— Это не в твоих силах. Простишь долг — он начнет расти сызнова. Пока я дышу, я принадлежу тебе. Он хотел остановить ее: полно, образумься! — но не мог. Не мог, потому что, хотя на его слух это было безумием, она со всей очевидностью воспринимала каждое свое слово всерьез. Как свидетельство. А как было — когда они с Ханной? По-другому. Но тоже — отдались потоку. И вот опять. Лгать нельзя, молчать еще хуже. Он двинулся к ней, обнял, поцеловал в пробор. — То, что я езжу к ней, на моих чувствах к тебе никак не сказывается. — Он погладил ее по спине. — И вечер будет наш. Она молчала. Он хотел отделаться шуткой, вернуться к прежнему настроению. Но тут почувствовал, как содрогается ее живот, слезы потекли ему на руку, проникая под повязку на локте. Рана уже покрылась корочкой, но слезы все-таки щипали больное место: слезные железы человека выделяют жидкость, в которой на тысячу долей воды приходится девять долей соли. Ханна отказалась выходить из своей комнаты: наказывала его за то, что напрасно ждала в прошлые выходные? Она и от еды отказалась, свернулась клубком и снова провалилась в сон. Джона сидел у ее постели в розовом плетеном кресле с полной тарелкой на коленях и следил за тем, как Ханна борется с дурным сном. Никому он своим приездом лучше не сделал. Посидел и вернулся в гостиную. — Семь букв, взаимозависимость, первая «С», третья «Б». — Симбиоз. Джона съел полкусочка американского сыра, остаток скормил Лентяйке Сьюзен. Мобильный телефон замигал. Два новых сообщения. — Джона, знаешь, чего бы я хотел… Джона приподнял руку, прося подождать. Получено сегодня, в час тридцать семь дня. Привет, это я. (Это Вик.) Мы с ребятами решили устроить сегодня вечером турнир по покеру, скинемся по двадцать баксов. Начало в шесть, в общаге. Позвони, если придешь. Три часа. Раньше семи домой не добраться, к тому же он устал, к тому же обещал провести вечер с Ив. Джона покосился на Джорджа — тот складывал газету, чтоб она стала плотнее и удобнее было писать, жевал кончик механического карандаша — и стер это сообщение. Второе сообщение пришло, пока он сидел наверху с Ханной. Привет, Джона Стэм. Он резко выпрямился. Держу пари, ты очарован моим звонком посреди дня. Его словно подбросило пружинами дивана, одним прыжком Джона вылетел из гостиной — и в кухню. — Джона? — Я хотела извиниться за ту недостойную сцену ревности… Он забрался в уголок со стиральной машиной, присел между огромной бутылью с отбеливателем и проволочной корзиной, полной задубевших полотенец. — Надеюсь, ты нашел укромное местечко. Расслабься. Приглуши свет. Может, стоит свечки зажечь… — Джона! — Минуточку. — …крой глаза, Джона Стэм. Ну же. Закрой глаза и слушай меня. Как ни смешно, он повиновался. — Я знаю, ты закрыл глаза. А теперь представь себе… Полился поток непристойностей. До чего ж богатый у нее словарь! — Джона! Он захлопнул мобильник, вскочил — чудовищная эрекция. Поспешно наклонился, притворяясь, будто нажимает кнопки стиральной машины. — Чем ты занят? Решил стирку запустить? — Секундочку! — Если ты запускаешь стирку, там еще лежат… — Просто — просто подожди. Я приду через секунду. — Лицо у него горело, он ждал, сжимая в руке телефон, пока Джордж, бормоча «конечно-конечно», не убрался из кухни. Он сосчитал до двухсот, смочил бумажное полотенце, обтер им лицо. Поправил хозяйство, уложив член вдоль левого бедра, и заставил себя вернуться в гостиную. Джордж что-то царапал в кроссворде, не поднимая головы, и не заметил ничего из ряда вон выходящего. Джона пробрался к дивану и прикрылся, уложив себе на колени сумку. — Девять букв, «увлеченный человек», ни одной подсказки. — Не знаю. — Ты в порядке? — Неожиданные… неожиданные новости. (Джордж уставился на него с любопытством.) Моя мама. Ее стихи опубликуют в журнале. — Это же здорово. — Угу. — Поздравь ее от меня. — Непременно. — Идеи появились? — Что там у нас? — Девять букв, «увлеченный…» Стой, я понял: энтузиаст. — Вроде правильно. — Джона, тебе плохо? — Нет. Джордж пососал ледяной кубик. — Дать попить? — Спасибо, нет. Несколько минут спустя Джордж сообщил: — Мы летим во Флориду, корабль отбывает оттуда. Или про корабль не говорят «отбывает»? Снимается с якоря? Выходит из гавани? Кто такие «мы», призадумался Джона. Или Джордж говорит о себе «мы», напускает величия, чтобы с тем большим правом распоряжаться чужим отпуском? Психологический подход: твое личное удобство — против общественного блага. — В общем и целом я договорился с Бернадеттой, она будет проводить здесь весь день, — продолжал Джордж. — Подробности обсудим ближе к делу, но все-таки: сколько примерно денег тебе понадобится? — Обсудим ближе к делу? — Да-да, конечно. Нервничаю, сам понимаешь. — Еще бы. — Я ценю твою помощь. Высоко ценю, поверь. Тут еще одна проблема. Джона заскрежетал зубами. — Какая? — Бернадетта. Ты же ее знаешь. — Нет. Что случилось?