— У меня пока еще не было времени, чтобы все это обмозговать. Сами понимаете — милиция, протоколы, вопросы, я только что вошла в дом. Но думаю, что такую версию исключать нельзя, больно уж все переплетается между собой. Кстати, Леша Замуруев был тот еще ловелас, практически со всеми девушками из «Сириуса» у него были романы. Его жена наверняка все знала, но мне об этом говорить не захотела. И вообще прикидывалась дурочкой, хотя на самом деле эта особа довольно умна. Она балуется кокаином. Не знаю, насколько далеко у нее это зашло, но, предположительно, к наркотикам ее приучил братец. Он, кроме автомобилей, продает в нашем городе и кокаин, а может, и еще какие-нибудь наркотики. Кстати, вы узнали его адрес? — Ты знаешь, — замешкавшись, промямлил Кряжимский, — пока не получилось, но скоро, наверное, узнаю. — Сергей Иванович, — строго сказала я, — мы сколько с вами работаем вместе? В трубке повисло продолжительное молчание. — Что, не помните? Могу напомнить. — Помню, помню, — вздохнул Кряжимский, — можешь не напоминать. — Тогда выкладывайте адрес и не пытайтесь строить из себя эдакого ангела-хранителя. — Поселок Мирный, улица Ангарская, дом шесть. И все-таки я не советовал бы тебе к нему ездить. По крайней мере одной. Я бы мог тебя сопровождать, если ты все-таки поедешь. Забота Кряжимского тронула меня до глубины души, а то, что он предлагал мне свои услуги, вообще чуть не вышибло у меня слезу. Но я собралась с духом и спокойно ответила: — Ладно, спасибо, я подумаю над вашим предложением. У вас все? — Все, — угрюмо ответил он. — Тогда спокойной ночи. Я положила трубку рядом с собой и начала снова перебирать все события в обратном порядке, начиная с сегодняшнего обнаружения трупа Терещенко в квартире Воротынцевой и заканчивая вчерашним убийством Алексея Замуруева. Судя по предварительному заключению эксперта-криминалиста, Терещенко была убита из пистолета калибра семь-шестьдесят два примерно в полдень. «Плюс-минус полтора часа», — как он сказал. Ничего из ценных вещей и денег украдено не было, так что убийство с целью грабежа исключалось. Сосед Терещенко — Александр (вот черт, я даже не спросила, в какой газете он работает и как его фамилия) показался мне довольно подозрительной личностью, но если бы Лилю убил он, то скорее всего выгреб бы у нее все деньги. Хотя кто знает, какие у них были отношения? Вдруг они были любовниками, чего исключить было нельзя, а она ему изменяла — ведь говорила же Соня про какого-то Олега. Нужно будет завтра попробовать его отыскать, может быть, он прольет свет на последние события? Так, дальше. Гриша Ложкин. Наркоделец и торговец автомобилями. Брат жены Замуруева. Около месяца назад у них с Замуруевым была какая-то стычка. Может быть, кроме этой стычки, свидетелем которой оказался Гоша Чикин, были и другие? Замуруев тащил из Гриши деньги, а вот с отдачей, видно, было не совсем ладно. Так что, Ложкин убил Замуруева из-за денег? Для того чтобы прийти к подобному заключению нужно было отбросить сомнение, состоящее в том, что финансовые заморочки могли давно привести к такому плачевному исходу. Почему именно сейчас Ложкин решил свести счеты с Замуруевым? Может, лопнул какой-нибудь совместный проект, казавшийся поначалу очень прибыльным? И потом, убив Замуруева, смог ли бы Гриша вернуть утраченные капиталы? Или же он мстил за честь сестры, о чем опять же наводит на размышления тот факт, что до сего момента Ложкин как бы не знал об изменах Замуруева, что явно противоречило здравому смыслу. Либо Замуруев был чудовищно беззаботным человеком, сквозь пальцы смотрящим на какую бы то ни было угрозу, либо гордым спесивцем, уверенным в собственной неуязвимости. В любом случае флиртовал он, как явствует из рассказов его милой женушки и девушек из «Сириуса», вполне открыто. Скорее он делал вид, что всячески пытается замаскировать свое вездесущее волокитство, потакая глупым условностям и в некотором роде щадя психику Ирины. На самом деле, как показалось мне, если бы не ряд определенных человеческих заблуждений по поводу нравственности, Замуруев заводил бы интрижки еще более открыто, не прячась по углам и не назначая тайные свидания. «Так что же, — спросила себя я, — он кажется тебе этаким обаятельным циником? А почему бы и нет?» Частенько, чтобы добиться женской благосклонности, одной смазливой внешности мало. Это доказывают полчища невостребованных красавцев. Нужно запастись мужским обаянием. Здоровой дозой веселого цинизма, некоторой долей романтизма, хорошими манерами, неуловимым шармом быть то пылким, то равнодушным… На женщин это действует безотказно. Неплохо при этом иметь хорошо подвешенный язык и навыки рассказчика, при этом умея внимательно слушать и, вооружившись особенно проникновенным и понимающим взглядом, кивать в подходящие моменты. Убийство Терещенко я склонна была отнести на счет этого