Саше захотелось крепко обнять Кристиана, потому что погибать в одиночестве среди ничего не подозревающих людей казалось ей чудовищным. Но Крис уже ушел, обдав ее душу таким жгучим холодом, что некоторое время сдерживая рвущиеся изнутри молитвы и рыдания, она просто сидела, повернувшись лицом к окну. Мимо пролетали, проплывали иллюминаторы, люди, всегда казавшиеся мне одинаковыми. Разными, я думал, их делают предметы и скорость их личной энтропии. К счастью, я не способен испытывать ужас. Эмоциональный человек мог бы здорово ухудшить положение дел… Даже с моей слепотой, последний взгляд Александры в мою сторону легко расшифровывался – ее нервы не так уж и крепки, как хотелось бы, и она пойдет за мной. Придется это учесть. Демон, которого я ищу, ненавидит саму жизнь. Он – фиолетовый, на сокровенном пике пирамиды соседствует с богом, добродетелью и актом чистого творения. Демон, которого я ищу – воплощенный дьявол, древний, как сама Вселенная. Не злой, а лишь выполняющий свою функцию разрушения. Демон, которого я ищу, овладел рассудком сразу трех одержимцев, но выбрать я мог только одного. Время, как искалеченное, плелось все медленнее… «Вот, возможно, последние мои минуты, – думала Саша, глядя в иллюминатор и не видя еще недавно ослепительной высоты. – Я увидела небо, как видят его птицы. В конце своей жизни я не имею права просто сидеть без дела. Чувствую, что могу быть полезна. Да, верно… Я могу». Она, неожиданно почти успокоившись и отрешившись, поднялась и пошла в сторону хвоста. Стюардесса спросила, всё ли с ней в порядке, и девушка убедительно солгала. Даже на уровне интуиции уловить фальшь было бы сложно. Саша рассматривала людей, и на глаза ей попалась одна из самоубийц, замеченных Кристианом, но она аккуратно обошла ее, уткнувшись в свой телефон. Эта была одета уже как мусульманка. Она неторопливо двигалась к пустому креслу в хвосте самолета. Подавить ужас оказалось на удивление просто – Саша вспомнила, как в больнице, когда страх переходил мыслимые границы, ей неожиданно становилось всё равно, и она приобретала способность действовать хладнокровно. Она увидела Кристиана в конце салона и подошла к нему, обняв его за шею с улыбкой. Шепнула: – Больше всех боится связной между ними. Мужчина в чёрной куртке, на которого ты незаметно мне показал. Он – самый уязвимый, но главный. Без него ничего не случится. – Нужна еще информация. Думай. – У него отобрали то, что он любил. Он сидит, сжав руками подлокотники и постоянно смотрит в иллюминатор. Шевелит губами – молится, но брови его в ярости сдвинуты. Я знаю это выражение лица. Он заставляет себя делать то, чего делать не хочет. Какая-то часть его надеялась обрести новую жизнь после трагической потери. Над ним психологически издевались, Крис. – Понял, – одобрительно кивнул Кристиан. – Будь в туалете, жди. Не выходи, чтобы ты ни услышала. На самом деле, Саша была уверена в себе лишь наполовину. Она читала необходимую информацию по отведенному в сторону взгляду, скорби на лице, по упрямо сжатым губам и капле обиды в глазах. Микрожесты и мимические следы страданий подсознание эмпата выхватывало, не подвергая сознательному анализу и сразу выдавая результат. Девушка юркнула в кабинку и, оставшись в одиночестве, принялась молиться. Саша относилась к религии довольно просто и считала, что в мире есть сила, неподвластная нашему разуму. Божественна она или нет, но гармонична, сложна и прекрасна. Словом, она считала себя агностиком. Но, молясь, обращалась не к Богу, а к Силе. Саша чувствовала, что она существует, существует именно сейчас в самом её разуме. Она рождается в человеке на пике отчаяния, когда закаляется сталь на грани с температурой, которую она в состоянии вынести, и ударов молота. Кто-то с силой бил этим молотом, вот что чувствовала Саша. Она перестала плакать и хладнокровно посмотрела в зеркало на своё