И дорога, которую периодически приходилось откапывать. Потому как экологически чистый транспорт был оснащен копытами, а не гусеницами. И дети… Ладно! Дети – меньше всего. Яна понимала, что им тяжело. Но вы сами попробуйте довезти троих детей из точки «А» в точку «Б». При условии, что у них практически нет развлечений. А ехать долго. Ехать медленно… Даже если ехать на машине, и тогда малышня умудряется ныть, хныкать, жаловаться. А возок едет намного медленнее. Но машину Яна сейчас себе позволить не могла. И бензин не достанешь, и обогрева в местных машинах нет… сломается – замерзнут все. И скорость не слишком высокая, тот же копытный транспорт, может, и чуточку быстрее. И приходилось терпеть. Капризы, истерики, слезы, сопли… Машка все-таки опять простыла и теперь шмыгала носом… Яна скрипела зубами и мечтала спихнуть хотя бы двоих паршивцев на руки деду. Или чтобы путешествие кончилось. Или чтобы разбойники напали… о банде из монастыря она почти с нежностью вспоминала! Так же как и о Поганце. Их можно было убить! Хоть душу отвести. А с детьми ты что сделаешь? Даже шлепать рука не поднималась, хотя Топыч и предлагал пару раз надрать сорванцам уши. Так что нервы у Яны были на пределе. А тут… Стоит этакое чучело, хамит, еще и перегаром от мужика разит на полдвора… Кто бы удержался на ее месте? Яна и рявкнула в три этажа с чердачком, как на кордоне навострилась. Вспомнила и матушку конюха, и его батюшку, и родословную проследила с древних времен… Аким аж заслушался. И не только он один, голос-то Яна не сдерживала. Вот и купец услышал. Окно открыл, да и рявкнул на весь двор, когда Яна замолчала: – Что тут происходит, так вас и разэтак?! Яна посмотрела на бородатую персону, которая торчала из форточки да еще начальственно рычала, – и так же на весь двор громко спросила: – Федор Михайлович, Марфа Федоровна Игнатьева вам знакома? Персона побледнела. – Да… – Орать будем – или ворота откроете? У меня дети в возке, я их на улице не брошу. – Акимка! Открой и коней во двор заведи! Ко мне пожалуйте, тора! Сообразительный. Сразу понял, что Яна не из крестьян. – А детей? – На кухню, пусть поедят с дороги! Форточка захлопнулась. Яна пожала плечами. На кухню? Оно и неплохо… сначала посмотрим, что тут за купец, потом поговорим за внуков. Дети – это сложно, трудно и каторжно тяжко. Но к Мишке и Машке Яна уже привязалась и ответственность за них чувствовала. Деду она их оставит, только если будет в нем уверена. А если нет… Сама справится. Не впервой! * * * Федор Михайлович ждал гостью в кабинете. Яна вошла и оценила. Даже присвистнула: – Богато живете, жом. А то – нет? Рассчитано было именно что на купцов. Мебель дорогая, из темного дерева, но позолоты на ней – хоть ты ножиком счищай. И резьбы много… Стол громадный, тоже явно дорогой, аж подавляет, стены отделаны кожей с золотым тиснением, все на столе тоже из золота – Яна не сомневалась. А люстра? Ежели с нее все хрусталины оборвать – аккурат мешок будет. Из-под картошки. Жаль, скушать не получится. Сейчас это важнее. Купец расплылся в довольной улыбке. – Не жалуемся, тора. Но раз уж меня вы знаете, как к вам-то обращаться? – Яна Петровна. Воронова. В очередной раз Яна задумалась – и как они тут статус определяют? А, не суть. Купца она разглядывала в это время очень внимательно и серьезно. Сидит перед ней этакий кабан, иначе и не скажешь. Что-то в лице общее есть, наверное, нос, забавно курносый, или само лицо, круглое, или глаза двумя черными точками, внимательные, умные… или борода, которая растет не окладистой мочалкой, а этакой щетиной вокруг лица. Вроде как и есть она, и в то же время короткая, но ухоженная. Только улыбаться не стоит. Кабан – один из самых умных и самых опасных лесных зверей. Хоть и с домашней свинкой шутить не стоит. Эта скотинка очень опасная и сообразительная, несмотря на все комиксы. – Даже в нынешние времена – не жалуетесь, жом Меншиков? – А что времена, тора? Дело наше такое, что б ни случалось, а ты все одно рук не покладай. Тогда и добро прибудет. Яна медленно кивнула: – Это вы правильно говорите, жом. Скажите, Марфа Федоровна Игнатьева – ваша дочь? – Да, тора. – Незадолго до Солнцеворота я нашла на дороге убитых мужчин… Яна рассказывала всю историю без особого аффекта. Было – и было. Сплыло – и сплыло. Федор Михайлович слушал внимательно. Скрипел зубами, когда Яна поведала о смерти дочери, но слушал. И только когда она остановилась на коротком: «Мы с детьми уехали из монастыря», приподнялся на кресле. Тоже, кстати, массивном и золоченом. – Тора, так те дети… – Ваши внуки, Федор Михайлович. А вот это – вам. Перед купцом легло письмо. То самое, с печатью. И вот тут Яна спалилась по полной программе. Как и Штирлиц в Берлине не смог бы. Даже пройдясь по городу с красным знаменем и заорав в кабинете Бормана: «Гитлер капут!» Купец посмотрел на печать. На Яну. Опять на печать. И медленно вывалился прямо из кресла к ее ногам. – Ваше величество!!! Что могла сказать Яна? Да только одно: – Жеваные мухоморы! * * * Хорошо, в этом мире половину ее матерщины никто не понимал, а то было бы стыдно. Но… Яне и так пришлось несладко. Поди подними такую тушу, когда она у тебя в ногах ползает и руки норовит поцеловать… особенно ту, на которой кольцо. Не откусил бы, в порыве чуйств… Кое-как ей удалось и это. – Федор Михайлович, сядьте и прочтите письмо дочери. Потом поговорим. Купец вытер вспотевший лоб и повиновался. Первый шок уже прошел, и сейчас он начинал обдумывать перспективы.