Затем все смолкли в ожидании ответа. Карлос изумился до такой степени, что сразу даже не знал, что сказать. В особенности его удивило, что индейцам, оказывается, были известны о нем все подробности. Действительно, он часто торговал с команчами и не мог пожаловаться на это племя, поддерживал с ними дружеские отношения. Некоторые из них иногда посещали Сан-Ильдефонсо в мирное время. Но неужели они так прониклись жизнью белых, что оказались прекрасно осведомленными о его жизни? Откуда они узнали, что он был почти отверженным среди своих? Однако сейчас не время долго предаваться размышлениям о странности всех этих фактов, ибо воины с нетерпением ожидали его ответа. С самого начала их предложение показалось Карлосу достойным согласия. У себя дома он стоял немного выше раба; у вако – он был бы единодушно избранным неограниченным властителем. Вако считались отважным, разумным и гуманным народом, в чем он и убедился на опыте. Он мог среди этих дикарей жить счастливо с матерью и сестрой, но как же Каталина? Эта мысль все решила. Он больше не раздумывал. – Благородные воины! – сказал он. – От всей души благодарю вас за честь, которую вы мне оказываете. Нет слов выразить вам всей моей благодарности, но я буду говорить хоть кратко, но откровенно. Совершенно справедливо, что у себя дома я ничего собой не представляю, один из беднейших в своей среде; но есть узы, привязывающие меня к отечеству, узы сердечные, которые настоятельно требуют моего возвращения. Воины вако! Я сказал все! – Довольно, – произнес старый воин. – Мы не имеем права, храбрый чужестранец, доискиваться причины твоего решения. Если ты не хочешь быть нашим вождем, то останешься нашим другом. Мы располагаем еще одной, хоть и слабой возможностью доказать тебе свою признательность. Наш враг похитил все твое достояние, но оно отбито и будет возвращено тебе. Кроме того, мы очень просим тебя провести несколько дней с нами и не отказываться от нашего простого гостеприимства. Согласен ли ты? Все индейцы дружно присоединились к оратору, и Карлос охотно принял это приглашение. Неделю спустя, через Льяно Эстакадо направлялись к северо-западу пятьдесят мулов, навьюченных бизоньими шкурами и вяленым мясом. На вожаке-муле сидел погонщик, метис по происхождению. Сзади следовали три повозки, запряженные быками, в сопровождении краснокожих работников. Отчаянный скрип колес распугивал даже волков, бродивших в зарослях. Впереди каравана на красивом вороном коне ехал всадник, который время от времени оборачивался с видимым удовольствием посмотреть на свои богатства. Этим всадником был Карлос, охотник на бизонов. Вако оказались щедры. Мулы и груз были подарком племени мстителю за их убитого вождя, но этим все не ограничилось. В кармане у охотника находился мешочек с редким сокровищем, подаренным ему вако, которые обещали со временем подарить ему гораздо больше. Что же было в этом мешочке? Деньги или драгоценные камни? Нет, в нем находился только песок, но песок этот был желтый и блестящий. Это было золото! Глава XVIII Обед у коменданта Через два дня после праздника святого Иоанна комендант Вискарра давал в крепости обед для нескольких своих приятелей-холостяков, любивших поболтать за стаканом вина. В их числе находились блестящий Эчевариа, священник, отцы-миссионеры, которые, благодаря своему положению, принимались на всех пиршествах, и эти двое столу уделили особое внимание. Обед состоял из множества блюд мексиканской кухни, из которых большая часть сильно была приправлена перцем: говядина, жаркое, все виды перца… С уничтожением последнего блюда подали разнообразное питье, составляющее суть подобного обеда: мадера и бордо, херес и канарское появились на столе в бутылках разной величины и формы, а для любителей чего-нибудь покрепче принесли золотистого каталонского и мараскино. Комендант обладал хорошим винным погребом. Он выполнял не только обязанности коменданта, а заведовал также и таможенными сборами, что приносило ему небольшие подношения – корзину шампанского или дюжину бордо. Вино лилось рекой. Священник стал обходительнее; отцы-миссионеры позабыли свои четки и власяницы, и старейший из них, отец Хоакин, не стеснялся припоминать некоторые пикантные похождения, которые случались с ним до поступления в монахи. Эчевариа рассказывал анекдоты о Париже, где он с успехом ухаживал за гризетками. Испанские офицеры, как вежливые хозяева, доставляли гостям удовольствие вести подобные разговоры, хотя сами были достаточно сдержанны. Однако же Вискарра не мог удержаться от многочисленных намеков о тех опустошениях, какие он производил в