отражение. «Всего-лишь физическая оболочка. Я. Ничего. Не боюсь». Никогда бы она не подумала, что способна на такую внутреннюю смелость, но теперь перед готовностью к смерти сила заполняла её жилы неуклюжего, хрупкого тела. Больше десятка детей, студентов, несколько влюбленных парочек и семей Саша заметила в салоне, и за каждым из пассажиров стояла своя история. Какая-то старушка разговаривала с внучкой о скорой встрече с мамой. Семейная пара переругивалась, рассчитывая, что никто этого не замечает. Она – с покрасневшим носом, готовая заплакать – опустила глаза, он раздраженно постукивает стопой по полу и вполголоса оправдывается. «Истории… десятки их – живых, интересных и трагичных – полетят в пропасть, разорвутся на ветру и останутся без завершения, потому что кто-то ненавидит жизнь». Тогда же Саша поняла – у нее конкретно сейчас есть шанс лично увидеть и разгадать, как именно Кристиан «раскалывает» преступников. Для любознательного существа смерть с оставленной без ответа загадкой и в одиночестве – нечеловеческая пытка. Но она вспомнила, как Фишер сидел в машине, устало опустив голову и сказал, пусть недовольно, но искреннее: спасибо. Всего только за сдержанное обещание, за оправданное доверие. «Это – не единственная тайна, которая мной не разгадана», – она вспомнила про Винсента. «Жаль, что на небесах, наверное, нет его улыбки». Саша рассмеялась, потому что вспомнила его чудовищную бороду и испачканное в грязи лицо, его игру в снежки, его искреннее чтение стихотворений, тишину в его мирном домике монаха-отшельника… Как бы ей хотелось ещё хоть на минуту оказаться там с ним и просто услышать, как горят поленья в крохотной, сложенной из кирпичей, печке… Неожиданно, прислушавшись, Саша заметила нарастающий шум в салоне. «Началось». * * * – Я хочу поговорить с вами о Боге, – Фишер с бесцеремонностью устроился в кресле рядом с мужчиной, закинув ногу на ногу, и стал неторопливо расстегивать чехол в руках. Собеседник процедил с сильным акцентом ругательство, плохо поддающееся расшифровке на слух. – Говорят, в падающем самолете нет атеистов. Врут. Один всё же найдется, – широкая улыбка Кристиана показалась мужчине демонической. Когда он вновь предпринял попытку угрожать, красноречиво потянувшись к кнопке на наушнике, детектив остановил его, схватив за запястье и мрачно посмотрел ему в глаза, да так, что он на секунду его собеседник оцепенел: – Не мешай нам беседовать! Мужчина повиновался. Фишер продолжил: – Мне нравится ваша религия. Правда. Она имеет много общего с моим мировоззрением. Раньше самой кровавой религией я считал христианство, но ваша трактовка ислама… это шедевр, и я перед ним преклоняюсь. Вы же открыто признаете, что ваш бог любит насилие. Вы сделали из этого целый культ. А христиане врут, что их бог – любовь, лицемерно поклоняясь тому, кого распяли и не понимая, что для молитвы следовало бы снять его с креста. Ибо он воскрес, а не остался висеть там. Только вы осмелились понять, что ваш бог – Сатана. Потому что он и есть бог материального мира. Оглянитесь, – он с улыбкой посмотрел вокруг, – видите, сколько тут безбожников? Буквально каждый, включая маленьких детей. И вы имеете смелость осознать это. И забирать души во славу Сатаны. – Ты ответишь за свои мерзкие слова… Он не мог пошевелиться, и не мог понять, почему. Ощущение, похожее на легкий сонный паралич или глубокий транс сковали его тело. И когда, кстати, этот псих успел снять линзы с глаз? Что-то в его глазах показалось ему странным, но происходящее очень плохо откладывалось в его голове. Слова на губах вязли, и его начинал бить озноб, точно в салоне стало холодно. Иногда ему хотелось смеяться. Изнутри него начинало рваться что-то истерическое, нервное, неконтролируемое. Словно из самой диафрагмы норовили вырваться демонята – маленькие, уродливые и бессмысленные. – Но я не сказал ничего такого, что могло