— Что ж в этом забавного? — улыбнулась Сага. — По-твому, пожилые люди начисто лишены сексуальных потребностей. Стефан открыл холодильник, достал масло, плавленый сыр и икру. Из буфета вынул хлебцы. — Ты вроде говорил, что не голоден? — А может, ты тоже поешь? — спросил он, обнаружив у себя в руках продукты. — Кофе скоро будет готов. Да, пожалуй... — Два? — Угу... Он намазал хлебцы маслом, потом смешал сыр с икрой, добавил мелко нарезанного луку. И все поглядывал на жену. Она была рыжая, невысокого роста, довольно пухленькая и живая. И цветущая. Зеленые глаза задорно сверкали, а губы легко складывались в улыбку. С ней легко было разговаривать. О чем угодно. И они делились друг с другом всеми заботами. Даже по работе. Сага преподавала гимнастику. — Ты о чем-то задумался? Сидишь с отсутствующим видом. — Правда? — сказал он. И обнаружил, что положил лук в коробку с плавленым сыром. — Да... Я думал об Эрике... — Да брось ты. — В субботу я должен с ним серьезно поговорить. Она вопросительно поглядела на него. И он объяснил. 76 Наступило утро. Утро пятницы. Рабочий день. Во второй половине дня все собрались в кабинете комиссара уголовной полиции Фрица Стура. Стур в виде исключения был без пиджака, развязанный галстук болтался вокруг шеи, жилет был расстегнут. — Я разговаривал со школьным попечителем, — начал Элг. — Мальчик несколько неуравновешенный, вспыльчивый. В приступе ярости проявляет недюжинную физическую силу. Становится просто опасен... В такие моменты обращаться с ним следует с осторожностью. — Это что-нибудь серьезное? — Неврозы и депрессия. Остро переживает домашние неурядицы. Так, во всяком случае, считает попечитель. В семье он чувствует себя чужим. Против отчима у него своего рода комплекс. А к матери питает любовь, смешанную с ненавистью. И неким инстинктом покровительства, хотя сам, видимо, не отдает себе в том отчета. — Хм... Следующий... — Я разговаривал с его учителями, — сказал Валл. — Он несколько неуправляем, дерзок, но очень способный. Хотя, к сожалению, ленивый. Учение ему давалось легко, в младших классах он почти не готовил уроки, но все прочно застревало в голове. Занятиями себя не утруждает, схватывает все на лету. Всегда противопоставлял себя классу. Любит выделяться. Одно время его пытались задавить, но он вздул кого надо. А когда соперники затеяли против него своего рода психологическую войну... то есть хотели подавить его психически... он с ними тоже быстро разделался. Валл замолчал, посмотрел на Стура. Тот согласно кивнул. — Может, у него двойственная натура? — спросил он. — Как это? — Ну... не знаю, смогу ли толково объяснить, что я имею в виду... Это, так сказать... тип, который пытается вести себя как взрослый, а на самом деле даже до своего возраста не дорос. — Хм... Пожалуй, что-то в этом роде... — Мне удалось отыскать в Умео его родного отца, — сказал Карлссон. — Майя разошлась с ним потому, что семья, как говорится, дала трещину, которую не заклеишь. Правда, тут и Ханс сыграл свою роль. Эйнар, прежний ее муж... по-видимому, ей изменял. Ну и в самый критический момент в жизни Майи возник Ханс. Они расстались, и после недолгого периода пересудов и сплетен... разница в возрасте и прочее, к тому же она — жена преподавателя, он — его ученик... Ханс с Майей поженились. Енс остался как бы между ними и вне всего этого... как бы на нейтральной полосе. Мальчик замкнулся в себе, стал мнительным, обидчивым. Дело вовсе не в том, что Майя или Ханс пренебрегали им. Так получилось само собой. — Они поддерживают отношения? — спросил Стур. — Мальчик с отцом? — Тут дело плохо. К матери отношение двойственное: и холодность, и разочарование, и в то же время жалость и любовь. А что касается родного отца, то, похоже, Енс его не жалует. — А к Хансу он как относится? Карлссон пожал плечами и сунул в рот щепотку табаку. — Я разговаривал с тренером в боксерском клубе, — оказал Маттиассон, глядя, как Карлссон относительно чистым носовым платком вытирает коричневые от табака пальцы. — Енс тренируется много и упорно. По его словам, Енсу будто наслаждение доставляет терзать свои мышцы. Будто таким образом он возмещает что-то, чего ему недостает в жизни. Кроме того, я повидался с его прежней девушкой. Их дружба прекратилась еще осенью. Она не могла его больше выносить. Он действовал ей на нервы. Явное расхождение и в физическом, и в эмоциональном плане. — Хотел бы я знать, чем он занимался в ту ночь, когда была убита Ильва Нильссон, — сказал Элг. — Что будем делать дальше? — спросил Карлссон. — Брать его, — буркнул Валл. — Да, — сказал Стур. — Другого пути я не вижу... 77 — Исчез? — воскликнул Стур, сорвавшись на фальцет. — Да, — сказала Майя. — Он ушел вчера вечером, сразу же после вас. И не вернулся. — Можно мне заглянуть в его комнату? — Конечно, пожалуйста. Она отворила дверь, и Стур перешагнул порог. Элг остановился в дверях. Незастеленная кровать. Цветастые занавески на окне. Книжная полка с учебниками и дешевыми книжонками, купленными в киосках, карманное издание «Уловки-22», книги по боксу. Старые подшивки журналов «Рекорд» и «Алл спорт», зачитанные, замусоленные, пожелтевшие страницы. Большой портрет Мухаммеда Али на стене. У других юнцов на стенах поп-звезды, подумал Элг. Обычный проигрыватель и небольшая стопка пластинок. Он перебрал пластинки. Битлы, марши Сузы, Дюк Эллингтон. Ничего личного в этом наборе пластинок нет. Нет нигде и портретов девушек. Но в атлас заложен зачитанный до дыр номер «Плейбоя». Номер с портретами Брижит Бардо. «Фолькет и Бильд», «Лектюр» — много номеров в одном из ящиков. — Его боксерских принадлежностей нет, — сказала Майя. — Почему же вы не подняли тревогу? — Я думала, он после тренировки пошел к Сив. — Сив? — Да. Это его подружка. — Между ними все кончено... уже давно.