сердцах севильских красавиц, вспоминал о своих несчетных победах над ними. Он долго стоял с полком в стране апельсиновых рощ, а андалузская грация (gracia andalusiana) была постоянным предметом его восхищения. Робладо обожал обитательниц Газанны, отдавал им предпочтение и приходил в восторг от пышной и грубой красоты, отличающей квартеронок. Поручик, стоявший в богатой мексиканской провинции Гвадалахаре, восхищался тамошними молодыми девушками, славящимися, после китаянок, самыми маленькими ножками в мире. (Речь идет не о старом испанском городе Гвадалахара.) Получалось так: то, что требует особой деликатности – качества и личности женщин – обсуждалось самым грубым, непристойным, неприличным образом. Присутствие духовных лиц – трех служителей церкви – нисколько этому не препятствовало; напротив, священник и оба отца иезуита хвастались своими любовными связями и приключениями с таким же бесстыдством, как и их собеседники, собравшиеся за столом и отличавшиеся безнравственностью. Эти святые отцы были не менее грешны, чем остальные. Несколько стаканов вина вымыли из них остатки сдержанности и осторожности, которую они обычно соблюдают. Только одним простолюдинам, наивным крестьянам и простодушным слугам эти недостойные патеры твердили о благочестии, их показная святость и предназначалась трудягам. За столом они тоже принимали иногда благочестивый вид, изображая набожность, но только ради шутки, чтобы придать рассказу о каком-либо похождении больше остроты или комизма. Вдруг среди общей беспорядочной и крайне развязной беседы воцарилось глубокое молчание. Это случилось сразу же после того, как кто-то произнес имя Карлоса, охотника на бизонов. При одном этом имени отцы-миссионеры и священник скривились, Робладо нахмурил брови, а на лице коменданта Вискарры отразилось такое смешение чувств и ощущений, в котором и разобраться было нелегко. Блестящий Эчевариа, из-за легкомысленности которого произошла эта неожиданная перемена, так как именно он упомянул это имя, прибавил: – Клянусь честью дворянина, этот Карлос такой наглец, каких я никогда не встречал даже в Париже, в этом республиканском городе! Возможно ли, чтобы жалкий торгаш, ничтожество, которое торгует мясом и шкурами, словом, мясник, убийца бизонов, осмелился претендовать… Parbleu![20] Эчевариа из деликатности ругался всегда по-французски, хотя разговаривал по-испански, – он считал, что так вежливее. – Это неслыханная дерзость! – воскликнули многие голоса. – Впрочем, – заметил сидевший в самом конце стола молодой человек, и весьма некстати, – прекрасная дама, по-видимому, не разделяет вашего мнения. Последовал всеобщий протест, громче и яростнее всех возражал капитан Робладо. – Дон Рамон Диас, – сказал он легкомысленному человеку, – здесь вы ошиблись, вы ничего не видели. Я был в это время возле дамы и могу вас заверить, что она пришла в негодование. (Робладо солгал умышленно.) Что же касается ее отца… – О, – возразил со смехом дон Рамон, – я и не сомневаюсь в гневе ее отца, это вполне естественно. Ха-ха-ха! – Что же это за человек? Кто такой этот Карлос? – спросил один из гостей. – Превосходный наездник, – ответил дон Рамон. – И сам комендант подтвердит это. И он понимающе обернулся в сторону коменданта. Вискарре не понравились ни реплика молодого дерзкого человека, ни это обращение, ни сопровождавшая его насмешливая улыбка. – Вы проиграли значительную сумму? – спросил у него священник. – Только не ему, не Карлосу, а скотоводу, кажется, его приятелю. Досаднее всего, что, когда держишь пари с подобными людьми из простонародья, вы не имеете возможности отыграться в следующий раз. Трудно с ними встретиться в обычное время, ведь их образ жизни слишком отличается от нашего. – Но кто же, наконец, этот человек? – спросил снова тот же из собеседников. – Он? Да просто охотник на бизонов – вот и все. – Очень хорошо. Но разве вы ничего о нем не знаете? Он белокур, что большая редкость, ведь светловолосых мексиканцев не бывает. Не креол ли он? Или, может, родом из Бискайи? – Ни то, ни другое. Говорят, он американец. – Американец? – Не совсем: отец его американец. Дон Хоакин может точнее рассказать об этом. Священника попросили познакомить общество с известными ему подробностями из жизни охотника на бизонов. На эту просьбу священник откликнулся и сообщил все, что знал о Карлосе. Отец его был зверолов, один из тех американцев, которые случайно забрели в Новую Мексику и поселились здесь. Их было очень мало, и они появлялись по большей части редко и жили в одиночестве. Но, как ни удивительно, отец Карлоса прибыл вместе с женой, той