Теперь в моем распоряжении было целых полчаса, в течение которых они должны были собрать всех участников операции, доставить их на место и обеспечить безопасность нашей встречи. Этих тридцати минут мне как раз должно было хватить на психологическую подготовку. …Каждый разведчик, идя, как говорится, на дело, настраивает себя по-разному. Я обычно прослушивал одну из песен Володи Высоцкого, причем выбирал ту, которая соответствовала характеру предстоящей работы. Если речь шла об ответственной беседе с иностранцем, когда я был хозяином положения и от меня требовалась некоторая доля агрессивности и хороший волевой настрой, я всегда ставил кассету с песней про привередливых коней, скачущих вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю. Она и приводила меня в соответствующее эмоциональное состояние. Но сегодня меня самого будут вербовать, и от меня будут требоваться прежде всего выдержка, трезвый расчет, сегодня мне придется напяливать на себя мерзкую шкуру предателя, и, чтобы преодолеть отвращение к самому себе, выдержать это самое, может быть, страшное для меня испытание, мне требовалось поднять из глубин моей души все самое светлое и чистое, что в ней было! А все самое светлое и чистое у большинства людей было в детстве. Вот и мне надо было вернуться в мое военное и послевоенное детство, о котором так прекрасно спел Володя. Он умел писать песни о себе и о каждом из нас, за это мы и любим его и его песни. Одна из его песен мне была особенно дорога и вот по какой причине. Года за два до этих событий я вместе с генеральным консулом приехал как-то на один советский теплоход и узнал, что на нем вместе с женой путешествует Высоцкий. Капитан теплохода пригласил нас на ужин, и там мы все перезнакомились. После ужина гости капитана прошли в музыкальный салон, и там Володя заметил, что у меня на руках отслаивается кожа. — Что, нервишки? — тоном человека, который сам живет на нервах, негромко спросил он. Я ужасно не люблю разговоров о своих болячках и меня обычно злит чужое любопытство по этому поводу, но в его голосе было столько искреннего сочувствия, что мне ничего не оставалось, как подтвердить его догадку, а затем рассказать, что началась эта напасть после того, как во время попытки государственного переворота в одной из стран, где я раньше работал, погиб мой лучший друг. Машина, в которой мы выехали в город, чтобы выяснить обстановку, была обстреляна, он погиб, а меня даже не зацепило. Вот после этого у меня временами и стала отслаиваться кожа на руках. По правде говоря, история с гибелью моего друга выглядела не совсем так, можно даже сказать, совсем не так, как я ее рассказал. Он действительно погиб у меня на глазах, но при несколько иных обстоятельствах. Рассказать же, как все произошло на самом деле, я не мог, потому что Володя, да и не только он, сразу бы понял, кто я такой и чем занимаюсь. А он хоть и хороший был мужик, надежный, но раскрываться перед ним я не имел права. Вот и пришлось выдумывать. Впрочем, в какой-то момент мне показалось, что он догадался, с кем беседует. Уж очень он был догадливый человек, Володя Высоцкий! А потом нам в посольство привезли новый фильм, в котором и прозвучала эта песня. Я сразу обратил внимание на такие слова: И когда рядом рухнет израненный друг, И над первой потерей ты взвоешь, скорбя, И когда ты без кожи останешься вдруг, Потому что убили его, не тебя, Ты поймешь… и т. д., — и мне показалось, что он написал это под впечатлением от моего рассказа. Вполне возможно, конечно, что я ошибался, как ошибались многие, считавшие, что Володя писал свои песни на основании случаев из их собственной жизни. Но таково уж было свойство его таланта! Вот эту песню Высоцкого я и решил сейчас послушать. Я допускал, что моя квартира прослушивается, впрочем, даже не допускал, а был в этом уверен, раз уж контрразведка занималась мной всерьез. Конечно, можно было поискать микрофоны и даже изъять их, но это было просто глупо и бесполезно: во-первых, сама процедура поиска с помощью специальной техники окончательно раскрывала мою принадлежность к разведке, а во-вторых, когда вы живете в городе, контрразведке ничего не стоит в ваше отсутствие проникнуть в квартиру и снова натыкать «жучков» во все углы. То, что моя квартира прослушивалась, было одной из причин, вынудивших Татьяну с Иришкой улететь в Москву: если бы они были со мной, в квартире велись бы ненужные разговоры, из которых контрразведка могла получать интересующие ее сведения. Не молчать же нам, в конце концов! А так они могли слушать меня сколько угодно; сам с собой, несмотря на продолжительное одиночество, я пока не разговаривал. Наверное, это