– Скорее всего, потому, что среди них нет садоводов. У нас всё так устроено еще с советских времен – либо ты опер, либо криминалист. Западная система работает иначе, там нормальный детектив должен быть одновременно и криминалистом. А у нас всё разделено. И мало того, что разделено, так еще и рассогласовано. Не отвлекайся. Узнала что-нибудь? – Собственно, я могу только вслед за тобой повторить – что-то не так. Происходит неведомая, нелогичная ситуация. Я ничего не понимаю. Он истязал их, это видно по фото. Но истязал не физически. Как-то… психологически, морально, не знаю. Они полностью уничтожены, у них нет ни воли, ни стремлений, ни планов. Какой в этом смысл и причем тут мертвые дети, не имею представления. Он психологически их калечил и отпускал? – Раздражает, да? – хмыкнул Фишер. – Добро пожаловать в клуб! Собирайся. Мы едем в клинику. * * * Здание больницы напоминало одновременно сельскую школу, фабрику и жилой дом. Иными словами, в архитектуре сочетались все признаки маниакального стремления человечества упаковать индивидуальных, живых людей в разнообразные коробки. Поблизости находится нарядный, глянцево-стекло-бетонный универмаг, поражающий неуместностью своего существования. Через дорогу прорастают прямоугольными клыками недавно отстроенные высотки с мертвыми окнами, за которыми пока никто не живет. Саша сидела в автомобиле, сохраняя приличествующее ситуации спокойствие, хотя ей казалось странным, что ее не бьет током от напряжения. Она мысленно вживалась в роль, с легкой руки, набросанной Кристианом. Когда сыщик вытащил из ящичка в ванной косметический набор, которому бы позавидовал любой визажист, Саша медленно подняла брови: – Скажи мне, что ты этим не пользуешься. – Крайне редко. Я попробую немного скрыть шрамы, а ты надень темные линзы. И не переборщи с помадой. – Я не уверена, что смогу действовать адекватно одна, Крис, – Саша сжала кулачки. – Мы пойдем туда вместе. Чуть больше секунды они смотрели друг другу в глаза. Мимика Фишера не менялась, злость на лице Саши уступила место упрямому недовольству, но слишком слабому для действенного протеста. Кристиан спокойно сказал: – Запомни – тебя зовут Виола, ты ищешь пропавшую девушку. Я – твой помощник по имени Андрей. Не важно, как ты будешь себя вести, просто спрашивай всякую чепуху и позволь мне наблюдать. «Он держит меня за идиотку», – Саша, сжав губы, вырвала у него косметичку и повернулась к зеркалу. У преобразившейся помощницы детектива были накрашены губы, темные глаза, измененные с помощью линз, скрывали большие очки. Тонкими руками с аккуратными ногтями она держала безвкусную сумочку. Фишер знал толк в хорошей маскировке и неуловимо поправил облик своей помощницы, изменив ей форму бровей и подкорректировав карандашом очертание рта. Светлый цвет волос окончательно уничтожил сходство с Александрой Мешеревой. Теперь новоиспеченная сыщица шла рядом с детективом к пропускному пункту, сжимаясь внутри от тошнотворного, навязчивого предчувствия, что ее схватят. Но страх побуждал ее к более вдохновенной актерской игре, поэтому никто не мог бы заметить притворства в походке строгой учительницы. За высокомерным взглядом люди не могут рассмотреть безумия. Александра сыграла свою роль прекрасно, и ее нервозность оказалась ей на руку. Охранник без интереса, а значит – слепо – посмотрел на парочку гостей, позвонил в кабинет врача, и очень скоро Саша направлялась по широкой, гравийной дорожке, припорошенной снегом и льдистой крошкой, к главному входу. Она делала то, чего панически избегала, когда жила в этом месте – перестала сопротивляться тем многочисленным ощущениям, атакам которых подвергалась здесь. Она шла, отсеивая безумие, вторгающееся в душу зловонным ветром. Он витал повсюду – в чахлых, аккуратных деревцах, в вялой работе лопатой парня с шапкой, съехавшей на бок и странно приоткрытым ртом. Саша узнавала некоторых больных и санитаров. Их взгляды были нормальными, спокойно оценивающими. Она ожидала, что вот-вот раздастся окрик: – Куда прешь, тихий час давно! «Никто не назовёт меня безумной, ведь на мне нет больничного халата, и я следую социальному регламенту норм поведения. Пока я предсказуема, всё в порядке, правда, лицемерные вы твари?» Медработники проходили мимо нее, едва задевая вниманием, потому что их интересовал Кристиан. Как обычно, где бы он ни появлялся, на него почти всегда оглядывались. Красивых не принимают всерьез, а он выглядел еще вдобавок тонким и будто бы безобидным. В большом, неприятно пустынном холле, со стойкой и регистрационным окошком, люди напоминали выходцев с того света, причем, вернувшихся частично и тихонько, безынициативно недоумевающих по этому поводу. Александру с ее помощником пропустили с охраной на второй этаж левого крыла, без окон, но пропитанный электрическим светом. Из-за тесноты всё здесь казалось душным: высокие, надвигающиеся стены, густой, неприятно-теплый воздух. По вздувшемуся, старому линолеуму шаркали ноги, обутые в пластиковые тапочки, верхняя часть стены была грязно-желтой, а нижняя – болотного