Все живы, утешал он себя. На этот раз никто не погиб, и это главное. А могло закончиться хуже. Но ведь все живы. Из гостиной послышался грохот. Он вернулся в кухню-гостиную и застал Ив возле раковины, руку она подставила под воду, лицо бледное. — Ив? — Я — я уронила. Осколки чашки на дне раковины. Из ладони Ив течет кровь, пятнает нержавеющую сталь раковины, смешивается с водой и завивается спиралью в слив. — Покажи, — велел он. — Пустяки… чашку жалко. Порез неглубокий, но длинный. Вряд ли понадобится что-то помимо антисептика и тугой повязки. Джона оторвал длинный кусок бумажного полотенца, скатал и велел ей крепко прижать комок к ране. — Джона… Он сходил в ванную, подыскал все, что требовалось для обработки раны. Вернулся с пластырем и неоспорином. Ив выгребала осколки из раковины и выкладывала их на кухонный шкафчик. — Я склею, — пообещала она. — Мне так жаль. — Дай мне… открой… раскрой ладонь. — Не сердись, умоляю! — Я не сержусь. — Мне жаль. Мне так жаль! — Постой спокойно, Ив. — Я люблю тебя. — Раскрой ладонь. — Правда. Я тебя люблю. — Ив… — Он поглядел на нее, и ему стало страшно: глубочайшее отчаяние рассекло ее от макушки от пят. Книга, из которой выдраны все страницы. — Я люблю тебя, — твердила она. — Прости, я допустила ошибку. Не сердись, умоляю. Он переложил неоспорина, ее кожа лоснилась, пластырь отказывался прилипать. — Стой спокойно. — Ты сердишься? — Нет, не сержусь. Не дергайся! — Сердишься, по голосу слышу. Он сделал глубокий вдох. — Дай мне обработать рану. — Мне так жаль. Он насухо вытер кожу вокруг пореза. — Извини, — завела она все сначала. — Я допустила ошибку. Мне жаль. Мне так жаль. Мне плохо, когда ты сердишься. Пожалуйста, не сердись. Джона, мне так жаль, Джона, пожалуйста! Я люблю тебя. Я никогда больше ничего подобного не сделаю. Я допустила ошибку. Я сделала это, потому что хотела тебя порадовать, но я ошиблась. Скажи, что не сердишься. — Я не сержусь. — Прекрасно, — сказала она. — Прекрасно, прекрасно! Обещаю: я заглажу свою вину. Мне очень жаль. — Т ы его ошпарила, — напомнил он. — Не меня. — Знаю, мне так жаль, так жаль… — Она уронила голову ему на плечо. Перевязка закончена. Долго не продержится, но пока сойдет. Джона попытался отступить на шаг, но Ив обхватила его руками за шею. Заплакала. Да. Она плакала. И хотя Джона был возмущен, Ив снова показалась ему маленькой, и разуму вопреки он ее пожалел. Почувствовал, как его руки обнимают Ив. Притянул ее к себе, и она простонала благодарно. — Обещай никогда больше так не делать! — Я все поняла. — Говорю тебе: я должен быть уверен… — Я не ребенок, — совсем по-детски обиделась она. — Я понимаю. Больше так не сделаю. Это была ошибка. — Хорошо. — Разве ты никогда не ошибаешься? Да, чуть было не ответил он, но я никому не причинял физической боли. И тут он вспомнил, что уже не вправе так ответить. — Я стараюсь прояснить все до конца, — сказал он, — потому что в том разговоре я не позаботился об этом, и ты неправильно истолковала мои слова. Она сказала: — Это не повторится. — Хорошо. В таком случае… В таком случае не стоит — я бы предпочел забыть обо всем. — Забыть о чем? — Правда, Ив! Я не хочу… у меня могут быть кошмарные неприятности на практике и… — С какой стати? — Если бы он узнал… — Джона Стэм, никто не знает, что мы с тобой знакомы. Ты что думаешь, я им визитку оставила? — Они вызвали полицию. Она только плечами пожала: — И что? — Может, они уже ищут тебя. — При всем уважении, полагаю, что у департамента полиции Нью-Йорка имеются дела и поважнее. — Тебя это совсем не пугает. — Нет. — Хорошо, — повторил он. — Тогда забудем. — Считай, уже забыли, — улыбнулась она. — Полегчало? Он опять заходил по комнате. — Вчера я звонил сестре. — Ага. И как дела на денежной ферме? — Я позвонил ей, потому что не мог отыскать тебя. Ты пять дней подряд не появлялась. — Извини. Как я уже сказала, нужно было все подготовить.