Ив: само терпение. Балерина, которой в партнеры достался гиппопотам. А он… на кого он похож? Напряженный, придурковатый, нелепый… Так смотрятся на мгновенном фото посетители аттракциона, выползающие с чертова колеса. Если показывать людям, как они выглядят в припадке страсти, монастыри живо наполнятся. Ив как-то странно обмякла, перекатившись на бок. Что это — пассивность? Вот она снова в кадре, верхом на Джоне, и наведенная на резкость камера открыла Джоне что-то новое: Ив пыхтит, работает бедрами, содрогается всем телом, но выражение лица — равнодушное. Пассивность? — спрашивал он только что. Хуже, чем пассивность. Скука. Он потянулся за пультом, но Ланс отскочил в сторону: — Погоди, сейчас будет самое интересное. — Выключи. — Ты что? — Я не собираюсь на это смотреть. — Почему бы и нет? — Это я. — Джона попытался вырвать пульт, Ланс быстро отступил за шезлонг. — Ну-ну, — сказал он, в миролюбивом буддистском жесте раскрывая ладони. — Охолони. — Поверить не могу, на хрен! — Ребята, вы проделали всю работу, вам и вся честь. — Я просил не ставить здесь камеру. Куда ты ее засунул? — Чувак… — Куда? Ланс показал: на холодильнике, между полупустыми коробками хлопьев. Как раз там, где он с самого начала запретил прятать камеру. Джона полез за ней. — Я притащил ее сюда пару недель назад поснимать себя и забыл убрать. А когда взял — смотрю, тут ваши любовные игры. Ну ты и зажигаешь, чувак. Я оторваться не мог, как ты начал шурудить. — Не был бы ты говном, сразу бы оторвался. — Чувак, благодаря тебе у меня подписка выросла вчетверо. Ты мой самый популярный блок… — Какой я тебе блок, на хрен! — Послушай, при чем тут я, если тебе охота заниматься этим по всей кварти… эй! — Ланс едва увернулся от мандарина, который врезался в стену и оставил на ней пятно Роршаха. — Ты меня покалечишь. Прислушайся к голосу разума, чувак… и поставь это на место. Высунув руку с «Плейстейшн» за окно, Джона потребовал: — Дай сюда камеру. — Камера — всего лишь сосуд, чувак. Ты — художник, который наполняет этот сосуд. Прошу тебя, поставь приставку на пол. — Ты выложил нас в Интернете. — Нет, нет! Я стер вас с сервера. Это последняя копия. — Кто угодно мог скопировать для себя. — Не, чувак, не… — Ланс вытянул губы трубочкой и выдохнул: — Точно. — Точно! — Интернет-видео недолговечно, чувак. Через неделю про тебя и думать забудут, че! Ты ж не какая-нибудь знаменитость. — Завязывай с камерами. — Как, совсем? Ты что? — Тут чтоб больше не было. Никаких камер в гостиной. — Хорошо. Хорошо. Все, как ты захочешь. Поставь приставку — аккуратнее. — Камеру! Со вздохом Ланс передал ему камеру, и Джона вернул «Плейстейшн» на свободный от пыли прямоугольник на телевизоре. Затем выдрал диск и сломал его пополам. — Чувак, это ни к чему… ооооо, да успокойся же! Жаль, что ты не ценишь собственное творчество. Камеру мне когда отдашь? Джона швырнул обломки диска в мусорное ведро. — Мама написала мне на «мыло», — продолжал Ланс. — Она считает, что твоя партнерша притворяется. Все не по-настоящему, думает она. А парень из Куала-Лумпура обиделся, что вырезали оргазм. Джона одним движением послал камеру за окно, с высоты пятого этажа. Она грохнулась на тротуар против дома, две девчонки, прихлебывавшие из скрытой коричневым бумажным пакетом бутылки, завизжали в испуге. Ланс подбежал к окну, дружески обнял Джону: — Прости, что расстроил тебя, чувак. Я тебя люблю, Джона. — И я тебя, Ланс. — Послушай, есть идея. Давай смотаемся вместе в Атлантик-Сити. Или в Грейсленд. Снимем полнометражку. Сам подумай: у тебя стресс, мне отпуск не повредит… ну что ж ты уходишь, когда я с тобой говорю, это невежливо! 12 Вторник, 21 сентября 2004 «Синяя команда», вторая неделя практики Всякое сходство, которое могло быть у Симоона с покойным братом, Симоону удалось стереть с помощью хорошего ухода за собой. Плотного сложения, черноусый, с ямочкой на подбородке. В кожаной куртке и в солнечных очках. — Под Аль Капоне косит. Вот его сторожевой пес. — Белзер открыл другую папку, заполненную отксерокопированными письмами, ходатайствами, решениями суда. Он хранил у себя фотографии всех, с кем приходилось иметь дело: помогало не путаться в людях и, как он уверял, угадывать их слабые места. Роберто Медина был облачен в дорогой серый костюм с жилеткой, золотая цепь от часов. В целом даже симпатичен, если не считать гигантских бровей. Улыбка уверенного в себе красавчика, щечки латиноамериканской поп-звезды. — Первостепенный засранец, — прокомментировал Белзер. — Явился ко мне, прошелся по кабинету, все проинспектировал. «Замечательный вид, — сказал. — Приятно иметь такой большой офис. У меня офис маленький, в