту неделю, размеченный от руки и дважды неуверенно перечеркнутый. То, что Роб лгал ей, уверяя, что умеет верстать и без эскиза, было достаточно очевидно. Его отчаяние ощущалось и в темных петлях тяжеловесного набора – через каждые несколько слов ему приходилось переворачивать в обратную сторону буквы «R» или «K», выковыривая их из гнезд наборной кассы, и они в итоге так расплылись, что выглядели как жирные темно-серые пятна. Нора выдвинула ящик письменного стола и порылась в бумагах, надеясь отыскать старый кольт Эммета. Но револьвера не было. Она нашла только плохо спрятанную бутылку виски. Они пили, сказала Ивлин. И много. Солнечный зайчик сверкнул на бутылочном стекле, высветив оставшуюся на дне коричневатую жидкость. И Нора не смогла удержаться. Виски скользнуло в желудок, точно глоток огня, зато стиснутое спазмом горло приятно расслабилось, и она почувствовала мимолетное облегчение. Затем, опустившись на колени, она заглянула под стол, но обнаружила там лишь несколько рассыпанных букв из типографского набора и раздавленного жука. Измятый испачканный листок телеграммы отлетел в самый дальний угол. Нора чуть шею не свернула, вытаскивая его. Прямо на полу она разгладила листок и стала читать. Это были знакомые прыгающие буквы телеграфиста из Эш-Ривер. Неровные строчки покрывали весь листок. Телеграмма была адресована мистеру Роберту К. Ларку и мистеру Долану М. Ларку. В ней сообщалось следующее: Дорогие сэры,