Наверно, что-то очень уж интересное находилось над головой Макса, на линий, где сходятся стена и потолок, раз он так внимательно рассматривал это место. Может быть, муха. Или паук. — А такие обстоятельства, что вы с ребятами сейчас не ладите и к тому же ты как-то неуравновешен в последнее время. Я сильно сомневаюсь, можно ли тебя посылать с ними. — И у тебя не хватает воображения представить, что именно сейчас это и было бы полезно. И для ребят, и для меня. — Я не могу рисковать. Так, значит, Айлера, осторожного, скучного Айлера предпочли ему. Бьёрн-то все равно бы поехал, но Айлер... Он не удержался и спросил: — А Айлер согласен? — Да, да, они оба согласны, и ребята тоже. Поедут в середине месяца. — Но ведь это же заговор! — вырвалось у него. — Самый настоящий заговор! — Ну вот, опять началось. — Макс оторвал взгляд от мухи, или паука, или что там еще было на потолке, и снова не без любопытства посмотрел на него. — Знаешь, я уверен, тебе не повредит дней десять отдохнуть от старших. Сдается мне, вам было бы полезно отдохнуть друг от друга. Как ты считаешь? — Может, мне еще и поблагодарить тебя за это? — Нет, нет, совсем не обязательно. Мне от тебя ничего не нужно, только бы ты снова в норму пришел. Да, войдите. Последнее он сказал в ответ на стук в дверь, и, когда Йохан просунул в кабинет голову и спросил, не помешал ли, Аннерс подумал, что сильным всегда везет и, если бы не постучали в дверь, зазвонил бы телефон и прервал не совсем приятный разговор старых и, несмотря ни на что, по-прежнему добрых друзей. — Нет, не помешаешь, — вокруг глаз Макса собрались веселые морщинки, — мы вроде как уже закончили, верно? — Да, сказал он, — безусловно. И только у самых дверей класса вспомнил о своем намерении высказать Максу все, что о нем думает. 4 Стояла совершенно немыслимая для этого времени года жара. Дело шло к середине сентября, а в классе было душно, как в парнике. Одежда липла к телу, ребята сидели в майках и закатанных джинсах и перестали вообще что-либо делать. По крайней мере на его уроках. Учебники и тетради на столах были раскрыты на тех же страницах, что и накануне, и двумя днями раньше. Приближался отъезд, и ребята выдумали новую игру. В последнее время они стали на редкость изобретательны. Новая игра называлась «Я плохо себя чувствую, можно мне уйти: я пойду прилягу». Первым осуществил затею Клэс. Он сдвинул в сторону учебники, принял страдальческий вид и простонал: — Что-то мне нехорошо. Можно я пойду прилягу? А спустя некоторое время уже сидел, привалясь к стене, и курил. На следующий день пришел черед Микаэля и Бондо, и Бондо, как всегда, сыграл лучше всех. Он весь скорчился и прижал руки к животу. — Черт, совсем загибаюсь! Они тоже поторчали у стены — ведь их было видно в любое выходящее во двор окно. На педсовете Макс заметил, что эпидемия, неожиданно поразившая старшую группу, дает, конечно, определенный повод для волнений, но есть надежда, что к отъезду они поправятся. — А ты как думаешь, Аннерс? — Наверняка поправятся, — сказал он, и Бьёрн засмеялся. — Жара, — проговорил Йохан. — Вам не кажется, что это от жары? — В такую жару и впрямь недолго заболеть, — осторожно вставил Айлер, поглаживая указательным пальцем длинный прямой нос, — но меня несколько удивляет, что все трое заболели так внезапно, один за другим. — Но ведь действительно очень жарко, — вмешалась Сусанна, и Йохан иронически приподнял уголки губ, — тем более сейчас, в сентябре. — Ну ладно, — сказал Макс и перешел к вопросу о поездке. Бьёрн стал с воодушевлением рассказывать, что все уже готово, они с ребятами подготовили программу, и намекнул, что работать с ними было легко, дело шло как по маслу. К Аннерсу со всех сторон устремились удивленные, любопытные, многозначительные взгляды: вот, оказывается, как хорошо ребята могут себя вести, вот какого отношения к себе можно добиться. От жары одежда липла к телу, в классе было душно, как в парнике, и ребята абсолютно ничего не делали, просто сидели и ждали звонка. Он уже привык брать с собой какой-нибудь журнал и время от времени заглядывать в него на уроке. Чтобы хоть чем-то заняться в эти мучительные дни, когда он благодарил судьбу, если воспитанники не особенно задирали его. В душе он по-прежнему поражался, что все это произошло именно с ним, а надежда на то, что им когда-нибудь надоест его мучить, таяла с каждым днем. — Мне что-то нехорошо, — сказал Тони, и Бондо понимающе хмыкнул. Нет, на