– Мир не выкрашен в чёрно-белый, Александра. Я не делаю ни плохих, ни хороших вещей. У меня есть своя цель, и я просто иду к ней, вот и всё. – Она мне не понравилась бы, да? – Я не знаю никого, кому бы она понравилась, – улыбнулся он. – Но я достигну этой цели. Часть 2 Карро * * * – Больше года назад я изучал статистику пропавших без вести за последние пять лет. Просто в качестве самообразования, – начал Кристиан, садясь за свой рабочий стол. – Я увлёкся конкретикой и заметил, что за последнее время стали пропадать люди, попадающие под определённый критерий. Это женщины, по большей части, одинокие, без семьи или родителей и как правило, без детей. Самой младшей – девятнадцать, старшей – сорок шесть. Все они исчезли из Москвы при загадочных обстоятельствах – на улице, среди дня. Шли домой, скажем, или на работу, и не вернулись. Меня это заинтересовало. Позже я выяснил, что есть, как минимум, две женщины, которые нашлись, но у обеих пропала память. Причём, пропала полностью. Одну из них звали Марина – это она прыгнула с Братеевского моста недалеко от твоего дома. О них известно то, что эти женщины не связаны, никогда не контактировали друг с другом. Их находили в разных концах города и с большим отрывом во времени. Интересно, что обе были здоровы, на их телах нет следов хирургического вмешательства или следов наркотиков, не обнаружено и следов насилия. Хотя обе пережили выкидыш – это случилось ещё до их похищения. Они обе были глубоко эмоционально подавлены. Память к ним так и не вернулась. Я был в тупике, потому что ни свидетеля, ни единого осколка памяти у меня не нашлось. Мне казалось, из обеих найденных женщин я выжал всё, что смог. Но обнаружилась странность. Знакомые и медсестры обеих женщин сказали мне, что у них есть причуда. Они оставляют дверь туалета и ванной приоткрытой за собой. Не пользуются ножами и ложатся спать примерно в одно и то же время. Очень похоже на больничный режим. Они этого не помнят, но биоритмы и привычки не меняются так запросто. Если это – клиника, то точно психиатрическая. Мне оставалось выяснить, какая именно. Ни единого намёка у меня не было, так что я решил проверить все клиники с самой неприятной репутацией по Москве и области. Это было просто. Я лишь представлялся частным детективом и говорил, что ищу пропавшую девушку, которую могли по ошибке отправить туда. Обычно врачи легко шли со мной на контакт, узнав, что делом так же занимается полиция. Точнее, она этим не занималась, я просто врал, а Дима мне подыгрывал и пару раз съездил со мной за компанию. Только в одной клинике со мной наотрез отказались сотрудничать. Я побеседовал с одним из тамошних санитаров, и он поведал мне, что там регулярно исчезают пациентки. Иногда говорят, что они умирают, списывая все на несчастный случай. Среди таких пациенток значилась и наша Марина. Нужно было понять, что происходит в этом заведении. Я оставил себе контакт санитара на всякий случай и думал, как мне провести расследование прямо на территории, не вызывая подозрений. Вскоре я узнал, что Марина покончила с собой. Дима немедленно позвонил мне, и я выехал на место происшествия с его позволения. Саша всё это время молчала. Вздохнув, она сказала: – Это было утром. Я как раз вышла на пробежку. – Я не обратил на тебя внимания, – отметил Кристиан, – но запомнил, как и всех, кто оказался поблизости. Когда вся эта шумная компания уехала, я решил немного побродить по парку и подумать – не упустил ли я чего. И тогда появилась ты. Сначала я это проигнорировал, но потом понял, что ты целенаправленно пришла на место происшествия и пытаешься узнать что-то. Я наблюдал за тем, как ты копаешься в бумагах погибшей, а потом ты поднялась на мост. Я решил, что ты имеешь отношение к пропажам людей или что-то знаешь, но не хотел подходить к тебе в открытую, опасаясь спугнуть. – Это ты до икоты напугал консьержку в моём доме? – спросила Саша, вспомнив тот вечер. – Я просто пытался узнать у неё информацию о тебе. И узнал, где ты живёшь, с кем и как твоё имя, – ответил Кристиан. – Узнав адрес и имя, я нашёл тебя в социальной сети, взломал твою страничку, узнал электронный адрес и просмотрел почту. Я разочаровался. Но решил проверить всё досконально. Должна же у тебя быть причина лезть на место самоубийства совершенно чужого для тебя человека. Тогда я проверил твой дневник, – он улыбнулся. – И это стало для меня настоящим открытием. К тому моменту я как раз избавился от прошлого ассистента. Но нужно было ещё проверить, насколько ты хороша. Я узнал из переписки с друзьями, что ты собираешься в ночной клуб и появился там раньше тебя. Я не предполагал, что одна из твоих подруг положит на меня глаз, но подумал, и решил это использовать. Твоя реакция мне очень понравилась. Я едва сдерживался, чтобы не рассмеяться, когда ты пыталась увести её от меня. Тогда я понял, что ты знаешь, кто я, ты чувствуешь это. Ты не представляешь себе мой восторг. Если психопат способен быть радостным, то это был именно такой момент. Чтобы проверить тебя, я ввёл тебя в стрессовую ситуацию и заставил начать меня анализировать, как следует припугнув. Кое-что мне удалось узнать у твоей подруги. Я играл с ней, чтобы дать тебе понять, как опасно пытаться мне навредить. И ещё для того, чтобы дать тебе подсказку касательно Марины – ты ведь тоже была увлечена её самоубийством. К тому времени, как мы с тобой встретились, я уже позвонил санитару, с которым имел знакомство, и попросил об одолжении. Ты стала моим подставным агентом. Твоё восприятие, внимательность и чуткость, думал я – идеально мне подходят. Если ты выдержишь, я сделаю тебя своим инструментом, если нет – очень жаль, я ошибся. И ты выдержала. Саша вспомнила Сергея, с которым ещё недавно разговаривала. – У тебя омерзительный способ знакомиться с людьми. – Я не умею с ними договариваться и не умею лицемерить. В таком случае у меня только один выход – насилие. Иначе никто со мной сотрудничать не станет. Я – мастер шантажа, Александра, – спокойно ответил он, – и никогда не угрожаю попусту. Теперь расскажи мне, что ты видела и что знаешь. Мне интересно всё. – Меня искала полиция? – Нет, – ответил Кристиан. – Я задушил это дело на корню лично. Твои родители об этом не знают. Консьержка и твоя подруга будут молчать до конца дней своих. – Мой отец очень упорный, – пробормотала Саша. – Он будет искать, пока не найдёт. – Уверен, я смогу уладить этот вопрос. Не округляй так глаза, у меня точно нет в планах вредить твоей семье, пока ты со мной сотрудничаешь. Теперь расскажи всё же, что именно ты знаешь об этой клинике. Я обязательно узнаю, если ты солжешь, – он ничего к этому не присовокупил, подчеркнув сказанное лишь тем, как навис над Сашей, опираясь на стол. – М-да, с таким выражением лица можно, в принципе, не подыскивать себе костюм на Хэллоуин, – серьезно сообщила Саша, нервно поглаживая пальцем ободок ручки кружки. Она начала рассказывать. Слова с трудом выталкивались наружу после рождения их в чуткой, как паутина из нервных окончаний, точке солнечного сплетения, где, наверное, и заключена душа. Саша чувствовала себя, словно на обязательном приеме у гинеколога в холодном кабинете с голыми окнами и ледяным, кафельным полом. Любая психиатрическая клиника, тюрьма или закрытый диспансер – рассадник бесов всех мастей. Больше их разве что в лагерях для военнопленных. Вы увидите нечисть в лицах узников, выброшенных системой в места перемалывания личностей в мелкую крошку отчаяния. Услышите их в ленивой, шаркающей походке тюремщика, различите в усталом взгляде криминального психолога, но больше всего – в запахе. Бесы зачастую источают зловоние бедности, разрухи, несправедливости и убитой индивидуальности, запиханной в одинаковые робы. «Это ты отправил меня в клинику». Фишер грубо бередил свежие шрамы, причиняя боль вопросами, но его невозмутимость – без лишнего холода, оценочного суждения или негатива – через пять минут подействовала мощным новокаином, и девушка не заметила, что говорит о произошедшем с ровной отрешенностью. – В первом отделении один выход? – Нет, – она посмотрела в сторону, вспоминая: – В конце коридора помню большую металлическую дверь. Кто-то из больных постоянно ныл на этот счет. Он плакал, и говорил, что за этой дверью находится ад. Но я ни разу не видела, чтобы кто-то входил или выходил через тот проход. Хотя… нет. Один человек, пожалуй, вспоминается. Если можно назвать её человеком. – Кто именно? – Заведующая первым отделением, – спокойно ответила Саша. – До попадания туда я не делила людей на плохих и хороших, в каждых стремясь найти уникальность. Когда я