бы обидеть тебя, – продолжил Фишер мягко. – Вы приносите вашему богу человеческие жертвы? Конечно, приносите. Вам бы позавидовали даже жрецы майя. Тысячи детей, женщин и мужчин вы кладете на его алтарь. Вы получаете деньги от сильных мира сего на оружие? Конечно, получаете. Вы – одна из самых спонсируемых в мире сил, потому что у части из вас есть доступ к прекрасным месторождениям нефти. Вам покровительствует Маммон. А что вам обещают за суицид? Ад, конечно. – Я не суицидник, я – тот, кто верен Аллаху. Мне обещано место в небесных садах и на райских пляжах. – Как ни крути, ты себя убиваешь. Это суицид. Ад – это место, где живут демоны, соблазнители и прочая свита Сатаны. А кто такие женщины? И кто будет встречать вас в раю, потчуя вкусным мясом, вином и ублажая вас? Искусительницы. – Это будут святые девственницы… Нам будет позволено это. Мы страдаем за подвиг! – Может ли закон нарушить сам себя? Он смотрел на Кристиана почти с бешенством. – Не может. Может ли Аллах нарушить сам себя и своё слово? Не может, ибо он не может уничтожить сам себя. Поэтому он не может на земле объявить женщин искусительницами и существами ада, а на небесах объявить их святыми слугами героев Аллаха. Да и может ли святая женщина выполнять то, что живет в твоих грязных, развратных фантазиях, о которых ты мыслил бессонными ночами? Получается, только Сатана мог вас потчевать такой наградой. – Враг всех людей внушил тебе эти слова. Я не так умен, как ты. Но если бы тут был мой наставник и учитель, то он немедленно избил бы тебя. – Но не до смерти… Нет. Потом он бы дал мне пищу и говорил бы со мной кротко и ласково. Я знаю. Со мной так пытались взаимодействовать. Знаешь, что я сделал со своим учителем? Я вырвал его глаза… Ну, честное слово, перестаньте притворяться, будто вы любите Аллаха! Признайте, что вам нравится смерть, – Крис нагнулся к нему. – Нравится же… Только представь, что тут начнется, если ты отдашь команду. Твое сердце взорвется одновременно страхом, благоговением и ликованием. Ты – герой! Ты исполнил волю своего бога! И ты, согласно его велению, попадешь в ад. Как в ад попадет всякий христианин, оправдывающий убийство и занимающийся им. Я, например, туда попаду. Даже знаю, на какой круг, – улыбка Фишера казалась практически безумной. – Коран говорит убивать неверных… – Правильно говорит, – торжествующе сказал Кристиан. – Так говорит слово бога. Так велит дьявол. Убейте, сломайте то, что мне неугодно, уничтожьте мерзость перед глазами моими, бойтесь моего гнева. Потом в конце он обещает уничтожить Землю, спалив ее дотла и устроив большую вечеринку в виде Страшного суда. Нет-нет, он – не Сатана, все сходства и совпадения имен случайны… Я уже сказал – я восхищен вашей честностью. Большинство религий прикрывает насилие светлыми намерениями, а вам просто нравится убивать и насиловать. Градус ненависти рос. Казалось, воздух вокруг Кристиана накалился, и казалось удивительным то, что детектив еще был жив. – А знаешь, что самое странное? Что находятся светлые люди. Эти истинные христиане и люди, истинно любящие Аллаха, это истинные люди веры, какой бы она не была, и они умеют любить мир. Представляешь, такие правда есть. Их веру невозможно ни убить, ни оскорбить. Странно, но они никогда не обижаются на богохульство, потому что понимают, что господь слишком велик, чтобы обращать внимание на раба, который от невежества что-то говорит о нём нелестное. Странно, но они понимают простую истину, что бог – это закон. Точка. Никаких примесей. Бог – это воздух, небо, земля, я и ты, этот самолет и даже бомба в нём. Эти истинные люди веры, которых нам с тобой не понять, даже не заморачиваются вопросами, попадут они в рай или в ад, потому что вся их жизнь наполнена уже любовью к богу. Они уже на своем месте, тут, на Земле. Наверное, потому, что у них есть сердце… Меня смущает мысль, что они могут