оттенка. Сочетание цветов, неуловимо напоминающее здание ГАИ из девяностых, может свести с ума, если в этих стенах жить. Прежде Саше не приходилось заглядывать в кабинет заведующего третьим отделением. Она, сдерживая на своем лице гримасу саркастической насмешки, заметила шикарную обстановку помещения. Особенно она отметила кальян, нагло расположившийся в центре подоконника. Кристиан встал у входа, безучастно скрестив руки на груди. Заведующий – полноватый, с рыхлой, неухоженной фигурой – мужчина, увидев Фишера, словно бы на секунду впал в ступор. Голос у него был тихий, гибкий и доброжелательный. Сразу ко всем, без разбора. – Вы и есть частный детектив, полагаю? – дружелюбно сказал он. – Да, меня интересует информация об Александре Мешеревой, – она села в кресло, вытащила из сумочки диктофон, приподняв бровь: – Не возражаете? – Вообще-то, я бы хотел обойтись без записи. А почему вы интересуетесь ею? И почему решили, что она здесь? – Потому что я хорошо делаю свою работу, – резко ответила она. – Вообще-то я удивлена, что вы не привлекли полицию. Столько времени с момента побега прошло! – Мы… просто ещё не успели! – Ну, а её родители уже ждать не могут! Если только я не буду достаточно эффективна, а вы не поможете мне в поисках. Возникла пауза. «Ты же не хочешь привлекать полицию. Совсем не хочешь…» – Перед ее предполагаемым побегом тоже присылали окровавленные лилии? Саше показалось, что на мгновение лицо врача переменилось. «Страх», – мгновенно отметила она. – Никаких лилий… не было. С чего вы это взяли? – С того, что отсюда регулярно пропадают люди, а перед исчезновением кто-то присылает вам лилии. Слушайте, я понимаю ваше нежелание привлекать правоохранительные органы. Я тоже не хочу, чтобы мне мешали. У вас проблема с похитителем, я просто пытаюсь понять, связан ли случай Александры с ним. – Да, повторяю, не было никаких лилий… И, вообще-то, есть вероятность, что она как-то связана с похитителем. – Конкретнее, откуда подобный вывод? – В последнее время она вела себя очень странно и говорила, что все мы тут – кормушка для одного господина, который жрет каждого из нас. Я и не такое слышал, но с учетом ее развитости и происходящего тут… мракобесия, ее слова звучали подозрительно. – Вы пытались узнать у нее больше? Может, остались записи? – спокойно спрашивала Александра. – Нет, – он нахмурился, – она питала необычный интерес к нашему подвалу. Среди больных ходят легенды о том, что там живет вроде как… нечисть, – он попробовал усмехнуться, но Саша не поддержала его попытку скрыться за маской, и лицо врача потускнело. – Оснований для этого нет. Я даже толком не знаю, откуда пошли подобные слухи. – То есть, я могу взглянуть на подвал? – Вы же не станете всерьез воспринимать слова сумасшедшей… «Недоумение и страх», – ликующе констатировал внутренний голос Саши. – Чем она была больна? – Ее врач подозревала шизофрению, но у нее необычно широкий спектр симптомов, свойственный нескольким разным заболеваниям, мы так и не разобрались. Одно понятно – больная была очень опасна, она – манипулятор, симулянтка, притворщица и лгунья. – Для этого требуется хороший самоконтроль и системное мышление, несвойственное шизофреникам. – Да… – То есть, она не галлюцинировала и не бредила, сознательно вводя собеседника в нужное ей состояние? – Верно. – Учитывая ее самоконтроль и отсутствие острого бреда, на каком основании она была заключена в клинику? – Кто, говорите, вас нанял? – Я не говорила, кто меня нанял. Врач молчал, взгляд его сделался тяжёлым. – Но вы намекнули на родителей. – Нет, у них я просто узнавала информацию. Они, вообще, были не в курсе, что их дочь каким-то образом попала в клинику, – Саша смотрела на врача, как сытый коршун, играющийся с добычей. Сделав паузу, она неожиданно быстро спросила: – Могу я взглянуть на подвал? Он не ожидал подобного вопроса в ветви диалога и не сумел скрыть внезапных эмоций. «Страх, неуверенность, изумление. Но больше – страх», – с удовольствием констатировала Саша, несмотря на то, что сердце ее колотилось со скоростью на грани с физически возможной. Чтобы не было видно, как дрожат ее руки, она села в нарочито закрытую позу, скрестив их на груди. Пришлось контролировать мимику, потому что иначе было видно, как дрожит ее нижняя губа. Сашу было не узнать. Темные глаза и красиво прорисованные брови полностью трансформировали геометрию лица. Пряди волос маскировали обычно выделяющиеся скулы. Она изменила и свой тихий, бесцветный, но гибкий голос с большим диапазоном, говоря гораздо ниже. Это не выглядело искусственно, она прекрасно справлялась с этим. – Да, если хотите, – пробормотал врач. – Но я не понимаю, чего вы там собираетесь найти. В это самое время над душой девушки стоял Кристиан, подглядывая в ее блокнот, который изредка Саша брала в руки для записи. «Он не обращался в полицию, потому что боится её (поднял брови, улыбнулся, но глаза выражали страх). Не традиционной ориентации (Крис, ты замечаешь, как он смотрит на тебя?). Либо он никак не связан с похищениями, либо знает о них очень мало».