самой старухой, которая произвела на всех такое живое впечатление в День святого Иоанна. Зверолов поселился в долине, где отцы-миссионеры прилагали всевозможные похвальные усилия обратить его или его жену в христианство, но безуспешно. Старый охотник умер, как и жил, еретиком, а вдову его вообще подозревали в сношениях с дьяволом. Это был скандал для духовенства, и много раз поднимался вопрос об изгнании гверосов (gueros). Словом «гверос» называют белого человека со светлыми или рыжими волосами. Гверосы почти все иностранцы и чрезвычайно редки между туземцами. – Да, – продолжал падре, – наше намерение было поступить законно с еретическим семейством. Но я не знаю по какой причине оно нашло поддержку у прежнего коменданта, вашего предшественника, Вискарра. Как бы то ни было, а подобные басурманы опасны: они вносят революционные элементы и угрожают общественному порядку. Карлос водится с людьми, за которыми и наблюдать как следует нет никакой возможности. Его видели с подозрительными тагносами, а некоторые из них даже находятся у него в услужении. – А! Вот как! Его действительно следует остерегаться! Опасная личность! – стали раздаваться голоса. После этого зашла речь о сестре охотника, и лицо Вискарры оживлялось по мере того как многие лестно, с похвалой отзывались о ее красоте. Этот господин принимал в разговоре такое участие, какого и не подозревали его собеседники. Он давно составил план действий, на выполнение которого были уже направлены его слуги и прихлебатели. Весьма естественно, что от сестры охотника на бизонов перешли к другим красавицам Сан-Ильдефонсо, потом стали разбирать по косточкам женщин вообще. Вино развязало все языки, и, возвратясь к точке отправления, разговор дошел до крайней распущенности. Наступила ночь, и гости распрощались со своими радушными хозяевами. Многие были так пьяны, что их необходимо было отвести домой. Солдат сопровождал патера и двух миссионеров, из которых каждый был boracho – мексиканское слово, выражающее крайнюю степень опьянения. Но это случалось с ними не в первый раз. Глава XIX Донесение Оставшись один со своим приятелем, Робладо, комендант продолжал беседу за стаканом вина и за сигарой. – Вы в самом деле думаете, капитан, что прелестная Каталина отвечает взаимностью этому гверо? Я того же мнения, иначе он не смел бы показывать такую дерзость. – Вчера вечером он с ней тайно встречался. Подходя к дому Крусес, я увидел человека, который стоял у окна, опершись о решетку, и, по-видимому, беседовал с кем-то, находившимся в комнате. Я подумал, что это кто-нибудь из знакомых дона Амбросио, и пошел дальше. Но незнакомец, закутанный в плащ, удалился, вспрыгнул на лошадь и ускакал. Лица его видно не было. Но представьте мое удивление, когда я узнал вороного мустанга, на котором охотник на бизонов выезжал на состязание! – Что же вы сделали? – Всадник исчез весьма скоро, так что догнать его было невозможно. Я вошел в дом и стал расспрашивать слуг, кто из хозяев дома. Они мне сказали, что хозяин уехал на рудник, а сеньорита ушла к себе и вечером никого не принимает. – Должно быть, это вас очень огорчило. – Я был просто взбешен, вышел из себя и не помню, что там говорил!.. Верится с трудом, но клянусь честью благородного офицера, что этот негодяй втихомолку свел знакомство с Каталиной. – Невероятно! Однако что же вы собираетесь делать, Робладо? – Я уже принял меры, позаботился о сеньорите. Я предупредил дона Амбросио, который обещал мне впредь строже присматривать за ней. Вы знаете мою тайну, полковник! Мне необходимо жениться на богатой наследнице: ее рудник – моя единственная надежда, но не странно ли, что на моем пути встает такой соперник, из такого сословия? О! Это уморительно! Какой-то охотник на бизонов! И Робладо изобразил улыбку, выглядевшую довольно неестественно. – Знаете ли, – продолжал он, пораженный вдруг внезапной мыслью, – что отец Хоакин не любит гверосов? Вы слышали, что он говорил сегодня, ничуть не скрывая своей антипатии. Если только церковь будет согласна вмешаться в это дело, мы можем избавиться от Карлоса без труда и без скандала. Ничего нет легче патерам изгнать его из Сан-Ильдефонсо, если только у них есть доказательство, что он еретик. Не правда ли? – Без сомнения, – холодно ответил Вискарра. – Но если выгонять его, любезный мой Робладо, то вместе с ним придется изгнать и еще кое-кого. То есть вместе с шипами вырвут и розу. Вы меня понимаете? – Как нельзя лучше. – А этого я не желал бы, по крайней мере, в настоящее время. Впоследствии я, может быть, первый потребую выкорчевать розу, шипы и розовый куст.