– Кто – он? – Тобик. – Сгинул, наверное, – сердито бросила она и рванула мою коляску на себя, я покачнулся. Белая сестра развернула коляску и покатила к дорожке. – Чтобы больше такого не было! – рявкнула она за моей спиной. – По газонам нельзя кататься! – По газонам нельзя ходить. – Не умничай тут! Я все оборачивался на дыру в изгороди, но уже почти не видел ее. Видел только край белого халата, который телепался за «белой сестрой» как-то нехотя. Решил спросить у Марианны. Она сегодня вечером выходит на дежурство. – Ты представляешь, это не Тобик, – с улыбкой ответила мне Марианна. Чего она веселится? Я ей сказал, что собака исчезла, а она веселится. – Это Тобианна. Девочка. – И где эта Тобианна? – У меня, я забрала, – Марианна улыбнулась и так и стояла, смотрела на меня радостно. Я тоже улыбнулся. – Значит, теперь Марианна и Тобианна, – сказал я, и она рассмеялась даже. Не думал, что она умеет смеяться. Даже улыбка в ее исполнении удивляла меня. – Но у вас же мама болеет. Мне казалось странным, что все решилось так просто. Я сказал: «Заберите собаку» – и она забрала. Я скорее поверил бы в то, что собака исчезла. – Да, болеет. Но она сама предложила, – с готовностью ответила Марианна. Ничего себе! Моя бы не предложила. У нас была собака, раньше, но это я выпросил. Я сам с ней гулял. Герда. Вспомнил ее, и мне стало грустно. – А ты приходил ее кормить, да? – спросила меня Марианна. Посмотрел на нее снизу вверх. Веселая, как девочка, щеки розовые. – Приходил – это сильно сказано, – буркнул я. – Птицы съели хлеб. За стеной вдруг закричала Дылда. И еще какой- то сильный звук. Стук в стекло. Это было резко, неожиданно, и я испугался. Она барабанит в окно и кричит. Что с ней? Я инстинктивно глянул на розетку, пытаясь прочитать в ее круглом белом лице ответ. Лицо Марианны мигом потемнело, сменило несколько выражений – растерянное, грустное и еще какое-то, я не понял. Она похлопала себя по карманам – наверное, искала ключ, – выскочила из моей комнаты. Крик и стуки продолжались, перемежаясь всхлипами. Что там с Дылдой? Барабанит в окно и кричит. Я хотел подойти к окну, посмотреть, что там, но вспомнил, что не хожу. Костыли у меня забрали, из коляски ничего не увижу. Поэтому я просто продолжил сидеть на кровати в каком-то оцепенении. К крикам и всхлипам добавились еще обрывочные фразы Марианны, которыми, как я понял, она пыталась успокоить Дылду. Она с ней тихо разговаривала, и я не разбирал слов. Представил, как она пытается удержать ее за плечи, а Дылда вырывается, чтобы снова стучать в окно. Что она там увидела? Крик внезапно вырос в хриплое «Нет!», и я испугался по-настоящему. Даже не испугался. Мне стало невыносимо. Я зажал уши. Но зачем? Чтобы просто не слышать, что происходит? Но ведь оно все равно происходит. Похоже, пришла белая сестра с уколом. Дылда уже не кричала, а орала. Я больше не зажимал уши. А она орала. Бегала по комнате от стены к стене. Марианна что-то невнятно бормотала. Белая сестра командовала: «Руки ей держи. Руки!» Бухнули пружины кровати. Они скрипели и всхлипывали. Я представил Марианну, которая только что ласково уговаривала Дылду, а потом схватила ее за руки и держала. – Па-па, – заикаясь от слез, проговорила Дылда. Я лег лицом в подушку. Лицу стало душно и мокро. За стеной были слышны всхлипы, раз за разом все тише. Пружины больше не скрипели, шаги ушли из комнаты, оставив после себя только отзвук ключа в замочной скважине. Я лежал и не двигался, боялся пошевелиться. Чтобы не скрипнули пружины, не хочу их слышать. – Дылда, – прошептал я, но подушка проглотила мой голос. Я повернул лицо к розетке. – Дылда. – Папа, – чуть слышно всхлипнула Дылда. Розетка расплылась в белое пятно. – Папа. Я приблизился к ней близко-близко: – Я здесь, Бэла. Я здесь. 