— Нет, конечно. Затвердила наизусть. Дарлин читает ей это по сто раз в день. — Да-лин, — подтвердила Гретхен. — Она сама читает, — откликнулась из кухни бабушка. — Девочка — вундеркинд. — Ву-де-кина. — Мы с Эрихом называем это «большим-пребольшим занудством Сэди». — Да-лин! — Ее сегодня нет, моя хорошая. У нее выходной. — Вы-хо-дой. — Правильно. И у тебя тоже праздник. И у мамы с папой, и у бабушки с дедушкой, и у дяди Джоны. Вот мы все и собрались! Вот! Где мы собрались? — Баушка. — Правильно, в доме бабушки. А мы где живем? — Контику. — Правильно! Умничка. А это кто? Гретхен вывернула шею и покосилась на Джону. Тот широко-широко раскрыл глаза: — Привет, Гретхен. Знаешь, как меня зовут? — Да-лин. — Дарлин? — Да-лин. — Дарлин? Нет, я не Дааарлиииин… Он подхватил девочку, защекотал ее, так что малышка побагровела и забила от удовольствия ногами. Потом вывернулась, убежала к маме, спряталась за ее ногой. — Ты ей понравился, точно. Она щекотать не дается, царапается. Уж поверь. — Кейт продемонстрировала белые метки возле пробора. — Нет, маленькая, мама тебя на ручки взять не может. Мама себе позвоночник сломает. — Да-лин! — Это дядя Джона. Скажи: дядя Джона. — Бальсое-пибальсое сизане Сэди! — Дядя Джона тебе почитает, если назовешь его по имени. Скажи: дядя Джона. Гретхен извивалась. — Скажи: дядя Джона. — Эй, Гретхен, — заговорил Джона, — меня зовут дядя Джона. Он пустился гоняться за ней по гостиной. Гретхен носилась кругами, вопя «дя Жона, дя Жона», топая ногами, размахивая короткими ручками, словно возбужденный пингвин. — Молодец, — похвалила ее Кейт. — Дя Джона. — Дя Джона! АААА! АААА! — Вряд ли она поняла, что меня так зовут, — усомнился Джона. — Может, она решила, это значит «Отвали, сука». — Овайи, тука. Кейт застонала: — Не ругайся при ней! — Не ханжи, — посоветовал Джона. — Гретхен, скажи: «Мама, не ханжи!» — Хаси, мама, не хаси! — Братец! — Байес! Хаси! ААААА! Книжку до обеда перечитали трижды. Потом Гретхен задремала на диване, а вместе с ней и Кейт. Без четверти шесть мать спустилась со второго этажа, умытая, в шелковой блузе, при жемчугах. Она зажгла свечи на буфете и велела Джоне звать всех к столу. Он прикоснулся ко лбу сестры. Та зашевелилась, зевнула, поцеловала его запястье. — Не стоит ее тут оставлять, — заметила она, подразумевая обмякшую среди груды подушек Гретхен. — Хочешь, уложу ее в кровать? — Сама уложу. Пошли вместе. По пути Кейт обвила Джону рукой за талию. — Все как полагается, — шепнула она. — Семья в сборе. ЕДА ЕДА ЕДА ЕДА ЕДА ЕДА ЕДА — Кому пирога? — Я протяну ноги. — Ты должна есть за двоих. — А ем за девятерых. — Все так вкусно. — Приятно слышать, Эрих. Тыквенный или вишневый? — И того, и того, пожалуйста. — Джоне, конечно, тоже и того, и того по кусочку. — Тыквенный будет в самый раз. — Эрих, какой? — Вишневый. — Держи. Джоне передай. — Мама, я же просил только тыквенный. — Я не расслышала. Теряю слух на старости лет. — Вот, Эрих, возьми у меня. — Нет-нет-нет, ему я уже отрезала. — Он и два съест. — Ты что, на диете? Стив, наш Джона сел на диету. — Я не сижу на диете. — Ты на диете? — Нет, я не… — Может, у него кто-то есть?