сталкивалась с кем-то… кто просто творит зло – осознанное или бессмысленное – мой разум словно сталкивался с неразрешимой задачей. Этой женщине нравилось психологически унижать больных, смеяться над ними, устраивать эксперименты. И я никак не могла понять, для чего это, в чём логика… в чём суть такого странного, бессмысленного развлечения. Там была одна девушка, у которой на фоне чувства вины развился серьёзный невроз, так заведующей нравилось стыдить её и обвинять в том, что она неряшливая и грязная. Это было дико несправедливо, потому что волю и самостоятельность у больных отсекали. И часто – насильственно. За них решали, когда и куда им выходить, что им делать и когда мыться. Мыться, кстати, только под присмотром. Та девушка до ужаса боялась насмешек заведующей. Она старалась изо всех сил держать себя в чистоте. Однажды мне надоело за этим наблюдать, и я посоветовала ей вести себя иначе. Сделать вид «довольной свиньи» и улыбаться в ответ на насмешки. Это помогло, потому что психопатка перестала получать нужный отклик от жертвы… Так вот, заведующая имела ключи от второго выхода из первого отделения. Когда я к ней поступила, мы сразу не поладили. Она поняла, куда давить, ведь я – стеснительная и нервная. Однажды она поволокла меня в кабинет врача голой по коридору, когда у меня были месячные. Она шипела на меня, чтобы я пошевеливалась, унижала, – продолжала вспоминать Саша. – До сих пор, вспоминая её, я мечтаю поджечь ей волосы. – У нее были любимчики или она ко всем одинаково относилась? Девушка долго, обстоятельно тянула за нервные ниточки болезненный и путаный ком памяти, вопрос показался ей странным. – Она не орала на одну старуху, потому что та была глухой. Пожалуй, не кричала на какого-то зека. Я видела его – он сидел перед моей палатой – безмолвный и жуткий, худой, с глазами, лишенного всякого выражения. Порой… никогда не знаешь, что на него найдет… он начинал грызть прутья на окнах. И тогда становились видны переломанные зубы и голые десны. А он всё равно грыз. Она его почти не трогала. Характер человека строится на протяжении почти всей его жизни, даже если основной стержень формируется рано. Люди, работающие на скотобойнях и в психиатрических клиниках, каждый день имеют дело с кровью и безумием. Работник абстрагируется от всего, становясь бесчувственным, ненормально безразличным к происходящему и задается однажды вопросом: какая разница, уколю я этого пациента или свяжу, если в итоге он должен быть безопасен сам для себя и обездвижен? После чего выбирает наименее затратное решение. Так рождаются демоны в изначально неплохих людях. Если бы с психиатрических клиник в России собирали статистику насилия, получился бы многотомный ужастик, по сравнению с которым блекнут самые извращенные фантазии де Сада. И вовсе не потому, что непременно в каждой клинике такой кошмар. Напротив, зачастую психоневрологический диспансер не имеет ничего общего с вашими стереотипами. Весь ужас состоит в том, как врачи привыкают не видеть в безумце человека. Чтобы это проиллюстрировать, достаточно понять, что если больной встретился врачу вне больницы, на улице и будет вести себя при этом нормально, спросит, который час, то врач вежливо ответит и пойдёт дальше. Если этот же больной встретится врачу уже в больнице, в коридоре, при том, что на враче будет его форма, а на больном – больничный засаленный халат, то он будет восприниматься врачом подсознательно не как человек, а как пациент – второсортное существо с набором физиологических признаков. Это заставляет врача, у которого проблемы с этическими нормами, совершенно бессовестно измываться над больным. Он просто не способен видеть перед собой человека. Мало какие врачи видят в пациентах людей. Та же психологическая ситуация существует на дороге между водителем и пешеходом. Демоны управляют людьми с помощью униформ, догм, социальных правил и стереотипов. Незаметно. Так тихо, что и не замечает никто. Это истина, но лирика… – Когда ты была во дворе клиники, ты не видела, есть ли там проход к подвалу? – Не видела. Один параноик из второго отделения мне говорил, что по ночам под окнами ходит демон. Но я плохо спала и не раз смотрела в окно. Никого там не было, – ответила Саша, потерев лоб ладонью, по привычке сдерживаясь, чтобы не расчесать