была излишняя осторожность, но я все же надел наушники, чтобы тот, кто сейчас дежурит на слуховом контроле, не услышал Володин голос и, не дай бог, не догадался, зачем я слушаю его песню. Пусть считают, что все идет, как обычно. Я прослушал песню два раза и потом еще два раза прослушал последний куплет: Если, путь прорубая отцовским мечом, Ты соленые слезы на ус намотал, Если в жарком бою испытал, что почем, Значит, нужные книги ты в детстве читал! Все это у меня было: и отцовский меч, и соленые слезы на усах, которые я наматывал уже в третьей загранкомандировке, и жаркие бои с врагами моей Родины. И нужные книги в детстве тоже у меня были. Правда, до этого дня я как-то не задумывался, какие из них оказались самыми нужными для меня в моей профессии, а тут вдруг задумался. Действительно, какие? Ну, самой нужной была, безусловно, книжка о Павке Корчагине. В последнее время ее как-то редко стали вспоминать, то ли ее популярность упала, то ли книг стало больше. А может, время изменилось, и теперь молодежь читает другие книги, а многие и вообще читать перестали, найдя себе другие увлечения, но в годы моей еще не такой далекой юности лучше этой книги для нас ничего не было. Эту книгу уносили на фронт наши отцы, и она тоже помогла им выстоять в этой войне и победить. Чем дольше я жил, тем больше убеждался, как много дал мне Павка! На второе место я бы поставил жизнеописание Эдмона Дантеса, выступавшего под псевдонимом графа Монте-Кристо. В его характере было много ценных качеств, которые просто необходимы любому уважающему себя разведчику: эрудиция, выдержка, самообладание, целеустремленность, умение переносить одиночество. В сочетании с идейной убежденностью Корчагина это давало великолепный сплав! Во времена графа Монте-Кристо еще не культивировалось современное пятиборье, а то он, без сомнения, мог бы претендовать на титул чемпиона своей страны, и его способности в этом виде спорта мне тоже импонировали. Как он прекрасно плавал (вспомните фантастический побег из замка Иф), скакал верхом на лошади, ну а в фехтовании и стрельбе ему вообще не было равных во всем Париже! Помнится, я уже говорил, что всегда уважал французов. Я как-то не думал над причинами, но вдруг до меня дошло, что, помимо графа Монте-Кристо, еще один французский аристократ оказал большое влияние на формирование моей личности. Я познакомился с ним, прочитав «Трех мушкетеров». Сначала он не произвел на меня особого впечатления, и даже не столько потому, что, как и большинство моих сверстников, я был очарован д’Артаньяном, а потому, что он показался мне бабником. В ту пору слово «бабник» было для меня одним из самых страшных оскорблений, потому что я учился в мужской школе, прошел суровый курс раздельного обучения и терпеть не мог девчонок. С годами я пересмотрел свое отношение к женскому полу и с удивлением обнаружил в Арамисе, а я имею в виду именно этого соратника д’Артаньяна, массу весьма привлекательных качеств. Перечитывая позднее романы Дюма и анализируя конкретный вклад каждого из четверки мушкетеров в общее дело, я обнаружил, что Арамис во многих отношениях превосходил самого д’Артаньяна. Так, он не проиграл ни одного фехтовального поединка, даже ни разу не был ранен, он великолепно умел хранить тайну и намного профессиональнее д’Артаньяна соблюдал конспирацию в своей деятельности. Во всяком случае, д’Артаньян провалил свою замужнюю подругу Констанцию Бонасье, а даму сердца Арамиса не смогла установить даже тайная полиция кардинала. Кроме этого, никто, даже его самые близкие друзья, не предполагал, что Арамис сделает блестящую карьеру в тайном сообществе и возглавит секретную службу. Что касается его связей с представительницами прекрасного пола, то Арамис использовал их не только для расслабления после невероятных приключений на королевской службе, но и для получения информации, и в этом деле тоже превзошел д’Артаньяна. Кажется, еще Фуше говорил: «Если вы не пользуетесь успехом у женщин, вам нечего делать в разведке!» Даже если он этого и не говорил, эта истина заслуживает внимания, потому что именно женщины выполняют всю техническую работу в самых разных учреждениях, в том числе и в секретных службах, и знают не меньше, а порой больше самых высокопоставленных мужчин. Именно их осведомленность в государственных секретах, а совсем не их прелести, и манит к ним сотрудников разведки, но мало кто представляет, с какими это связано проблемами… Пока в контрразведке прогревали моторы и проверяли радиостанции, позволю себе ненадолго отвлечься и внести ясность в «женский вопрос». Насколько я знаю, у дилетантов, очевидно, под влиянием фильмов о «непревзойденном» Джеймсе Бонде бытует мнение, что разведчики только тем и занимаются, что, иногда по делу, а чаще просто так, без всякой служебной надобности, соблазняют прекрасных (только прекрасных!) женщин, из-за чего их жизнь становится похожей на картинку, нарисованную одним поэтом: «…один роман, другой роман, от них в глазах сплошной туман, и голых баб, как в бане!». Дилетанты забывают, что если у разведчика в глазах будет сплошной туман, то он быстро завалится, потому что не сможет выявить слежку, получит срок лет этак в двадцать, а если не повезет, то и в тридцать, и когда снова появится в светском обществе, то на женщин будет смотреть не то чтобы с отвращением, но без особого энтузиазма. Кроме того, разведчикам, если они решают добраться до чьих-либо секретов с помощью женщин, которые имеют к ним какое-то отношение, приходится иметь дело далеко не с моделями и кинозвездами, потому как в домах моделей и на киностудиях, даже у Кардена и в Голливуде, нет государственных секретов. А есть они совершенно в иных учреждениях, где женский персонал подбирается совсем не по внешним данным, а по умению стенографировать, печатать на машинке или в крайнем случае вести делопроизводство. Поэтому чаще всего приходится иметь дело с одинокими женщинами средних лет, заурядной внешности, поскольку, если женщина молода и красива, она не одинока, у нее есть или муж, или еще какой мужчина, а то и оба вместе, и зачем ей тогда наш разведчик с его совсем не марьяжными намерениями, который, между прочим, тоже не Ален Делон или принц Монако. А коль скоро дело обстоит таким образом, то тут уже не до любви и даже не до секса; надо искать какие-то другие подходы, а это сложно, потому что контрразведка тоже объективно оценивает жизненную неустроенность и вызванную этим уязвимость таких женщин и бдительно их охраняет. А уж если в кои-то веки разведчику выпадет такое «счастье» — соблазнить носительницу государственных секретов, то делает он это с невероятными душевными муками и даже с отвращением, потому что нет ничего хуже и унизительнее для добропорядочного семьянина, чем любовь ради дела. Какие уж тут чувства? Одни отрицательные эмоции!.. Была, правда, еще одна книга, вернее, две, герой которых, незабвенный сын турецкоподданного, тоже приложил руку к моему воспитанию. Это может кое-кого шокировать, но попробуйте вообразить, если бы О. Бендер использовал свою кипучую энергию, изобретательность, смекалку и другие ценные качества в мирных целях, какой из него бы получился высококлассный разведчик! Ведь то, что он проделал с гражданином Корейко, сделало бы честь любой секретной службе мира! Выследил, разработал и завербовал с использованием компрометирующих материалов! И все это практически в одиночку, потому что Паниковский и Балаганов в этом деле ему были не помощники по причине слабой профессиональной подготовки и низких моральных качеств. Правда, подпольный миллионер тоже имел некоторое представление о методах разведывательной работы, в частности о способах ухода от наблюдения, и сумел-таки на время оторваться от преследователя, но потомок янычар снова настиг его и на этот раз действовал исключительно профессионально. Да и присущее великому комбинатору чувство юмора разведчику тоже необходимо как в практической работе, так и в периоды вынужденного безделья, которое обычно наступает после его провала. Без чувства юмора в нашем деле никак нельзя, без него совсем можно озвереть, и тогда надо расставаться с любимой профессией… Пока я слушал Высоцкого и размышлял о советской и иностранной литературе, мои противники, по моим расчетам, должны были успеть собраться с мыслями и подготовиться к свиданию со мной на одной из аллей Олимпик-парка. Я тоже был готов к встрече с ними, наши интересы совпадали, хотя цели существенно отличались друг от друга. Теперь можно было ехать… Глава 11 Я вышел из дома с небольшой спортивной сумкой. В нее я положил полотенце, пару банок кока-колы и еще одну небольшую вещицу, которая могла мне понадобиться в Олимпик-парке. Сегодня я ничего не делал просто так, без явного или тайного умысла. Конечно, в моих поступках допускалась некоторая импровизация, но я и ее оставлял в основном для Олимпик-парка, а пока действовал почти автоматически по заранее продуманному плану. За время своего существования Олимпик-парк уже неонократно использовался для разного рода мероприятий, так или иначе связанных с разведывательной деятельностью. Не всегда, правда, они становились известны как местной, так и советской общественности, но одна довольно забавная история все же получила широкую огласку и имела для ее участников не самые приятные