30 Наверное, я уснул. Сквозь серую дымку слышал обрывки разговора. Или не разговора? Мне снился пират, который захватил мой корабль, я как раз достал шпагу, как вдруг он говорит: – Не надо было вам ходить под окнами, она вас увидела, – назидательно так сказал. Я, не будь дураком, ответил: – Я вам плачу деньги, а вы их отрабатываете. Все просто. Но нет, это не я сказал. Открыл глаза. Все вокруг серо. Поздний вечер? Ночь? Раннее утро? Возле моей двери топтались и невнятно бормотали. Судя по голосам, мужчина и женщина. Не все слова долетали до меня. Обрывки. – Спит… – … чтобы хороший уход… времени нет. – По нашей части лечить уже нечего! И давно! – внятно сказала белая сестра. Я узнал ее теперь. И снова перешла на шепот: – … или забирайте… шестнадцать уже… не няньки… в психиатрической… заберите домой… и так держим по вашей просьбе… ответственность на себя… забрать домой… Вот поглядите на нее! – снова в голос сказала она и стала греметь ключами. Но этот звон резко прекратился, как будто тот, второй, схватил ключи рукой и сжал их в кулаке. – Не надо. Вдруг проснется. Опять закричит. – Я вам все сказала. Решайтесь, – как мне показалось, с угрозой проговорила белая сестра и потопала прочь от двери. Мужчина – я уже понял, кто это, – все стоял у двери. И я уже понял, что не у моей. У двери Дылды, своей дочери. Он вздохнул. Долго держалась полная тишина. Я уж подумал, что, может, он успел уйти как-то беззвучно. Но тут он снова вздохнул. Потоптался немного на месте. И ушел. Я закрыл глаза и снова стал медленно погружаться в туман сна. «Зачем они затеяли этот разговор здесь, у ее двери? И о чем вообще они говорили?» – спрашивал я у пирата. Но он только непонимающе глядел на меня. 31 Я не сразу сообразил. Меня катила Марианна. Она снова стала молчаливой. Ветки подрагивали от ветра, и я не сразу понял. Увидел сначала одну половину – серая штанина и рука в длинном рукаве рубашки. Потом – вторую. Он улыбался, а в руке держал футбольный мяч. – Папа, – вырвалось у меня. То ли крик, то ли шепот. Папа улыбнулся шире. Марианна ползла, как черепаха. Специально она, что ли? Папа подошел ко мне в два шага. – Можно мы с сыном, – начал он говорить Марианне, но она кивнула ему и на полуслове отошла в сторону. Снова к изгороди пошла, мельком заметил я. Но мне было не до этого. Папа присел на корточки. Никто до него не догадывался так сделать, все стояли дубами-великанами надо мной. А он вот догадался! Мой папа. – Вот, Антон, мяч тебе принес. Скоро понадобится. Я взял мяч. Мяч оказался между мной и папой, я неловко покрутил его в руках. Мне он казался лишним сейчас. Я люблю мячи, люблю футбол, но… Папа это понял, должно быть: забрал у меня мяч, положил на траву. Я резко обнял его за шею, уткнулся носом в плечо. Я не хотел плакать, но так получилось. – Сынок, – сказал папа. А я думал, он рассердится, что я плачу, как девчонка. Может, не заметил? Он хотел отодвинуть меня, чтобы заглянуть в лицо, но я сжал его крепче, и мы так и сидели. Папе, наверное, неудобно было на корточках наклоняться ко мне, сидящему в коляске. Но он не шевелился. Только водил рукой по моим волосам. Как мама, но по-другому. – Врач сказал, ты идешь на поправку, – сказал он. – Папа…