Яна вздохнула: – И то верно. Может, скоро и ходить к вам не смогу. – Деньги, тора? – Деньги. Матвей возвел глаза к небу: – Да, тора, в страшное время мы живем. Когда у благородных людей последние медяки заканчиваются, а всякая мразь жирует да еще пальцы облизывает. Яна подняла брови: – Это ты про Комитет Освобождения? Или кого поближе нашел? Дело нехитрое, если человек заводит разговор в духе: «это не вы, а обстоятельства», значит, у него и имя есть, и адрес, и даже подробности о личной жизни «обстоятельства». Это в любые времена так. – Чего там искать, тора. Есть в Синедольске такой… Поганец. – Это имя или прозвище? – По имени-то он уважаемый Егор Михайлович, а вот по фамилии и впрямь – Поганец. Нарекли их род, значит, и не промахнулись. – И что? – Вот он долю малую собирает. Где с трактиров, где с чего… Предок рэкета? Крышуем за деньги, несогласным вырываем фундамент по самый чердак? Яна прищурилась: – Матвей Игнатьевич, ты ведь не просто так этот разговор завел? – Нет, не просто так, тора. Не хотите наверх подняться, по кружечке сбитня выпить? – Кроватями поскрипеть? – прищурилась Яна. – А хоть бы и ими… – Пожалуй, можно… * * * Понятно, никаких сексуальных отношений между Яной и трактирщиком как не было, так и не было. Но уж больно прикрытие хорошее. Уединились баба с мужиком? А зачем? Подходит кто к двери, а оттуда и слышно, как кровать поскрипывает. Ну… понятное дело. Житейское. Разговоры? Да помилуйте, кто ж с бабой о делах разговаривает? Она ж БАБА! Яна идеалы феминизма отстаивать не собиралась. Ей эта бредятина даром не нужна была! Сначала феминизм, а потом шпалы укладывать и асфальт? Разбежалась! Поэтому – да, она баба! Тупая и глупая. И хорошо разбирается только в том, как картошку варить. А шпалы пусть умный мужчина укладывает. В небольшой комнатке было чисто и уютно. Яна уселась на кровати и принялась ею поскрипывать. Жом Матвей устроился рядом, на стуле. – Тора Яна, плохие времена наступают. Черные. – Согласна. Уже наступили. На… это самое. – В такие времена без денег плохо. – В любые времена без денег плохо. – Кому плохо, а кто и сейчас не бедствует. Вот этот самый Поганец. Ему с каждого трактира, с каждой лавочки долю несут. Небольшую, я пару серебряных в десять дней плачу, а только трактиров много. И лавочек много. Так вот и набирается не одна сотня в месяц. – А тебе откуда это известно? Да еще в подробностях? Неужто он тебя с попом перепутал и исповедался? Жом Матвей насмешки и не заметил. – Не мне, тора. Племяшка у меня, Сонька. Девка красивая, да не шибко везучая. Муж был, да зимой в полынью попал, поморозился. А бабе без мужика хозяйство поднять, что петуху на колокольню взлететь. Хоть все перья оставь – не получится. – А ты не помог, что ли? – Обижаете, тора. Я ей говорил, приходи, к себе возьму, а как обтешешься, в хороший дом пристрою. – И пристроил? – Если бы… у меня в трактире ее Кабан увидел. – Кто?! – Он дань для Поганца собирает. – Ага… Потребовал приложить чего-нибудь к дани? Кого-нибудь? – Сонька гулящей не была. Но иногда случалось… жизнь такая. Яна кивнула. Бывает. Здоровье – оно в любом мире здоровье. И молодое тело своего требует, что ж теперь – монашкой жить? Вдова – это не покойник, ей много чего надо! – И с Кабаном случилось? По доброй воле? – Почти что по доброй. Он предложил, а она отказываться не стала. Чего, мол, ломаться, не сотрется. Я Соньке говорил: уходи, а ей вот красивой жизни захотелось. Расстаралась племяшка, попала сначала к Кабану, от него к Поганцу… – А потом?.. – догадалась Яна. Чего уж там, и не такие истории слышала. – А потом пропала. Как не бывало. Но про Поганца рассказать успела. И что на красивых баб он падок. И что деньги ему привозят, а уж он в конце месяца их в банк относит… Яна задумалась. – Считай, конец января на носу… – У него и без денег, наверное, поживиться можно. В доме сам Поганец, двое слуг да двое охранников. – Слуги? – Муж да жена. Она кухарит да убирает, он по хозяйству всякое разное делает. – Понятно. Все, кроме одного: с чего ты мне это рассказываешь. Темные глаза Матвея сверкнули тяжелой, неизбывной яростью. Из тех, что и за сто лет не потухнет, и за двести не рассеется. Такую и смерть не закроет. – Сонька хоть и дура, а все ж… двое детей сиротами остались. – На тебе? – Ейная мамаша, моя сестрица, их забрала, а все одно, без мамки несладко. И я в том виноват. – Ага, ты ее в постель подкладывал. – Не я. Но убивать все ж не стоило. Яна вздохнула. А то у них такого не бывало. Как вообразит себя очередная метелка невероятной красавицей да умницей, так и вляпается. По уши. Сколько таких красивых по лесу находили… подснежники называются. На Янином счету три штуки было…