последствия. Произошла она примерно за год до моего приезда в страну, и ее главным героем (он же был и главным пострадавшим) стал сотрудник резидентуры военной разведки, работавший в стране под прикрытием должности помощника военного атташе. Как я уже упоминал, Олимпик-парк был удобен не только для занятий спортом, но и для всевозможных встреч, в том числе не имевших отношения к разведывательной деятельности, потому что конспиративные встречи проводили не только разведчики. В этом как раз и убедился помощник военного атташе, когда однажды вечером проводил в Олимпик-парке встречу со своим агентом. Перед этой встречей, как и полагается в таких случаях, помощник основательно проверился, потом оставил в укромном месте автомашину, пешком добрался до Олимпик-парка, а там подсел в автомашину агента. Они мирно беседовали, как вдруг вокруг них то в одном, то в другом месте стали вспыхивать и гаснуть автомобильные фары. Военный разведчик занервничал, приняв их за условные сигналы, которыми обмениваются сотрудники контрразведки, и не на шутку перепугался, предположив, что их обложили и сейчас будут брать. Но агент, лучше его знавший достопримечательности Олимпик-парка и повадки своих соотечественников, успокоил своего куратора и объяснил, что это не контрразведка, а так называемые «свингеры» — пресытившиеся опостылевшей им интимной жизнью супружеские пары, которые собрались здесь, чтобы немного поразвлечься. Развлечение это на языке сексологов называлось «групповым сексом» и заключалось в том, чтобы встретиться в каком-нибудь укромном и достаточно комфортабельном месте и позаниматься любовью, обмениваясь при этом партнерами. Для того, чтобы быстро, и при этом не вступая в личный контакт, уведомить таких же, как они, любителей острых сексуальных развлечений о своих намерениях и возможностях, договориться о совместной поездке в подходящее место, применялся специальный код, и каждый сигнал фарами имел свое значение. Получив эти разъяснения, военный разведчик успокоился и благополучно довел встречу до конца. Прошло какое-то время, и однажды он снова приехал в Олимпик-парк на встречу со своим оперативным контактом, но тот по каким-то причинам не приехал. Прождав его положенное время, военный разведчик собрался ехать домой, как вдруг снова то здесь, то там замигали автомобильные фары. И тут он на минуту забыл об осторожности и оперативной дисциплине, озорства ради включился в эту любовную игру и несколько раз тоже мигнул фарами, даже не ведая, что на языке сексуальных гурманов может означать поданный им сигнал. Ему с разных сторон ответили, и. когда он, насладившись своей забавой, тронулся в обратный путь, несколько автомашин последовали за ним. Видимо, он случайно проинформировал о том, что у него есть подходящая для любовных утех квартира. Поняв, что он натворил, чего не следует, военный разведчик прибавил скорость, надеясь оторваться от сексуально озабоченных преследователей, но они цепко держались в кильватере и не отпускали его больше, чем на корпус машины. Сообразив, что в полупустом ночном городе ему не оторваться и просто так они не отвяжутся, он, не долго думая, решил укрыться в советском посольстве. Когда он въехал на суверенную территорию, а путь следовавшим за ним машинам преградил дежуривший у ворот посольства полицейский, и любители «группового секса» поняли, что их подло одурачили и эту ночь им придется провести в обществе собственных жен, они выстроились в ряд, осветили посольство фарами и около часа рвали ночную тишину своими клаксонами. Естественно, такое неординарное событие не могло остаться незамеченным. Наутро в резидентуре ГРУ было проведено служебное расследование, и «шутнику» пришлось досрочно покинуть страну. И вот спустя несколько лет Олимпик-парку в очередной раз суждено было стать местом проведения оперативного мероприятия, которое вполне могло закончиться еще более громким скандалом. У подъезда несколькими группами стояли мои соотечественники. Они тоже собирались ехать на отдых, но их влекли совсем другие места, где основными развлечениями являлись бассейн и «шведский стол», поэтому у меня не было опасений, что они составят мне конкуренцию во время пробежки. Я постоял с ними пару минут, перекинулся несколькими банальными фразами, но втягиваться в разговор не стал, чтобы не расходовать на пустяки нервную энергию. Все-таки сколько полезных навыков я приобрел пусть не в самом большом, но все же настоящем спорте, чтобы эксплуатировать их всю оставшуюся жизнь! Вот и к этому дню, как когда-то накануне ответственных соревнований, я исподволь копил нервную энергию, а со вчерашнего вечера вообще ушел, как говорится, в себя.