Лукас Под подошвами рабочих ботинок захрустели осколки стекла. Обычно он разувался у входа в родительский дом, как, впрочем, и в любой дом. Грязные, все в пыли, измазанные краской. Кто знает, что еще налипло на подошвы, пока он, окрашивая дом, топтал цветочные клумбы и мял кусты? Но несколько часов назад Оливия оставила ему сообщение, а мать так до сих пор и не прибралась. Крепкая ж у парня рука, если, хлопнув дверью, он смог разбить окно. А квотербек из него отличный получится, думает Лукас, беря в руки щетку, оставленную Шарлоттой у стены. Но сравнить потенциал Джоша с собственными, растраченными впустую способностями он не успевает. Падающий сверху, от люстры, свет отражается от осколков на полу, и мусор будто мерцает. Лукас вспоминает окно в магазине, разбитое случайно выпущенной им пулей. Вспоминает, как вспыхивали – словно солнечные лучи на океанской глади – в тех осколках мигающие флуоресцентные лампы. Как его заставили опуститься на колени. Как надели наручники… Он стискивает зубы и крепко сжимает ручку метлы. Неприятно, что такие мелочи, как уборка, без всяких усилий переключают его на ту ночь. Как револьвер, выигранный на спор у Таннера, ни с того ни с сего вдруг пальнул, разбив окно магазина и ветровое стекло его собственной машины. Как приятели по футбольной команде разбежались кто куда, оставив его разбираться с полицией. Лукас сметает мусор на совок и сбрасывает в ведро, которое Шарлотта поставила у двери после отъезда Оливии и Джоша. Что именно здесь произошло, об этом сестра еще не рассказала. Упомянула только, что Джош вышел из себя, увидев на фотографии Дуайта. Интересно, во что на этот раз вляпался старик? Приставив к стене метлу, Лукас достает из кармана мерную ленту, измеряет оконную раму, запоминает данные и выходит из дома. Потом звонит Дэну в местную стекольную мастерскую, дает срочный заказ и, распилив привезенный кусок фанеры, заколачивает пустое окно. В кухне Лукас застает Шарлотту, прокручивающую страницы айфона. На столе у нее под локтем лежат старые фотографии в сломанных рамках. – Вопрос решен, – сообщает он, открывая холодильник. – Заказ на стекло я сделал. Дэн придет через пару дней и все поставит. Пиво у Дуайта только одно – «Корс лайт». Моча. Тем не менее Лукас берет банку, открывает и с ходу выпивает примерно треть. – Что случилось? – Джош увидел на фотографии твоего отца и принялся все крушить. – Ливи так и сказала. Думаешь, отец нашел Лили? – Лукас знает – Дуайт не вспоминал о Лили много лет, пока несколько месяцев назад не появился какой-то репортер, интересовавшийся ее школьными рекордами. – Должно быть, да. – Не думаю, что он и в самом деле ее искал. – После побега Лили старик устроил настоящее представление. У него даже голос дрожал, когда он произносил имя своей младшей дочери. Но Лукас знал – это только игра. – Я тоже не думаю. – Шарлотта раскладывает спасенные фотографии и измеряет их пластмассовой линейкой с логотипом ее бюро недвижимости. Он складывает руки на груди и прислоняется к стене. – Знаешь почему? – Теперь ему жаль, что он никогда и пальцем не пошевелил, чтобы помочь Лили. Она нуждалась в нем, рассчитывала на него, а он отвернулся. Шарлотта откладывает фотографии и линейку. – Не представляю, что ему нужно от нее через столько лет, – негромко говорит она. – Помнишь, что ты сказала мне на следующий день после побега Лили? – Что я беспокоюсь за нее? Он качает головой. – Ты сказала, что отец знает что-то. Что, мам? – Он всегда спрашивал себя, не связано ли это с делом Сент-Джона. Шарлотта призналась однажды, что подозревает Дуайта в причастности к его смерти. Сейчас она прикрывает ладонью рот и отводит глаза. А у него холодок по затылку. – Тот репортер… Отец сказал, что он расспрашивал не только о Лили, но и об убийстве Сент-Джона. По ее щеке ползет слезинка. Лукас опускается на колени и берет ее за руку. Жест незнакомый, непривычный. Когда это он в последний раз пытался утешить ее или получить от нее ободрение. От нее или, если уж на то пошло, от кого-то еще. Но мать так многое сносила от Дуайта. – Он как-то к этому причастен? Это он убил Бентона? Ты сама говорила как-то, что так думаешь. Шарлотте не по себе. Она смотрит на его руку. – Лили подслушала наш с отцом разговор. Мы решали, что делать с ней. Ты же знаешь, он хотел, чтобы она избавилась от ребенка. Речь зашла о деньгах. У него начиналась кампания. А потом – уже не помню как – он заговорил об убийстве Сент-Джона. Вспомнил все, что было неприятного в нашем браке. Мы сильно поругались. Как никогда раньше. Он так бушевал… я боялась, что он меня ударит. Не уверена, что он заявил это всерьез, но… В общем, он сказал, что убьет Лили, как убил Бентона, если она не избавится от ребенка. От гнева у