Она быстро справилась с волнением, только устало провела рукой по лбу, гладкому, как у куклы из универмага. — Все, кончился праздник, — горько сказала она, — а мне наплевать! «Это я вижу», — мысленно прокомментировала я ее реплику. — Извините за нескромный вопрос, Алексей вам изменял? — Я бросила на Замуруеву сочувственный и невинный взгляд. — А вот это не ваше дело! — взъерепенилась она, резко встала и поспешила к бару. — Простите. Но ведь и милиция будет задавать вам такие же вопросы… — Милиция… Ха-ха! Да мой брат только моргнет — и милиции след простыл. Вы верите в милицию, в этих козлов, которые только и знают, что попрошайничать? Замуруева судорожно рассмеялась. — Но ведь нельзя всех в одну кучу, — попыталась я восстановить справедливость. — К черту! — махнула рукой Замуруева, бросая лед в стакан с виски. Она выпила очередную порцию и теперь, облокотившись о стойку, тихо и печально раскачивалась в такт своим невеселым мыслям. — А в каких отношениях был ваш брат с Алексеем? — В дружеских, — по-идиотски захохотала Замуруева. — А если конкретнее, вы ведь любите конкретность, — произнесла она с вызовом, — Леша мой дорогой Грише зад лизал, ясно? Ну, это когда ему срочно денежки были нужны, а вот когда он чего-нибудь достигал, когда вокруг него начинали разные там журналисты виться, хвалебные песни ему петь да в своих продажных газетенках о его коллекциях статейки печатать, вот тогда мы гордыми становились, неприступными да еще приказывать норовили! А-а, ладно… Она направилась к лестнице. Я как завороженная смотрела на нее. — Я сейчас, — бросила она. — Пейте пока ваш сок. Прошло по крайней мере минут пятнадцать, прежде чем Замуруева спустилась в гостиную. Теперь на ней были расклешенные велюровые джинсы и белая футболка, готовая, казалось, вот-вот треснуть на ее гигантской груди. Развинченной, шаткой походкой она подошла к дивану и медленно опустилась на него. Глаза ее странно блестели. Замуруева неожиданно растеклась в блаженной улыбке и, глубоко вздохнув, откинулась на спинку дивана, заведя руки за голову. — Ой, как хорошо! — облегченно выдохнула она. — Совсем другое дело. Так на чем мы остановились? В ее голосе появилась непринужденная интонация, словно она испытала умиротворяющее действие какого-то лекарства. — Вы сказали, что у Алексея были подружки, — решила я вернуться к интересующей меня теме, надеясь, что Ирина уже не помнит, о чем мы говорили. Она обвела задумчивым взглядом комнату и уставилась в окно. — Ну были, и что? — Она перевела взгляд на меня. — Вы имеете в виду, что он изменял вам? — била я в одну точку. — Ха-ха-ха, изменял? — Ее лицо словно передернуло нервным тиком. — Наверное, изменял, все мужики одинаковые, пользуются, когда подвернется смазливая бабенка. А уж в шоу-бизнесе таких возможностей хоть отбавляй. Все эти показы, конкурсы, дефиле, длинноногие плоские модели неопределенного пола. «Да уж, твою принадлежность к слабому полу никак нельзя назвать неопределенной», — глянула я на распираемую грудями футболку. — Вы его ревновали? — спросила я, вынимая из кармана пачку сигарет. — Не настолько, чтобы из-за этого травить его стрихнином, если вы это имеете в виду, — она с сожалением покачала головой, — но в постели он был хорош, не супер, конечно, но не дохляк. Да ты, наверное, и сама знаешь… — как бы невзначай бросила она. «Да, она не дура, — подумала я, — или просто хитрит? Берет меня на пушку? Раз она перешла вдруг на „ты“, то и я „выкать“ не буду». — Вчера на показе я его увидела первый и, как оказалось, последний раз, — твердо (тем более что так это и было) произнесла я и закурила. — Правда? — Она смотрела куда-то в угол. — Ну ладно, может быть, и так, а что ты тогда лезешь со своими расспросами? — Я уже раскрыла несколько убийств, может быть, это произошло и случайно, не знаю, но мне кажется, что у меня это получается. А ты не хочешь узнать, кто убил твоего мужа и за что? Или ты знаешь, что это сделал твой брат и поэтому предпочитаешь, чтобы все осталось в тайне? Наверное, мне не стоило так вот в лоб спрашивать у нее о брате. Глаза Ирины налились кровью и выпучились, как у рака. Она медленно поднялась с дивана и двинулась на меня, явно не для того, чтобы чмокнуть меня в щечку. В руках у нее откуда-то появился тяжелый стакан из-под виски. — Ты чего несешь, сучка? — процедила она сквозь зубы. — Хочешь Гришку подставить? Я стала лихорадочно соображать, что можно предпринять в такой ситуации. С ней я, конечно, справилась бы — несколько уроков рукопашного боя, преподанных мне Витькиным приятелем из спецназа, оказались очень полезными и действенными, — но прибежит охранник, с которым мне не справиться. Не вызывать же сюда подмогу — и из-за чего? Нужно было выходить из положения, в которое я сама себя загнала, собственными силами. Как говорил Остап