одну из многочисленных ранок на лице. – А как ты сбежала? И почему только спустя десять месяцев? – Моим стремлением там уже через неделю пребывания была смерть, – хмуро ответила она. – Я быстро сломалась. Разумеется, мне не давали покончить с собой. Через полгода, когда я начала приходить в себя и немного освоилась в третьем отделении, я начала кое-что замечать. Это не так страшно, как насилие и побои, но я поняла, что надо бежать и умирать, пока я в своём уме. Я наблюдала за пациентами всех отделений, где была – за старожилами и за новенькими. Люди там… будто тают. – Они каждую секунду и везде умирают. – Не так, – горячо возразила она, глядя на Фишера. – Там… другое. Это сложно объяснить. Так-то больным даже отчасти лучше становилось. Но я поймала себя на том, что я словно бы эмоционально ломаюсь. – Тоже ничего удивительного. – Они все ломались. Все примерно одинаково – начиная от больных на пике обострения шизофрении, до мирных и тихих маньяков. Но нам всем давали, на самом деле, разные лекарства. То, что можно принимать гиперактивному типу с биполярным расстройством, нельзя советовать человеку с клинической кататонией. И всё же, думаю, нам всем давали потихоньку что-то одно. В пище или в таблетках. – Я не могу воспринимать такую информацию, как часть адекватных данных, – Кристиан осмотрел листок перед собой и, подумав, отложил его в сторону. – Однако мне кажется, ты помнишь нечто важное. Я покажу технику, способную помочь лучше контролировать память, в том числе нежелательные и негативные воспоминания. Кристиану явно не нравилась собственная затея, поэтому он медлил. Наконец, вздохнув, он заговорил: – Все твои воспоминания укомплектованы в файлы. Можно представлять их закрытыми ящиками или дверями. Они заархивированы, их нет в кратковременной памяти. Когда у человека в голове свалка, как правило, одни двери заперты, часть – распахнута, к некоторым из них давно утерян доступ. Ключ к каждому воспоминанию – ассоциация с ним. Допустим, человек, который на войне был морально покалечен, будет болезненно относиться к простому фейерверку, так как сильный гром напомнит ему о взрывах. Мы так мыслим и так работаем с памятью. Но символы у каждого свои. Кто-то лучше запоминает на слух, кто-то – через прикосновения или фильмы. Ты – относишься к дигиталам. Твои ссылки и ключи – символы, буквы, слова. Я буду исходить из этого параметра. Итак, Александра, представь себе семиуровневую пирамиду Представила? – Любую? – уточнила Саша. – Абсолютно любую, какую тебе комфортно и легко представить. Быть может, это даже не пирамида, а книжный шкаф с семью полками. Или семиэтажный дом. Главное, чтобы ярусов было именно столько. – Хорошо, я представила себе библиотеку с семью этажами. – Оглядись. На самом нижнем ярусе находятся книги воспоминаний о твоих физических ощущениях, инстинктах, боли, животных желаниях. Там же лежит поваренная книга твоей бабушки, где много вкусных, но вредных рецептов. Там – тома камасутры твоих постельных фантазий… Что с тобой? – Просто я вижу на первом ярусе черную дверь. Нормально? – Нет, – резко ответил Фишер. – Никогда без подготовки не трогай такие двери. – А что за ней? – Там склад изорванных и изуродованных книг, которые ты захотела выбросить. Саша вздрогнула. – Не приближайся к ней и просто слушай меня, хорошо? – строго спросил Кристиан. – Второй ярус касается комфорта. Поднимись туда. – Тут… много мебели, – заметила Саша. – И камин, но он не горит. – Это нормально. Третий ярус связан с твоим вращением в социуме, это люди, прохожие, случайные знакомства. – Здесь темно, – нахмурилась Саша. – Я не пойду туда… – Тебе туда и не надо. Просто знай, что он есть. Четвертый этаж – близкое окружение, всё то, что ты любишь, всё, к чему привязана. Любимый цвет, первая симпатия и прочее… Там только любовь и свет. – Ага… – неуверенно пробормотала Саша, не став уточнять, что именно там увидела. – Пятый этаж – твое самовыражение. То, что ты рисовала, то, чем вдохновлялась, и всё связанное с этой ассоциацией. Скорее всего, там тебе понравится больше всего. – Это правда. Тут столько интересных книг! – Не отвлекайся. Шестой этаж – твоя личная философия и то, что задевало ее во внешнем мире. Это забытая где-то библия или человек, показавшийся тебе очень интересным. Остановимся на ней.