самого замуруевского обаяния, которое, будучи оцененным по справедливости женским полом, сыграло с ним злую шутку. В общем, я все больше начинала верить в некую любовную историю в духе шекспировских драм. Конечно, я сомневалась — веры без сомнения не бывает. Так уж устроен человек, его всюду преследует единство и борьба противоположностей, со дня его появления он — заложник хитроумной диалектики, о которой лучше и обаятельнее всего высказывались древние греки. Лучше — в смысле непосредственнее, напоминая гениально одаренных детей. Но если всерьез придерживаться этой последней версии и стараться увязать два убийства вместе или, вернее, рассматривать их под углом пресловутого замуруевского обаяния, необходимо предположить существование соперницы Терещенко, которая, узнав о ее связи с Алексеем, решила разом покончить с любовниками: одного — отравив, другую — застрелив. Кто же это может быть? Чтобы ринуться вот так напропалую осуществлять план мести, нужно обладать недюжинной волей и гореть настоящей страстью. Тем не менее утверждение, что для приведения черных замыслов в исполнение понадобилась определенная отвага, не отрицало того, что план мести выглядел довольно изощренным. Значит, преступник обладает выдержкой и хладнокровием. В моем мозгу упорно возникал образ современной леди Макбет Мценского уезда, кровавая завораживающая драма гнусного предательства и чудовищной мести. Любовная история с убийственной развязкой. Я опустошила сковородку, продолжая размышления на тему любви и ненависти. Естественно, усмотрела в этом параллельном действии нечто комичное, что не дало мне окончательно съехать на тон средневековых романов. Проявила фото, сделанные сегодня в «Сириусе». Перекошенное от злобы лицо Киселевой снова рассмешило меня. При всей ее внешней привлекательности было в ней что-то отталкивающее, и это что-то шло откуда-то изнутри, в этом я была уверена. «Вот бы поместить эти фото в газету, — лукаво подумала я, — под заголовком „Модели, какие они есть, модели, какими они представляются“. Рядом с этими провокационными фото поместить обычные — со страниц каталогов, например. И подсунуть свежий номер „Свидетеля“ Киселевой. А может, ты просто ей завидуешь?» — уколола себя я. Вот еще! Я сама далеко не уродина. Но это ремесло не для меня. Быть этакой вешалкой на подиуме для чужого модного шмотья, рожи корчить. Взгляд — сюда, взгляд — туда… У меня интересная работа, дающая простор воображению и присущему мне чувству самостоятельности. Ни за какие коврижки не променяла бы я ее на это пусть и артистическое и до невозможности изящное хождение по сцене. Вымыв посуду, я отправилась смотреть телик — нужно было немного отвлечься от кровавой драмы и поруганных чувств ее главной героини. * * * Утро утопало в солнечном свете. Какая-то летняя яркость! Я свесила ноги с кровати, нащупала тапочки и нехотя поплелась в ванную. Мне предстояла масса дел, раскисать или беззаботно нежиться под солнечными лучами было некогда, но это трезвое сознание не отменяло некоторой неспешной вальяжности, с которой я приняла душ и растерлась толстым махровым полотенцем. Я разбила на сковородку пару яиц, посолила, поперчила, достала из холодильника ананасовый йогурт, щелкнула рычажком электрочайника. Позавтракав, набрала номер редакции. Я была уверена, что Кряжимский уже там. — Кряжимский слушает, — раздался его бодрый голос. — Сергей Иванович, доброе утро. — Я зевнула. — Звоню, чтобы предупредить вас, что до обеда в редакции не появлюсь, так что связь будем держать, как обычно. — Хорошо, Олечка. Ты не передумала ехать к Ложкину? — спросил он со слабой надеждой в голосе. — И не надейтесь! — усмехнулась я. Я прошла в спальню, открыла шкаф, прикидывая, что надеть. Остановилась на голубых джинсах и замшевой куртке с большими накладными карманами. Взяв ключи, положив в сумку сделанные вчера фото и завязав шнурки ботинок, спустилась на улицу. Солнечные лучи золотистыми ручейками струились по молодой зеленой листве. Весело щебетали птицы. Хотя я по натуре сова и, засиживаясь обычно за полночь, люблю поспать, утро, пожалуй, мое любимое время суток. День только начинается, возникает иллюзия, что он будет полон каких-то удивительных событий и гигантских свершений. Я решила, что лучше всего для начала податься в Крытый. Нужно было встретиться с тем самым Олегом, о котором мне сообщила Соня. Он был приятелем Лили, а потому мог знать такое, что Соне было неизвестно. Припарковав авто и поднявшись на второй этаж универмага, я стала методически, по кругу обходить все отделы, наводя справки об Олеге — хозяине одного или нескольких из них. То, что фамилия парня была мне неизвестна, немного портило дело. Продавщицы долго и бестолково пялили на меня свои осоловелые от тупого, бесперспективного дежурства за прилавками глаза. В течение долгих недель они выстаивали утомительную