быть прямо здесь, на борту самолета. И такой, как я или ты, в слепом поклонении Сатане, может просто убить их. Не думаю, что они обиделись бы даже на это, но лично меня такой расклад не устраивает… Поэтому, друг мой, сейчас я тебя съем. Он сказал последнюю фразу так серьезно и задумчиво, что на секунду собеседник поверил ему. Когда шахидка подходила к креслу своего куратора с целью поинтересоваться, почему тот молчит, она заметила, что он сидит, отрешенно опустив на грудь голову. Приблизилась к нему, она на секунду подумала, что он – умер, но эта тревожная мысль не подтвердилась, когда женщина села рядом с ним – лицо ее напарника по суициду странно побледнело, глаза были широко раскрыты, но он все же пребывал в сознании, похожем на кататонию. Не успела шахидка помчаться в другой конец салона, чтобы подать своей соседке сигнал о начале действий – сейчас или никогда, как тяжелая ладонь легла на ее плечо, и она увидела перед собой поразительно красивого молодого человека. Его внешность показалась ей неуместной и попросту невежливой в тревожной, трагической ситуации. Она тут с духом намеревается пожертвовать собой, а здесь возник этот бледнолицый с чернющими глазами. Прежде, чем она сказала хоть слово, она ощутила укол в руку и, спустя несколько секунд, растерянно опустилась рядом со своим куратором. Она открыла рот, но ничего не смогла произнести. Окружающие, кстати, ничего необычного не заметили. Никто не понял, почему и каким образом женщина уснула рядом со своим соседом. И всё, наверное, закончилось бы тихо, красиво, как и рассчитывал Кристиан, но неприятности начались, когда какая-то пассажирка заверещала на весь салон: – Бомба! У нее под курткой! Кристиан в это время как раз подходил к третьей самоубийце. Его реакция оказалась в тот момент куда быстрее, чем у нее. Пока женщина в отчаянной панике нащупывала у себя на запястье браслет с кнопкой взрыва, Кристиан вытащил пистолет, прицелился и оглушительно выстрелил. Фишер выбрал руку. Он знал – если задеть голову, женщина упадет раньше, чем он ее поймает. К тому же, он нарочно не трогал ее – существовал шанс, что она знает, как обезвредить взрывчатку и, вообще, найти её на теле девушек. Попасть в быстро движущуюся мишень с такого расстояния было не просто, но пуля все же задела ладонь женщины. Моменты боли – драгоценное время паузы, и он пользуется ими, чтобы ударить ее по голове и подхватить второй рукой. – Всем сохранять спокойствие! Идет операция по предотвращению террористического акта! Сидите на местах и не двигайтесь, – громко и четко произнес Кристиан. Стюардесса умчалась в кабинку пилота. Детектив, усадив бесчувственную женщину на свободное сиденье, прошел за ней. Девушка немедленно пропустила молодого мужчину с пистолетом в руке – оружие действует на некоторых людей, как паралитик, от страха она не различила травматический от боевого. – Запросите посадку в первом попавшемся аэропорту, – спокойно и отчетливо выговорил Кристиан. – На борту обезврежены два террориста. Третья находится без сознания. – А вы, вообще, кто такой? – спросил пилот, посмотрев на Кристиана немигающим, внимательным взглядом. – Сознательный гражданин. Это имеет значение прямо сейчас? Пришлось пилоту признать, что не имеет. Фишер знал, как собирать некоторые бомбы, он разбирался в их устройстве, но сам никогда не обезвреживал и, скорее, доверил бы это дело профессионалу. Вот только, разумеется, никто в салоне не имел представления, как это сделать. Он вернулся к шахидке и написал Саше: «Выходи к нашему месту». Похлопав по щекам шахидку, Кристиан привел ее в чувство. По-русски она говорила замечательно. Сначала, конечно, ничего объяснять не хотела, и детектив, нимало не переживая, что делает это на виду у пассажиров, вытащил из кармана невесть откуда у него имеющуюся иглу и поднес к глазу шахидки. Голос прозвучал невероятно благожелательно: