— А потом не забудь выбросить окурки из пепельницы и стереть с приемника пыль, — говорит Валя строго… Я покорно подчиняюсь. Мама гремит на кухне тарелками, скоро будем завтракать. Папа еще не вернулся. Он ушел на городскую станцию за билетом. Опять он уезжает в командировку по очень важному делу… Уборка благополучно кончена. Я умываюсь и начинаю одеваться. Каждый раз, как я смотрюсь в зеркало, я злюсь. Мне кажется, что у меня все не на месте. Нос почему-то смотрит вверх, передний зуб вырос немного криво, а волосы… С ними настоящее мучение!.. Осенью на сборе мы читали книгу о Зое Космодемьянской. Мне очень захотелось быть похожей на нее. В тот же вечер я завела дневник, а утром, выпросив у мамы денег, побежала в парикмахерскую и остригла косы. Когда я вернулась и сняла капор, мама так испугалась, что выронила из рук стакан с чаем… — Лена! — только и могла она выговорить. А папа медленно поднялся из-за стола, прошелся по комнате, подошел ко мне, поднял мое лицо за подбородок и долго-долго смотрел на мою голову. — А знаешь? — сказал он, не повышая голоса и усмехаясь. — Тебе даже так лучше. Ты стала совсем похожа на «Степку-растрепку». Он, конечно, не знал, что Зоя была подстрижена, точно так же, как подстригали меня, и я ему это объяснила. Но он постучал пальцем по моему лбу и сказал: — Нужно, чтобы вот тут было как у Зои. Валя, выскочив из-за стола, долго и обидно смеялась. В классе меня также подняли на смех, а Ксения Семеновна в тот же вечер провела с нами беседу: какой нужно быть, чтобы походить на Зою. Подстригать волосы и заводить дневник — недостаточно… Но самое худшее пришло после. Первые дни, пока я смачивала волосы водой, они, плотно прилегая друг к другу, лежали покорно. Но как только мама увидела, что я поливаю голову прямо из-под крана по нескольку раз в день, она категорически это запретила… Вот тогда-то мне с ними не стало никакого сладу! Словно перессорившись между собой, волосы вдруг начали топорщиться в разные стороны, закручиваться в кольца у висков, а на макушке вставать дыбом. — Не голова, а шалаш соломенный! — сержусь я, разглядывая себя в зеркало. — Что же ты их так дерешь? — возмущается Валя, подходя ко мне сзади. Она берет из моих рук гребень и очень тихо начинает расчесывать вихры на моем затылке. Под ее ласковыми пальцами волосы послушно ложатся ровными рядами, находят свое место. — Ну, вот и все, — облегченно вздыхаю я, с благодарностью глядя на сестру. — Нет, еще не все, — возражает Валя. — Почему ты опять без воротничка? — Оглянувшись, она тянет меня за собой. В ванной комнате душно и полутемно. Смутно белеет большая, похожая на лодку раковина, гремит таз, попавшийся под ноги. — Тише! — шепчет Валя, прикрывая за собой дверь. — Давай поговорим по душам. Я знаю этот разговор «по душам» и с беспокойством смотрю на дверь, за которой слышится веселый голос мамы. — Ты долго так себя будешь вести? — начинает Валя. В полутьме ее черные глаза блестят, делаются большими, круглыми. Я, опустив голову, уныло молчу. — Ведь тебе через месяц будет тринадцать лет. — Ну и что же? Ты мне обязательно что-нибудь подаришь, — хитрю я. Но Валю не проведешь. — Ты почему вчера свои мелочи не постирала? Думаешь, мама будет с твоими платочками, воротничками да чулками возиться? У нее и так работы по горло. Ты только поразмысли! Она целый день на работе, потом ходит на рынок, готовит обед, шьет, и ей некогда отдохнуть. А тут еще ты со своими мелочами… Рассерженная Валя выгребает из корзины мои воротнички, нарукавнички, чулки. — Я вон вчера даже маме блузку выстирала! И сколько белья перегладила! Я чувствую всю правоту ее слов и виновато наклоняю голову. — Сегодня все сделаю. Вчера было некогда. Лучше бы я молчала! Валя придвигается ко мне вплотную и заглядывает мне прямо в глаза. — Некогда? Опять какой-нибудь чепухой зачитывалась? И где ты только берешь такие книги! Наверно, у Муськи! — Валя на миг замолкает, а потом опять начинает кипятиться. Теперь, конечно, уже виновата Муська. — Ты что с нее пример берешь? У нее мама не работает, есть бабушка. Муське только и дело что по кино бегать да глупые книги читать. Я вздыхаю. В душе я завидую Муське. Хорошо ей: можно читать что вздумается и когда вздумается, ходить каждый день в кино, есть сколько угодно мороженого. У нее нет старшей сестры, которая бы следила за каждым ее шагом. А тут — попробуй! Больше одной порции мороженого Валя никогда не разрешает съесть: боится, что я простужусь. Следит за тем, какие я читаю книги. Я невольно улыбаюсь, представляя на своем месте толстенькую смешливую Муську. Имей она такую сестру, наверно, быстро отучилась бы списывать домашние задания и ждать подсказки, стоя у доски. Валя быстро приучила бы ее к порядку! — Ты думаешь, это хорошо? — продолжает горячиться Валя. — Если будешь так себя вести, даю честное пионерское — всё на сборе расскажу! Я не хочу, чтобы у меня сестра такой выросла! — Какой — такой? — обижаюсь я. — Лодырем и эгоисткой, — отрезает Валя. Наконец, перечислив все мои грехи и взяв с меня обещание исправиться, Валя выпускает меня из ванной комнаты. — Вы о чем там шептались? — мама подозрительно смотрит на мое вспотевшее лицо. — Так, — неопределенно отвечаю я, пробуя улыбаться. Валя примирительно смеется и лукаво подмигивает мне. Потом она достает из коробочки накрахмаленный до хруста воротничок и ласково говорит: — Пришей мой. И не ходи, пожалуйста, растрепой. Я уже не сержусь. На душе становится тепло и хорошо. Пожалуй, даже не плохо иметь старшую сестру. Отругает и пожалеет… В прихожей нетерпеливо захлебывается звонок. Слышится заливистый смех, гремит упавшее с сундучка ведро. Потирая ушибленную коленку и морщась не то от смёха, не то от боли, в комнату вбегает Муська. Она сбрасывает на стул красную вязаную шапочку и расшитые цветными нитками варежки. — Ой, Ленка, что я тебе расскажу! Обдав меня приятным холодком и свежестью, Муська начинает что-то быстро шептать мне на ухо. Ее черные жесткие волосы, заплетенные в тонкие косицы, щекочут мою щеку. Я не разбираю ни одного слова, но громко хохочу. — Нет, ты послушай! Круглое разгоревшееся лицо подруги дрожит от смеха. Вдруг Муська, что-то вспомнив, приседает и охает: — Совсем забыла! Девочки велели сказать, чтобы вы обе скорее собирались. Они ждут во дворе. — Что же ты молчишь? — напускается на нее Валя. — Лена! Собирайся быстрее. Не забудь деньги. Девочки толпятся у крыльца. Не обращая внимания на мороз, Наташа сняла берет и причесывает гребенкой рыжеватые подстриженные в кружок волосы. Слегка наклонив на бок голову, она спокойно слушает маленькую, приземистую Гету. Гета часто сыплет словами, весело морщит чуть вздернутый, покрытый веснушками нос, размахивает руками. Девочки громко смеются. Наверное, Гетка рассказывает опять что-нибудь смешное! Она на это большая мастерица. Даже ворчунья Нина Васюкова и та весело щурит свои маленькие, обычно серьезные глазки. Ее тонкие едва приметные бровки поднялись вверх и выгнулись подковками. — Вечно копаются, — ворчит она, засовывая поглубже руки в муфту, висящую у нее на груди на толстом черном шнурке. — Не ворчи, — останавливает ее Наташа, оборачивая к нам спокойное, серьезное лицо. — Пошли, девочки! После вчерашней метели на улице большие сугробы. Они повырастали в самых неожиданных местах: на тротуарах, на дороге, под окнами. Издали они блестят и напоминают сахарный песок, ссыпанный в курганчики. Муся идет рядом со мной. Валя, Наташа и остальные девочки деловито обсуждают, что купить в подарок Ксении Семеновне. Войдя в универмаг, Муська тянет нас за собой. Но Валя и Наташа, не слушая ее, сразу проходят в посудное отделение. Они хотят купить такой подарок, который бы сохранился, надолго, так, чтобы у классной руководительницы осталась память о нас. В посудном отделе смешной продавец. Высокий, усатый и веселый. На его круглой голове нет ни одного волоска. Когда он улыбается, его усы топорщатся вверх. Мы с Муськой переглядываемся и тихонько смеемся. Валя дергает меня за рукав и делает страшные глаза. Мы примолкаем. На полках много разных вещей: низенькие пузатые чашечки с голубыми разводами — хрупкие, тонкие, просвечивающие; важные надутые самовары; тарелки со всевозможными рисунками… Нам с Муськой особенно понравились хрустальные графины с узкими горлышками. Они стоят в сторонке и как будто скучают. Тонконогие рюмки напоминают балерин, застывших в танце на одной ножке… — Что же мы выберем? — обращается ко всем Наташа. Продавец, улыбаясь, ставит перед нами стопку тарелок, потом электрический чайник. — Вы нам покажите самое хорошее и дорогое, — говорит Валя, хозяйственно присматриваясь к чайному сервизу. — Нам для подарка. — Она отставляет в сторонку чайник. — Нет, это тоже не годится, — вздыхает Наташа, отодвигая большую чашку, которую можно надеть на голову вместо папахи. — А нет ли у вас красивой вазы для цветов? — просит Наташа. Усы у продавца огорченно опускаются вниз. Он качает головой. — Может где-нибудь найдется? — вторит Наташе Гета. — У нас Ксения Семеновна красивую посуду любит. Она давно о вазе мечтает, — пробую я убеждать продавца. — Она у нас такая хорошая, молодая, — выпаливает Муська и прячется за мою спину. Наши слова, кажется, убедили продавца. Его усы весело подпрыгивают вверх. Он быстро скрывается за дверью позади прилавка, а когда возвращается, то держит в руках чудесную вазу для цветов. — Вот! разыскал на ваше счастье! — говорит он довольным тоном. — Ой, какая! — вскрикивают девочки. Из голубого стекла, с резными краями, ваза походит на только что распустившийся огромный цветок. — Староста, плати деньги! — решительно говорит Наташа, не выпуская вазу из рук. Я стаскиваю варежку и выкладываю деньги на прилавок. У меня от волнения дрожат руки. Так и есть! Нехватает девяноста копеек. — Завернуть? — спрашивает продавец и недоуменно смотрит на нас.