вахту. Несмотря на то что было еще утро, их постоянно накапливавшаяся усталость давала о себе знать. Сначала мой вопрос повергал их в подобие какого-то ступора, их взгляды застилала мгла тотального непонимания, потом они начинали немного приходить в себя, шевелить извилинами, в глазах появлялось любопытство, наконец они давали отрицательный ответ. Но вот мне повезло — я нашла принадлежащий Олегу отдел, причем продавщица, субтильная рыжеволосая девушка с тусклым взглядом и невыразительным деревенским лицом, сообщила мне, что хозяин должен появиться с минуты на минуту. Это меня вполне устраивало. Послонявшись еще минут десять по пустому универмагу, я снова попытала счастье в отделе Олега. — Он здесь, — вполголоса сказала мне все та же девушка, показывая большим пальцем за спину. Темно-коричневая плотная занавесь отделяла торговое помещение от подсобки. — Вы не могли бы его пригласить? — спросила я. — А вы сами пройдите, — улыбнулась она. В ней, к моему глубокому радостному удивлению, отсутствовала присущая подавляющему числу продавцов и продавщиц коммерческих магазинов и лавок спесивое высокомерие и тупое наплевательство по отношению к посетителям с ограниченными средствами. Что уж говорить о продавцах фирменных бутиков, которые точно голодные волки с горящими глазами мечутся туда-сюда, обступают тебя плотным кольцом, едва ты заинтересуешься какой-нибудь моделью, начинают тебе лапшу на уши вешать, какая, мол, эта модель замечательная и сравнительно дешевая, пристально всматриваясь в твое растерянное лицо. Но стоит им понять, что ты не собираешься ничего покупать, как они обдают тебя ледяной волной презрения или жалостливой досадой и тут же теряют к тебе всякий интерес. Я прошла за портьеру, за которой располагалась скупо обставленная каморка. Кроме стола, двух стульев и маленькой тумбочки, на которой стояли чайно-кофейные принадлежности, ничего не было. За столом, склонившись над тетрадью учета и кассовой книгой, с сосредоточенным видом сидел светловолосый парень. Когда он повернул ко мне голову, я смогла рассмотреть его лицо, носившее печать не то бурного возлияния, не то хронического недосыпа. У парня был широкий, боксерский нос, равнодушный взгляд серо-синих припухших глаз, лоснящийся лоб и плотно сжатые нечеткого рисунка губы. — Доброе утро, — поздоровалась я. — Меня зовут Бойкова Ольга, я фотокорреспондент газеты «Свидетель». — Я достала из кармана куртки удостоверение и хлопнула корочками перед самым носом у этого важного молодого человека. — Очень приятно, — несколько озадаченно сказал он. — Чем могу быть полезен? На его лице не промелькнуло ни тени улыбки. Он явно принадлежал к числу педантов и неулыбчивых зануд, еще в детстве приобретающих облик маленьких старичков, которых невозможно ни рассмешить, ни растрогать. — Мне нужно поговорить с вами о вашей подруге Лиле Терещенко, — невозмутимо произнесла я, изо всех сил борясь с безотчетной антипатией, которую внушил мне Лилин ухажер. — Простите, но я сейчас занят, — сухо ответил он, опуская взор в тетрадь. — Дело не терпит отлагательства, к тому же обещаю, что разговор много времени не займет. — А откуда, простите, вы меня знаете? — От Сони, подруги Лили, — сказала я чистую правду. — От Сони? — удивился парень. Ну наконец-то хоть что-то смогло его вывести из состояния коммерческой сосредоточенности. — Лиля вчера не вышла на работу. Вы не знаете, где она может быть? — А вы что, тоже подруга Лили? — недоверчиво спросил парень. — Да нет, просто наша газета проводит одно расследование, а Лиля является важным свидетелем. — А-а, — протянул Олег, но его взгляд не стал ни более теплым, ни более доверчивым. — Понятия не имею, — беззаботно пожал он плечами. — Вы давно ее видели? — Я пристально посмотрела на него. — А что? — равнодушно отозвался Олег. — Соня сказала мне, где она живет, но, сколько я ни звонила, ни ждала, Лиля не появилась. Я не прекращала следить за выражением его лица, на котором, впрочем, не дрогнул ни единый мускул. — А я-то тут при чем? — с оттенком раздражения в голосе спросил он. — Вы же были… — я осеклась. — Вы же друг Лили. — Вот именно, что был… — слабо усмехнулся он. — Я не видел ее целую неделю… Да и вообще, то, что было у нас, если уж вы так хотите вызвать меня на откровенность, трудно назвать…. как бы это сказать… — То есть вы хотите сказать, — зацепилась я за последнюю реплику Олега, — что ничего серьезного между вами и Лилей не было? — Вот-вот. — Во взгляде Олега мелькнуло что-то похожее на признательность. Признательность за мою догадливость, саркастически решила я, за то, что я избавила его от поиска подходящей формулировки. — А из-за чего вы поссорились? — спросила я его в лоб. — Вам и это известно? — с вызовом спросил он. — Представьте себе. Ведь именно эта ссора и оказалась решающим обстоятельством для прекращения отношений между вами.