Элг сделал знак Карлссону, и оба, стараясь не шуметь, пошли по узкому тесному коридорчику, который упирался в массивную деревянную дверь. Попробовали открыть. Заперто. — Интересно, куда она ведет, — сказал Карлссон. — Думаю, что в церковь. Значит, парень на колокольне. — А где, черт возьми, Ульф? — Наверное, полез выше. Ульф Маттиассон обнаружил, что дверь в звонницу взломана. Она запиралась на висячий замок, и замок был защелкнут. Но петля, в которой он висел, была вырвана из стены. — Енс... — сказал он тихо и поднялся на площадку. Там висели колокола. Огромные, массивные, отлитые мастерами своего дела, они висели, как гигантские опрокинутые тюльпаны. Маттиассон стоял тихо и слушал. Тишина. Полная тишина. Только голоса с улицы. Вот кто-то закричал. — Какого дьявола! — кричал Эрлинг Ричардссон. — Пусть спускаются вниз, если они на колокольне. Сейчас колокола начнут звонить! — Что ты орешь? — Я поймал сторожа в часовне. Там похороны, и он нажал кнопку колокольного звона! А наверху люди. Может, около самых колоколов! — Ты не сказал ему, чтобы он выключил? — Он не может! — надрывался Ричардссон, в голосе его слышалось отчаяние. — Нельзя! Колокола будут звонить! Они сами выключаются. Автоматически! — Что случилось? — спросил Стур, подбегая к нему. Ричардссон объяснил. Стур бросился к лестнице на колокольню, крича на бегу: — Эй! Стефан, Валентин, Ульф! — Что там такое? — спросил Элг, глядя вниз, в лестничный пролет. — Спускайтесь, черт возьми! Не подходите к колоколам. Они сейчас зазвонят! — Но Ульф там, наверху. И Енс... — Разве дверь не заперта? — Нет. Открыта... — Проклятье... — Замок сорван. — Надо убрать их оттуда! — Да, но... — Колокола нельзя выключить. Они поспешили наверх. Вот и замок с оторванной петлей. — Ульф! — кричал Стур. — Енс! — кричал Элг. — Спускайся! Мы знаем, что ты там! — Спускайтесь! — вопил Карлссон. Ульф вдруг заметил, что колокола задвигались. Но продолжал карабкаться вверх: он увидел мальчика. Енс сидел наверху, на балке, к которой был подвешен один из колоколов. — Уходи! — крикнул Ульф. — Сейчас начнут звонить колокола! Снизу что-то кричали, он оглянулся, но опять полез по шатким ступенькам. — Енс! — кричал он пронзительно и умоляюще. — Спускайся! Енс видел Маттиассона. Но даже не думал спускаться. Пусть они придут и схватят его. Сам, добровольно, он не спустится. Пускай придут. Он почувствовал, как балка под ним завибрировала... И вдруг конусообразное пространство звонницы наполнилось мощным гулом. Автоматика включила колокола. И зазвучал мелодичный звон. — Не могу! Не могу я больше здесь находиться! — вопил Карлссон, зажимая уши. Он пригнулся и заспешил вниз по лестнице. Стур стоял и смотрел. Барабанные перепонки у него заболели, и тут кто-то схватил его за рукав и потянул назад. — Нет! — крикнул он, чувствуя, что голова вот-вот лопнет. Элг тащил его назад. Ступеньки под Ульфом Маттиассоном качались. Обеими руками он вцепился в поперечную балку, вибрируя с головы до ног, и с мольбой поглядел вверх. У него было такое чувство, будто сам господь бог вонзил ему в голову карающий меч. И зачем только он пошел в тот вечер в клуб «Амор». Сквозь кровавую пелену он видел Енса, раскачивающегося вместе с балкой. Звон... звон... гул... Повсюду... вокруг и внутри него... и у него в голове... и во всем теле... в ушах... во рту... в носу... Глаза готовы были выкатиться из орбит, и все вокруг было красное, и он не понимал, что у него с глазами... Что-то теплое потекло из ушей. Ему казалось, будто удары колокола подбрасывают его в воздух... В главах зарябило, он увидел белое пятно, которое постепенно багровело... Он широко раскрыл рот, потому что стало нечем дышать... Белое пятно — это был снег, мягкий... чистый снег... Он шел по снегу, впереди него осторожно шла мать... а впереди нее Ханс... Он смеялся и обнимал женщину, и они целовались... А потом он стоял, привалившись к стене, и смотрел на мать... И вдруг стало ужасно холодно... а он все стоял и смотрел на нее, а она тоже стояла... и вдруг стало тепло, и он почувствовал во рту вкус крови. Из носа тоже потекла кровь... Он старался крепче ухватиться за балку, но пальцы не слушались... Он весь дрожал, и сердце громко билось... Нет, это били колокола... ...Вот он выходит... А вот мать спешит прочь... А вот вверху приотворилось окно, и выглянула женщина... обнаженная до пояса... а может, просто голая... ...Пальцы болели, в кожу будто впились миллионы булавок, и по всему телу струился пот... и мышцы занемели... И он уже не мог крепко держаться, он сидел на самом краешке и видел... ...Он позвонил, и она открыла... она сказала, я думала, это... кто же?.. Кто-то другой... Что тебе нужно?.. ...А теперь он парил в воздухе... казалось, он летит и не падает... все выше и выше, голова лопалась... Эта женщина... он тоже мужчина... Раз Хансу можно, то... он сказал, что хочет ее... Она смотрела на него, непонимающе смеялась... он вломился внутрь... хотел что-то сказать о своем отчиме... но вдруг бросился на нее, и они стали бороться... Она ударила... и он стал бить... бить... ...И стал падать... все глубже и глубже... ...И бил, бил... ...И вдруг все кончилось... Она лежала... совсем тихо... Он смотрел на нее...