Бронксе, вы знаете». Как будто мне следовало извиниться за это или впечатлиться, уж не знаю. Пустился рассказывать, как он по вечерам учился в юридической школе. «Работал посудомойщиком». Потом глянул туда, — Белзер ткнул в литографию на дальней стене, — и говорит: «Что это, как мило». Прочел плакат, черт его побери. Представляешь? «Элсворт Келли — какая-то знаменитость?» Я сижу, жду, когда он к делу перейдет, а он читает мои плакаты. «У вас тут словно в музее, — говорит. — Я в искусстве почти не разбираюсь. Государственная школа». Хрен. Честное слово, сынок, я бы отодрал этого засранца даже охотнее, чем ты сам. Джона перестал слушать. Он вспоминал, что сказал ему Бендеркинг, когда он отпрашивался на два часа. Я тебе не мамочка. Не хочешь вкалывать тут — свободен. У каждого поступка есть последствия, и тебе придется иметь с ними дело. Не хватало только завалить практику по хирургии. И ведь это реальная угроза: парочка четверокурсников, вынужденных проходить практику по второму разу, маячила в коридоре — бледные трупы, Сизифы за нелезущим в горло завтраком. В окончательной оценке суммируются и другие баллы, к тому же еще предстоит экзамен, но если Бендеркинг поставит себе целью раздавить Джону, это в его власти. Белзер, не жалея своего времени, разъяснил Джоне суть претензий семейства Инигес, подчеркивая технические моменты, благодаря которым, как он уверял, иск провалится. — Расизм? — переспросил Джона. — Так он утверждает. Мол, действия Рэймонда сводились к самозащите. — Она ползла. И — и — откуда вообще им знать? Я там был, а их там не было. — Эй, парень, меня обрабатывать без надобности. Я просто воспроизвожу слова Медины. Дескать, ты застал эту сцену и решил, что если цветной мужчина — он все время твердит о «цветном мужчине» — и белая женщина подрались, значит, цветной — заведомо обидчик. Не таращься на меня так, сынок, не я же это придумал. Это он говорит. Послушай, что он пишет: «Мистер Инигес соответствовал стереотипным предрассудкам вашего клиента, и ваш клиент счел себя вправе прибегнуть к насилию. За эту ошибку он должен расплатиться». — Белзер поднял глаза. — «Стереотипные представления»! Выразительно сказано! Болтать эти ребята умеют. Медина сметлив — он знает, что ему не выиграть. Но задать белому трепку — уже удовольствие. — Что вы ему сказали? Белзер ответил: — Я сказал ему: «Славно, Боб! Мы вызовем свидетельницей мисс Жжонс и спросим ее, казалось ли ей — учитывая три колотые раны в спине и одну в руке, — что ее жизни угрожает опасность. Думаю, присяжные примут нашу точку зрения, особенно когда я изложу им многочисленные случаи агрессии со стороны Рэймонда, в том числе обвинение, предъявленное ему в 1992 году, — он напал с бейсбольной битой на коллегу, — а из пансиона его едва не выгнали за ссоры с персоналом. Или можно пойти другим путем и выслушать показания помощницы окружного прокурора, которая назвала моего клиента (существует запись этого разговора), цитирую, „одним из храбрейших людей, каких она когда-либо видела“. Думаю, мы также убедимся в том, что Рэймонд, чья смерть якобы причинила вашему клиенту, цитирую, „серьезные финансовые затруднения“, более десяти лет не платил налогов — и не потому, что уклонялся, а потому, что не имел никаких доходов. Думаю, присяжным полезно будет узнать, что, согласно банковскому отчету, ваш клиент посылал брату пятьсот долларов в месяц на прожитье. Прям голову себе сломал, Боб, что у вас за математика: избавление от убытка в шесть тысяч в год вы объявляете финансовой потерей. Заодно я сообщу присяжным, что вы умышленно направили моему клиенту повестку не по домашнему адресу, а на работу, в больницу, где он лечит тяжело больных людей, тем самым безответственно помешали нормальному ходу жизненно важных для пациентов процедур и нанесли ущерб репутации моего клиента. Также полагаю, что присяжные согласятся: моему клиенту причинены тяжкие моральные страдания и это дает ему право в свою очередь подать иск и требовать компенсации. Уверен, любое жюри присяжных — хоть белое, хоть чернокожее, хоть какого вам угодно цвета — присудит моему клиенту изрядную сумму из наследства Рэймонда Инигеса, то есть за счет вашего клиента». — Белзер примолк, отдышался и подытожил: — Примерно так я ему сказал. Может, не дословно, однако смысл такой. — И что он ответил? — поинтересовался Джона. Белзер пожал плечами: — Увидимся в суде. К вечеру вторника отсутствие Ив растянулось уже на четыре дня и Джона занервничал. Он то и дело отрывался от учебников и поглядывал в окно. Посылал ей письма по электронному адресу. Господи, пусть бы купила себе, наконец, мобильный, он готов за него платить.