Лукаса темнеет в глазах. – Но действительно ли он убил Сент-Джона? – Если бы он смог повесить на отца убийство, то избавился бы от него навсегда. Пусть бы его посадили. Упрятали за решетку навсегда. Пусть бы попробовал того лекарства, которое он, Лукас, глотал в своей камере. Жизнь в тюрьме не сахар. – Не знаю. В ту ночь, когда погиб Бентон, он выходил из дома прогуляться, – со слезами в голосе говорит Шарлотта, сжимая руку сына. – Я не могла рисковать, не могла допустить, чтобы с Лили что-то случилось. Это я сказала ей бежать и назвала место, где он не нашел бы ее. Где даже не стал бы искать. Но Уэс, бедный мальчик… Он пришел как раз тогда, когда твоя сестра собирала вещи. И Дуайт будто рехнулся. – Отец знает, что Лили подслушала ваш разговор? – Он не уверен, все ли она слышала. Его это беспокоило. Он всегда опасался, что она заговорит. По всей видимости, Дуайт так и подумал, когда какой-то невесть откуда взявшийся репортеришко принялся расспрашивать о Лили и ее успехах в составе команды пловцов средней школы Сисайд-Коув. Они смотрят друг на друга. Для Дуайта главное – имидж, а такие люди привыкли обрубать концы. Не окажется ли одним из таких концов Лили, вот чего опасается Лукас. Он отпускает руки Шарлотты и поднимается. Допивает пиво и указывает на снимки. – Дай-ка посмотреть. Она встает из-за стола, собирает и протягивает ему фотографии. Потом идет к стойке, достает из коробки возле домашнего телефона салфетку и промокает глаза. Лукас перебирает снимки. Его последний школьный год, после которого он загремел в исправительное учреждение для несовершеннолетних. Следующий снимок – тот самый семейный портрет, который так взбудоражил племянника. Справа с гордым видом стоит Дуайт, слева – Оливия, впереди сидит мама. На последней фотографии Лили играет на берегу в симпатичном зеленом купальнике. Ей там не больше шести. Какая живая она была тогда, какая веселая, непоседливая, и какая одинокая, несчастная и запуганная потом, когда убежала из дома. Раскаяние жжет горло, словно глоток кипящего кофе. Он быстро перекладывает снимки в обратном порядке, до семейного портрета. – Помнишь, что я пообещал тебе на следующий день после побега Лили? Шарлотта вытирает нос и с любопытством смотрит на сына. – Я сказал, что заставлю его уйти навсегда. Посмотри на нас. Посмотри, какими мы стали. У нас все пошло наперекосяк. Его кампании высосали все твои финансы. Дом заложен и перезаложен. Если все так и останется, тебе придется платить до конца жизни. Ему нужно одно: спасти свою репутацию, скрыть все, что натворил. Но это же бьет по тебе. Позволь мне заставить его уйти от нас навсегда. Если хочешь развестись – думаю, тебе следует это сделать, – я уговорю его подписать бумаги. Ты избавишься от него навсегда. Лили сможет вернуться домой. – Это уж слишком. – Шарлотта качает головой. – Я не могу просить тебя об этом. – Тебе и не надо просить. Я сам предлагаю. – Нет. Я не стану рисковать. Ты не должен пострадать. Он опускает глаза. – Я уже пострадал, и больше он ничего мне сделать не сможет. Шарлотта мрачнеет и, протянув руку, касается его щеки. – Я пыталась убедить его нанять для тебя адвоката получше. – Знаю, – шепчет он. – Мне жаль, что с тобой так случилось, когда ты… ты… – Она прижимает к губам скомканную салфетку. Когда его арестовали за вооруженное ограбление, мысленно заканчивает он за нее. Сокамерники позаботились о том, чтобы шесть месяцев за решеткой не показались ему медом. Эмоциональные шрамы не зажили до сих пор. – Где он остановился? – спрашивает Лукас. Ему не терпится перейти от слов к делу, положить конец страданиям матери. – Не могу сказать. И не хочу нести ответственность за то, что ты планируешь сделать. – Ее накладные ресницы касаются щеки, и на них, как отчаявшийся, потерявший надежду человечек, повисает капелька-слезинка. Повисает, дрожит и падает. – Не говори. – Он печально улыбается, тянется за лежащим на столе блокнотом и ручкой и протягивает матери. – Напиши. – Лукас… – Она опускает глаза. Смотрит на ручку. Ее нижняя губа дрожит. Но просить дважды не приходится. Шарлотта открывает блокнот и на чистой странице пишет город и название отеля. Потом вырывает страницу, складывает ее вдвое и вкладывает сыну в ладонь. – Будь осторожен. Лукас целует ее в лоб и направляется к передней двери. Шарлотта идет за ним. – Когда вернешься? – Не знаю. – Ты вернешься. – Конечно, мам. – Лукас мягко улыбается ей и осторожно закрывает дверь. Он ждет, пока щелкнет замок. Много раз он говорил ей, что, оставшись в доме одна, она должна запирать дверь. Установленные Дуайтом камеры безопасности ничего не значат. Они не смогут остановить того, кто захочет войти. Замок щелкает. Приятно сознавать, что она наконец-то послушала его.