Бендер, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. А может, это говорил не он? В данный момент это не имело особого значения, потому как расстояние между мной и разъяренной, находящейся под воздействием алкоголя и какого-то «лекарства» Ириной Замуруевой катастрофически сокращалось. Между нами оставалось не более двух метров. И тогда я применила испытанный не раз метод ошарашивания оппонента. Я называю его «психотушка» (от «психологическая колотушка»). Этот метод прост и психологически обоснован. Не буду вдаваться в подробности, просто скажу, что, когда объяснения и логические доводы не помогают утихомирить собеседника или насильника, нужно задать ему вопрос, которого он никак не ожидает от вас услышать. На этот раз я немного рисковала, потому что сама суть задаваемого вопроса была для меня не ясна. Я не была уверена, что действительно догадалась, зачем Замуруева бегала наверх. Но даже если я и ошибалась в этом, вопрос все равно должен был подействовать. — Почем кокаин берешь? — произнесла я негромко, но четко, глядя прямо в ее выпученные глаза. — По сотке, — инстинктивно ответила Замуруева и опустила занесенный над головой стакан. — Не фуфло? — продолжила я игру, встала и медленно отодвинулась в сторону. — А ты чего, тоже балуешься? — уже без угрозы в голосе спросила Замуруева. — Так, иногда, — невозмутимо ответила я, направляясь к стойке, где оставила свой стакан с соком, — когда нервишки расшалятся. Замуруева подошла следом, поставила рядом свой стакан, которым только что собиралась раскроить мне голову, и, плеснув в него из бутылки, снова устроилась на диване. Я осушила свой стакан с соком до дна, только сейчас почувствовав нервную дрожь под коленками. — Я думала, мне крышка, — сказала я, устраиваясь в кресле и закуривая сигарету. Замуруева весело рассмеялась. — Гришка — хороший человек, — произнесла она, немного успокоившись, — так что его не трогай. Я за него голову любому оторву. — Верю, — усмехнулась я, выпуская дым через нос. Мы посидели немного молча: она — потягивая из стакана, я — дымя сигаретой. — Хочешь «дорожку»? — наконец спросила Ирина. — Может быть, в другой раз, — отказалась я. — Ты не ответила на мой вопрос. Я думала, что она уже забыла, о чем я ее спрашивала. Но она помнила. — Хочу ли я узнать, кто убил Лешку? — Она сделала глоток из стакана и пожала плечами. — Какое это имеет значение? — То есть как? — искренне удивилась я. — Неужели тебе все равно? — Ну, представь, — она отбросила с лица прядь упавших волос, — что ты нашла его убийцу, и что дальше? — Он понесет заслуженное наказание, — неуверенно произнесла я. — Мне от этого станет легче? — Последовал еще один глоток из стакана. — Только не говори мне, что тебе все равно, найдут убийцу Алексея или нет. — Я внимательно посмотрела на нее. — Я не поверю. — Это твое дело. — Ирина пожала плечами. — Но, по-моему, Лешка получил то, что заслужил. — Значит, ты знаешь, что за ним водились какие-то грехи? — Грехи? — переспросила она и пожала плечами. — Наверное, их у него было не больше, чем у других. Я имею в виду, что за все в жизни приходится платить. Закон кармы. — Закон кармы предполагает, что человек рождается, уже неся на себе грехи предыдущих поколений. Если следовать этой философии, то земная жизнь нам дается, чтобы попытаться искупить их. Только вот вопрос: как это сделать? Кто оценит, праведный поступок совершил человек или нет? Так что, мне кажется, все эти рассуждения о законе кармы, о всемилостивом боге, который якобы создал нас, но гарантировал отпущение всех грехов только при каких-то определенных условиях, — все это сказки для сирых и убогих, для тех, у кого нет индивидуальности, кого тянет в стадо. Может быть, ты говоришь так про Алексея потому, что он был творческим человеком, не связанным условностями морали? Меня куда-то понесло, но, к моему удивлению, Ирина внимательно слушала мой небольшой экспромт. Она забыла про свой стакан и даже приоткрыла рот к концу моего монолога. — Потрясающе! — наконец произнесла она. — Здорово! Может быть, продолжишь свою мысль? — Да вообще-то я все сказала, что хотела, — немного осадила я ее. — Не забывай, что мы говорили об Алексее. Ты хочешь, чтобы его убийца был наказан? — Хочу, хочу! — вдруг выкрикнула она, приподнимаясь с дивана. — В глубине души, — произнесла она уже тише и не так уверенно. — Ты любила его? — Сначала — да, любила, — задумчиво сказала она и опорожнила стакан. — Но все проходит, так что, если хочешь знать, я жалею о его смерти только как о смерти приятеля — не больше. — Ты так и не сказала, он изменял тебе? — Не знаю, свечку не держала. — Замуруева снова повысила голос. — Какое это теперь имеет значение? — Может, его убила любовница? — предположила я. — Больно уж способ убийства какой-то женский. — Почему это? — подняла брови Замуруева.