– Ида, тебя к доктору Рагальскому. Берта испортила все удовольствие рыцарю Освобождения. Еще и пальцем погрозила, вот ведь зараза семипудовая! – Увижу с сигаретой – башкой в нужник засуну! Здесь вам не там! Отделение, а не бордель с веселыми девочками! Он только зубами скрипнул. Вот ведь зараза… Ида встала, оправила складки на форменном передничке, алом, словно маки на полях, и улыбнулась. – Мой ход не оригинален. Е 2 – е 4, жом Константин. И вышла. Мужчина проводил тоненькую фигурку задумчивым взглядом. Вот что ты будешь делать? Что я буду делать? А и правда – что?! Его судьба – возвращаться на родину, как только нога срастется. В Русину. И Освобождение без него не сможет… а Ида? Он знал, кто она такая. Очередная тора, которая смогла выбраться из охваченной огнем страны, смогла как-то вывезти деньги, устроить свою жизнь… по обмолвкам он понял, что Иде сильно помогла сестра. Где она сейчас? Может, умерла? Ида на эту тему говорить отказывалась, ловко переводила разговор. И, судя по тому, как она это делала, она из высокородных. Возможно, и при дворе ее родители бывали, и императорскую семью знали. А он… Константин с себя вины не снимал. Ладно, положа руку на сердце, правителем Петер был откровенно неудачным, и свергали его даже не освобожденцы. Вот ни разу. Свергали его часть генералов, Гаврюша там помог, министры надавили…[10] Но потом, потом, когда Петер уже был приговорен… Приговаривали его освобожденцы, будем честны. И приговор в исполнение тоже приводили именно они. Они раскручивали эту воронку. Константин это понимал, а Ида? Она сможет понять? Простить? Принять? Поехать с ним? Рыцарь знал ответы на эти вопросы. И от того в груди было горько и тоскливо. Словно сжималось нечто важное… словно погибал последний светлый уголок. Ида… Все он понимал. И ей нужно не такого, как он. Это ведь детская сказочка получается, про чудовище и цветочек аленький. И он умрет на вечерней заре… А она будет жить. И будет счастлива. Разве этого мало?! Разве он смеет желать чего-то большего? Когда у него не просто руки по локоть в крови, ему, пожалуй, целиком искупаться надо… но как в той глупой опере: «Нет, все воды мира эту кровь с рук моих не смоют…»[11] С его рук кровь тоже ничего не смоет. И то, что они сейчас затеяли с Тигром… дешевенькое искупление получается. Можно оправдываться перед людьми, как больше нравится. И не они разоряли страну, и Петер сам ее довел, и не они начали, они просто подхватили белое знамя свободы, и… А перед собой не оправдаешься. То, что он сейчас делает, это как человека сначала столкнуть в канаву, в глубокую, а потом ему руку протянуть. Даже не руку, кончик пальца. Или горбушку хлеба в канаву кинуть. И пусть хочет – жрет, хочет – выбирается… не нравится? И плевать. Себя не обманешь. Ида, ну за что?! Кто нас свел вместе? Почему я тону в твоих голубых глазах и не могу ничего с собой поделать? Как мне избавиться от этого наваждения? Жом Ураган впечатал кулак в подушку. И еще раз. И еще… А потом поставил шахматную доску и сделал первый ход за Иду. Е 2 – е 4. И задумался над доской. Все равно больше ему ничего не остается. Погода еще эта… Дурацкая… Показалось Урагану – или нет? Но за окном словно тень мелькнула. Ненадолго. Словно на миг закрыли окно белые перья. Бред какой-то… * * * – Ида, нам надо поговорить. – Слушаю вас, жом Рагальский. Стас нервным жестом взъерошил волосы. – Ида, я понимаю, ты чувствуешь себя оскорбленной. Но… то, что ты видела, это просто физиология. У мужчин есть определенные потребности, которые… они просто есть. Как еда или сон. И к чувствам они не имеют никакого отношения. Зинаида смотрела отстраненно. Голубые глаза были холодными, словно две ледышки. – Возможно, жом. – Я пойму, если ты захочешь уйти… больше не приходить в больницу. – Мне здесь интересно. Я хотела бы пока остаться. – Я могу поговорить с Рукоцким… выберем для тебя любое отделение, какое пожелаешь… Ида сморщила носик. – Жом Рагальский, я понимаю, что у вас могло создаться ошибочное впечатление о наших отношениях. Но я надеюсь, что мы будем по-прежнему соблюдать дистанцию, которая и приличествует между начальником и подчиненным? – Да… Обиделась. И к гадалке не ходи – обиделась. Но если не уходит – значит, не смертельно? Не навсегда? Значит, может простить? – Да, конечно, Ида. И если вы так же будете осваивать медицину, я смогу допустить вас ассистировать при операциях. Правда, при не слишком сложных. – Благодарю, жом Рагальский. Это будет очень познавательно. Я могу идти? – Да, конечно. Вы можете идти. И вы можете вернуться в любой момент. Ида молча кивнула и вышла из кабинета. Молча вернулась в отделение. И – не удержалась. Чего уж там? Все равно жом Константин ее в самом разобранном виде видел. Подозвала Полкана – и ушла в палату, проигнорировав возмущенный взгляд Берты. Благо объяснять ничего не пришлось. И разговаривать. Одного взгляда Урагану хватило, вот уж дураком он отродясь не был. А потому… – В графине вишневый сок. Будете, тора? Ида только кивнула. Она не плакала, нет. Она молча сидела на неудобном больничном стуле и так же молча, ровно, сосредоточенно дышала. Чтобы не расплакаться, не закричать, не взвыть в голос… Ну, бывает. Придумала себе героя. А может, еще и сыграло роль то, что она Стаса от смерти спасла. Или что-то еще? Руки у него точно волшебные… Ида молчала и дышала, понимая, что впадать в истерику – недостойно. А плакать на глазах у людей и вообще неподобает. Так что вдох – выдох. И снова вдох – выдох. И Полкана гладить. А пес, все отлично понимая, положил тяжеленную голову ей на колени и сидел рядом. Молчал. Сочувствовал… И жом Константин рядом. Просто сидит, молчит. И стакан с соком у него наготове. Ничего не говорит, не утешает, не давит… просто – рядом. И это хорошо. Это правильно и уютно. И Ида постепенно взяла себя в руки. Все мы придумываем себе героев. Но она вовремя открыла глаза. И это тоже хорошо. Она выпила сок, поблагодарила мужчину и посмотрела на доску. Белые е 2 – е 4. Черные е 7 – е 5. Что ж.