сей раз этот номер не пройдет. Хватит того, что случилось два дня назад и о чем был разговор на педсовете. Снова выслушивать саркастические замечания коллег и видеть насмешливо вздернутые уголки губ — нет, это совершенно невыносимо. Пора с этим кончать. С него достаточно. Просто-напросто пора с этим кончать, и все. — Можно мне уйти: я пойду прилягу? — Ты уйдешь... сейчас скажу... ровно через двадцать минут. Когда закончится урок. Коротко, ясно и неприязненно, раз уж они сами напрашиваются. Из-за них он попадал в ситуации одна глупее другой. Он устал от них, устал от их бесконечных, назойливых приставаний, устал копить в себе изматывающее раздражение, устал от своей собственной усталости. Вид у Тони был больной. Остальные, поскольку шутка повторялась не впервые и утратила остроту новизны, следили за развитием событий довольно-таки лениво. Но в их поведении чувствовалась скрытая угроза, он не мог быть абсолютно ни в чем уверен и не знал, что они еще выдумают. Перестань кривляться и корчить из себя больного, подумал он. Тебе ведь это с большим трудом дается. Особенно тебе. Неизвестно почему он решил, что у Тони весьма скромные актерские способности, но, судя по теперешнему поведению, подросток сумел их развить. Во всяком случае, он сидел, покачиваясь на стуле, стиснув зубы, и так сжимал пальцами карандаш, будто хотел разломать его на части. Ну что ж, прекрасно, мой мальчик, просто бесподобно! Сейчас ты поправишься, Тони Малыш, сейчас ты у меня быстро поправишься! И с неожиданной злостью подумал, что был бы только рад, если бы они все и вправду заболели, если бы их поразила какая-нибудь зараза, — пусть знают, почем фунт лиха. Тони застонал. — А поновее ничего не могли придумать? — спросил он, пытаясь съязвить. — Хотя бы для разнообразия. — Ему ведь на самом деле плохо, — сказал Бондо. — Безусловно. Но все пройдет, как только кончится урок, вот увидишь. Ему хотелось потребовать, чтобы парень перестал ломаться. Стукнуть по столу и крикнуть: «Прекрати сейчас же ломать комедию, я знаю, что у тебя ничего не болит, прекрати сейчас же!» Но он овладел собой и начал листать педагогический журнал, понимая, что они ничего не делают, просто сидят и исподлобъя наблюдают за ним. Тело покрылось испариной, из-под мышки скатилась капелька пота. Вакантное место. Частной школе с ограниченным контингентом учащихся требуется учитель. Прекрасные условия. Может, с маленькими детьми будет легче. Совсем маленькими. Внимательные, заинтересованные, чистенькие, с крысиными хвостиками аккуратно заплетенных косичек, они старательно тянут вверх руки. Возможно и на условиях почасовой оплаты, прочитал он дальше. — Ты что, хочешь, чтоб он совсем загнулся? — Это уже Клэс. — Ведь ежу понятно, что он болен. — Просто трогательно, как вы друг о друге заботитесь, — усмехнулся он. — А я, знаешь ли, уверен, что у него все пройдет. Голова Тони как-то странно свесилась, точно сломанный цветок, лицо приобрело пугающе серый оттенок. Он внимательно посмотрел на подростка и поднялся со стула. Нет, не может быть, чтобы парень действительно заболел, не может все так плохо обернуться. Он отпустил край стола, сделал несколько медленных шагов к бессильно склонившемуся Тони, и в этот момент голова подростка качнулась вперед, его сильно вырвало прямо на стол, и он начал валиться со стула. Он вовремя успел подхватить Тони, чтобы тот не ударился об острый угол стола и не расшибся, упав на пол. В невыносимо звенящей тишине послышались рыдания Тони. Ребята молча повскакали со своих мест и, окружив его и Тони, внимательно наблюдали за обоими. «Что, добился своего? — читал он в их немых, ненавидищих взглядах. — Ну и выступил ты, черт бы тебя побрал!» — Позовите кого-нибудь из учителей, — попросил он и носовым платком стер следы рвоты с губ Тони. Внутри у него все оцепенело. Клэс вышел из комнаты. Он отметил это и несколько бесконечно долгих минут ждал, сидя на корточках возле Тони. Потом Клэс вернулся вместе с Йоханом. Он не знал, все ли Клэс рассказал Йохану, но, наверное, что-то рассказал, потому что Йохан выругался: — Черт возьми! Что за свинство ты здесь устроил? Ты что, совсем уж соображать перестал? Йохан взял инициативу на себя и присел возле Тони с другой стороны. — Где у тебя болит, Тони? — Вот здесь, в животе и в боку. Йохан положил руку на живот подростка, тот застонал от боли. — У тебя аппендицит? — Да, наверно. Йохан улыбнулся и погладил его по щеке: