— Да, конечно... — Он живет в Нюхеме, но адреса я не знаю. — А у тебя он не записан? — Где-то в конторе. — А дома нет? — Хм... подожди-ка, взгляну... Он ждал. — Винкельгатан, два, — сказал вдруг Рагнборг. — А телефон? — 12-101. — Спасибо за помощь. — Не стоит благодарности. — Приятного аппетита... Стур положил трубку. Он умел быть очень дипломатичным, когда хотел. Между прочим, с Рагнборгом они были противниками, Политическими противниками. Рагнборг принадлежал к партии центра. И следовательно, был бездарностью, считал Стур. Он считал, что все чиновники из партии центра, которых муниципалитет приобрел на последних выборах, были на редкость непригодны для службы в городском самоуправлении. Мало того, что партия центра выдвинула своих кандидатов на муниципальных выборах и получила большинство в блоке с народной партией, которая состоит почти сплошь из сектантов. Когда центристы заняли посты в муниципалитете, стало ясно, что, во-первых, они едва-едва сумели набрать штат и, во-вторых, лишь незначительная часть работников что-то смыслила в своем деле. Стур был из умеренных и с трудом пробился в депутаты. Он был просто в бешенстве от того, что центр и народная партия отказались от сотрудничества с умеренными в управлении городом. Он позвонил Петтерссону. Петтересон обедал. Потом вместе с Элгом, Карлссоном, Валлом и Маттиассоном они поехали в Нюхем. Услужливый и благожелательный Петтерссон сопровождал их во время обыска. Они облазили все закоулки двенадцатиэтажного дома. Подвалы, чердаки — все-все! Они звонили в каждую дверь и, когда им открывали, объясняли, что проводят тщательнейший обыск, чтобы убедиться, что разносчицы в доме нет. Они извинялись за вторжение. Жильцы по большей части не просто злились: они приходили в ярость и требовали ордер на обыск. Стур отвечал, что они зря увлекаются скверными детективами, которые показывают по телевизору, и протискивался в квартиру. Там, где никто не открывал, дверь отпирал Петтерссон. Они искали. Но Эльсы Асп не нашли. Нигде. Потому что они забыли заглянуть в одно место. Вернее, просто не подумали о нем. Такое место, где и в голову не придет искать. Пожалуй, даже смешно было бы искать там. Три часа спустя они сдались и отправились по домам, усталые, недовольные и порядком растерянные. 18 Ханс Линдстрём принадлежал к числу тех, кого обыск привел в ярость. Когда полицейские удалились, он вернулся к телевизору. Но никак не мог сосредоточиться на длинном фильме, который не очень удачно излагал историю одного четко спланированного ограбления банка на Диком Западе. Он ткнул сигару в пепельницу, встал и вышел в кухню. Майя сидела за кухонным столом и вклеивала в альбом фотографии. — Чем занимаешься? — спросил он. — Раскладываю пасьянс. Что, фильм неинтересный? — Не знаю... — Выключил бы телевизор. — Потом будут «Новости». Сварить кофе? — Да, пожалуйста. Он налил в кофеварку воды, всыпал кофе и нажал кнопку. Потом тоже присел к столу. Из комнаты послышалась пальба. — Где сегодня Енс? — Тренируется. — А... Значит, скоро будет дома. — Ага. — Дался ему этот бокс, — раздраженно сказал он. Майя пожала плечами, стараясь освободиться от уголка, который упорно липнул к большому пальцу. Ханс вздохнул и поглядел в окно. В нескольких десятках метров он увидел желтый параллелепипед соседнего дома. Освещены были лишь немногие окна. Вечерние сумерки еще по-настоящему не сгустились. Еще не погас дневной свет. Бледно светились фонари во дворе. На бортике песочницы расселась компания молодежи. Они курили и пили пиво. Окурки они тыкали в песок, а порожние банки отшвыривали в сторону. Те с грохотом катились по асфальту. Там они и будут лежать до утра, пока их не подберут уборщики. Если только ребята не вздумают играть этими банками в футбол и не разгонят их по всей округе. Тогда Петтерссону, работнику городской санитарной службы, придется выгребать их из кустарника. — Какая мерзость, — вздохнул Ханс. — И почему, собственно, мы должны непременно жить здесь? — Потому что мы не удосужились переехать... — Столько об этом говорим, но, похоже, так никогда и не переедем. — Я тебе тысячу раз показывала объявления о продаже домов, но ты не проявлял особой заинтересованности. — Как так? Он посмотрел на нее. — А так. Когда бы я ни показала тебе объявление, ты взглянешь мельком, «да-да», и все. Раз тебе тут так не нравится, мог бы немножко пошевелиться, глядишь, и убрались бы отсюда. — Я очень даже в этом заинтересован. — В самом деле? — Что значит «в самом деле»? — Просто я спрашиваю, в самом ли деле ты хочешь отсюда уехать? — Ты же знаешь, что хочу. Неужели всю жизнь здесь торчать? Кражи со взломом, нападения на улице... И еще неизвестно, что стряслось с этой бабенкой... — С разносчицей газет? — Ну да. Которую ищет полиция. Господи боже мой! Кража со взломом в соседней квартире, а мы спали, и хоть бы что. Представь себе, что мы бы уехали и вернулись в квартиру, разоренную грабителями. Сопливыми гангстерами... И эта женщина, которая исчезла, как в воду канула, прямо перед нашей дверью. Кто знает, что с ней приключилось. Прямо у нас под дверью убили человека. Как будто это в порядке вещей. Где мы живем?! — Да, хорошо бы дом, с садом, и чтобы быть совсем одним... — И избавиться от всего этого дерьма... В кофеварке забурлило и забулькало, и Ханс обернулся к ней. — Вот вчера вечером возвращаюсь я домой, — продолжал он. — Возле домовой кухни топчется компания патлатых хулиганов, пиво дуют, а двое из них, представляешь, стали клянчить у меня сигареты. Их много, человек семь, восемь. Хорошо, подвернулось еще двое взрослых... Стен и Стюре. Черт его знает, чем бы все кончилось... — Ну, уж ты скажешь. — А что... Сперва сигаретку клянчат, но это только предлог, чтобы задержать, а потом избивают... — Да ты, никак, боишься этих юнцов?